Пропасть, цилиндр и волшебная палочка .38

19 ч. 25 мин.

23, Глюсс, 940 г.

Борт «Грач».

Бортовой журнал экипажа.

19 ч. 25 мин.

Гранд. Настоящий муравейник, построенный на культурах, традициях, народах и нравах. Многогранен и разношёрстен. Последнее время я частенько бываю здесь. Вообще не мудрено это, ведь Грагос сам по себе – страна очень открытая, полная противоположность Царству. Грагос ищет дружбы и претворения в жизнь своих планов. Для претворения нужны возможности, и предоставить их могут те, кого Грагос пустит за свои «врата». Вот только часто страна Свободы очень сильно ошибается с выбором, кого пустить, а кого нет.

Тем не менее, не побывав в остальных городах этой страны, о ней всё можно узнать именно в Гранде. Это город ярких софитов и мрачных теней. Здесь своя атмосфера, удивительный колорит. Гранд – это пропахший горючкой авиапорт на одной стороне улицы и сияющий на другой огнями кабаре бульвар, где сбываются и рушатся самые амбициозные мечты. Гранд проповедует этот дух, похоже, на государственном уровне.

Вновь размышляя о том, в этом ли свобода, я записывал мысли в бортовой журнал и смотрел в широкое окно, сидя в трамвае рядом с Цольгой. В глазах моих отражались проносящиеся мимо, сверкающие вывески самой ночной жизни и бурлеска. Штурману было, однако же, интереснее разглядывать немногочисленных пассажиров-грагосцев, настороженных присутствием таких необычных зумзацх и квизза. Я мог их понять, ибо небесно-синие глаза Цольги на каждого смотрели с вызовом, гипнотизировали прямо. Когда уже казалось, что штурман наш сейчас вскочит и ударит какого-нибудь паренька, не в меру заглядевшегося на неё, Цольга лишь надувала и лопала очередной шарик-пузырик из купленной в авиапорту тянучки. И, продолжая с важным видом жевать, выбирала новую жертву. Что в этот момент делал командир, я не знаю, ибо сидел он позади нас.

Позади… столько всего уже позади. Столько случилось всего. Проезжая в трамвае сейчас по усталой «Взлётной полосе» - центральной улице Гранда, с трудом остывшей от клубных и рекламных огней вчерашней ночи и готовой вновь к огням ночи грядущей, я вспомнил минувшие дни и месяцы. Все газеты до сих пор трубят о новой эскалации агрессии Хунты Чёрного Крюка, о возвращении и восстановлении её предводителя Джаха, о грядущей войне Царства и Грагоса, небольшой войне с целью проверить готовность к противодействию пиратам (о будущих загубленных этой войной жизнях по умолчанию и не вспоминается). Мне же при мыслях о Хунте… грустно. Кажется, теперь я буду по особому стрелять по их «тайфунам» и «корсарам». Кажется, я буду задумываться… вспоминать её, капитана Красную Минерву. Своего друга…

Как бы то ни было, не все новости о возвращении Хунты такие уж и новые, как их преподносят. К примеру, сейчас многое всплыло, вспомнили вести годичной давности в свете новых о Хунте. О сложностях самых грозных авиапиратов нашего мира я слышал задолго до знакомства с капитаном «Иглы». Ещё в прошлом 939 году Летающая Свалка пережила чудовищную катастрофу. Её атаковали гоблины, и часть летуна была поражена туцохом! По одной из версий, над Свалкой взорвался «собиратель мусора» Барахолки, дирижабль огромных размеров. Пираты в большинстве успели спрятаться в подземельях, но многие отравились. Хунта понесла потери. Говорят, тогда Летающая Свалка (единственный летун, способный двигаться в воздухе) впервые за долгое время включила свои сейсмиттеры в особый режим и сместилась восточнее от места отравления.

Потом, писали, Джах на особом авиакорабле предпринял полёт аж к Зверю. И не вернулся. Пошли слухи, он погиб. Хунта ослабла. Царство начало предпринимать робкие, а потом и смелые попытки атак на саму Свалку.

А затем Джах Чёрный Крюк вернулся! И взял всё под контроль, хотя, говорят, был очень слаб, даже соображал плохо. Но Хунта воспряла духом. Она начала перевооружение. Собственно, на момент дела с… шоколадками, которому я тоже дал заглавие на страницах своего бортжурнала, Хунта Чёрного Крюка уже восстановила силы. Это, как и первые плоды перевооружения, можно было увидеть в «крюках» - тех самых полностью металлических пистолетах-пулемётах у матросов «Иглы».

Воспоминания о грустных событиях на авиабазе Штайншильтигер ещё долго преследовали меня. Было тяжело. За множество радостных шуток, нужных разговоров и небольших отвлекающих поручений я просто обязан сказать спасибо Цольге. Штурман очень старалась сделать так, чтобы я не переживал. Я потерял так много друзей в ту ночь. Хотя, скорее, потерял многих уже давно… Но одного я обрёл и потерял в одночасье тогда. Подругу, которая за цветами флагов, языком общения и доктринами государств увидела мою душу.

Это было не впервой, кстати. Это уже случилось со мной однажды. Так я, брошенный судьбой, обрёл настоящих друзей и новый смысл жизни перед полётом на Кроулидс. Посему после Штайншильтигера я сказал себе, что Цольгу и командира отныне я не хочу и думать потерять.

Радио в кабине машиниста трамвая заиграло что-то весёлое, полное кларнета, фортепьянных пассажей и озорных битов. Я улыбнулся, ибо самые яркие из проносящихся мимо вывесок «Взлётной полосы» осветили меня, улицу и весь трамвай сотней искрящихся всполохов, и сама душа вдруг озарилась ярким светом под аккомпанемент джаза. Джаз. Удивительный стиль музыки. Наверное, это единственное изобретение Грагоса, которое мне абсолютно по душе. Музыка этих самых бульваров, Гранда и «Взлётной полосы». Музыка, заставляющая радоваться тому, что все эти огни цивилизации способны быть живыми. Судя по некоторым приёмам и инструментам (я не очень сведущ во всём этом) она вышла из суровой симфонической музыки Царства. Я не раз посещал гала-концерты маэстро Фридриха Шли́нне в Цармюзикшлёссе вместе… ну, понятно, с кем. Симфоника – его конёк. Симфоническая музыка - музыка сбитых самолётов, тягучих ожиданий артобстрелов и грозной поступи танков. В ней – жизнь Пропасти, как говорят. Но меня тяготило полтора, а то и три часа слушать эту мощь. Шума и напряжения мне хватало на службе. Потому чаще меня за музыкальными ощущениями тянуло на концерты примадонны Шмидт. Но Грета – это не джаз. Это, как говорят, эстрада. В этом достаточно новом жанре много элементов от симфоники и джаза, но это не чистый продукт. А вот Майло ван Бад, затянувший замысловатую мелодию на кларнете и изредка подпевающий, изливал сейчас из радио истинное великолепие «музыки Свободы».