Пропуск - сквозь судьбы, Нф-рассказ

Пропуск - сквозь судьбы

Игорь Сокол, Веле Штылвелд: Пропуск - сквозь судьбы

• …Трое участников экспедиции на планету, пока не получившую имени, стояли на склоне, вглядываясь в удивительные столбообразные статуи на горизонте, странно похожие на статуи острова Пасхи, известные каждому земному школьнику. 

Казалось, каждая из них неподвижным каменным взором вглядывается в стоящего напротив. Но не это поразило исследователей. Минут 15 назад они обнаружили, что пройти между тремя циклопическими статуями невозможно – они будто обозначали собой некий невидимый барьер.

«Силовое поле» - догадывался командир экипажа Николай Ворон. Легче от этой догадки не становилось, скорее наоборот. Двое других астронавтов – Реваз Чхония и Амирхан Атагузиев – хранили молчание, полагаясь на опыт командира, несравненно больший, чем у них. Наконец командир прервал тягостное молчание:

- Ощущаю некое давление внутри черепа. Словно кто-то стучится в мозг. А поскольку глюками в жизни не страдал, это может значить лишь одно – эта штука вызывает нас на психоконтакт.  Такое в моей практике дважды встречалось.

- Они что, разумны? – изумился Амирхан.

- Скорее те, кто их создал.  Что ж, попробую, так сказать, настроиться на их волну. Если бы те, кто стоит за этими истуканами, хотели нас убрать, они бы уже это сделали.  Значит, им – неведомым – нужно что-то другое.

Все трое теперь уже другими глазами – как на возможного собеседника – взглянули на каменных стражей здешнего неприветливого мира. Казалось, невыносимо медленно потекли минуты…

И вот  в сознании путешественников шаг за шагом, как элементы мозаики, стали проступать сперва еще нечеткие картины. Ментальный диалог без слов длился менее получаса, но астронавтам казалось, что прошли годы, даже десятилетия.  Наконец будто пелена спала не только с глаз – сознание освободилось от давящей на него тяжести. Командир обратился к экипажу:

- Видимо, вы уже поняли, в чем дело. Эта штука – как бы она ни называлась – хочет поиграть с нами в своеобразную игру. Может быть, в этих статуях заложена вся память человечества, и не только нашей планеты. Недаром были ученые, которые верили в галактический разум. Вот перед нами – одно из его проявлений. Он, этот разум, вызывает нас на диалог. Я, как старший, пойду к нему первым. Оставайтесь на месте, ждите.

Николай двинулся навстречу исполинам, приблизился на расстояние около тридцати шагов, что-то невидимое удержало его на месте. Около часа стоял он, и со стороны казалось, что астронавт превратился сам в подобие статуи. Но пришел конец этому молчаливому общению.

Невидимые оковы отпустили его, и он бодрым шагом, словно и не было давления, вернулся  к своим друзьям. Речь его была краткой:

- В общем, суть такова: это порождение неизвестного разума «знает», если так можно сказать, откуда мы прибыли. Каждому из нас предлагается прожить – виртуальным, конечно, образом – эпизод из жизни землян 20-го века. Выбор у нас невелик: на время нужно стать молодым, полным сил сельским жителем Советского Союза 1960-х, Албании 1970-х и Тайваня 1980-х годов. Вжиться, так сказать, в чужой образ. Продлится это в виртуальном измерении шесть лет… Ровно столько всем нам предлагается быть виртуальными свидетелями одиозных тоталитарных режимов.

- Они что, издеваются над нами? – возмутился Реваз. – Застрять вэтой дыре ещё на шесть лет?!

- Не кипятись, - тихо, но твердо ответил Ворон. – Подчеркиваю, речь идет о виртуальности. В реальном мире мы за это время постареем всего на три часа.  После этого сможем беспрепятственно отправиться обследовать этот новый для нас мир. Напоминаю условие: в любом из трех случаев наша виртуальная жизнь будет протекать в сельской местности. То есть в городе можно бывать, конечно, но лишь время от времени. Теперь нам, как актерам, следует только распределить роли. Но только помните, что в двадцатом веке бытовало расхожее мнение, что со стороны пожарного выхода в театр жизни входят проверяющие и назначенцы, через центральный вход - только обилеченные зрители, а все прочие - через театральную рампу и разрешенные под ней сценические образы и образа. 

Он помолчал, строго оглядев собеседников. Реваз и Амирхан были слегка подавлены неожиданным поворотом событий. Но каждый понимал, что вариантов у них всего два:  либо согласиться на предложенный кем-то неведомым и могучим путь, либо просто покинуть вновь открытый мир навсегда.

Второе, по неписаному кодексу астронавтов, означало позорную капитуляцию.

Чуть помолчав, двое молча кивнули.

- Итак, что нам остается? Из нас троих я, так сказать,  самый настоящий деревенский житель. Моя родина, если кто не знает – станица Рассветная на Ставрополье.   Потому роль молодого колхозника 60-х годов – моя.

- Советский Союз был велик и неоднороден, - тихо вставил Амирхан. – А если тебе придется превратиться на время, скажем, в таджика? Менталитет совсем другой.  Тяжело будет привыкать…

- Надеюсь, этого не произойдет.  Теперь о тебе, Реваз. Ты – грузин…

- Я мингрел!  - вскинул голову Чхония.

- Реваз, не дури!  Мингрелы тоже грузины.  Это все равно что мой дублер Мишка Стафийчук сказал бы, что он – гуцул, а не украинец.  В общем, так: кавказцы – горцы, албанцы тоже. Горец горца всегда поймет.  Ну а тебе, Амирхан, остается роль тайванца. В конце концов, кто из нас хоть немного похож на китайца?

- Казахи и китайцы только внешне похожи, - проворчал Атагузиев. – Ментальность. душа другая.

-  Значит, все высказались?  Варианты ясны.  Приступим, - Николай жестом пригласил друзей к трем громадным статуям.

После пятиминутного молчаливого противостояния и «рассматривания» друг друга – так и казалось, что истуканы вглядываются в самую душу – произошло то самое виртуальное  проникновение, о котором предупредил Ворон своих товарищей. И начались для каждого из них свои три часа, а в виртуальности – долгих шесть лет… Забыл он только сказать, что все тотемные статуи в любой точке вселенной непременно жертвенны и никого так просто от себя не отпустят.

Расскажем здесь лишь о последних, так сказать, аккордах, о завершении пребывания в чужих  временах…

  Эпизод первый.    СССР.    60-е гг.

 -Денисюк! Эй, ты слышишь меня, Де-ни-сюк! Ты что, в облаках витаешь? Тебе пятерик светит! За нанесение тяжких телесных!

Допрос в райотделе милиции тянется битый час. Сколько можно, ведь уже все сказано-пересказано!  Добавить нечего. Особенно достает вопрос:

_- И чего вы завелись с этими студентами? Что вы против них имеете, спрашивается?

Молчу. А в мыслях не спеша прокручивается:

- Да ничего мы против них не имеем. Просто так повелось: со студентами, которые приехали в колхоз на сельхозработы, нужно подраться.  Это… ну, как забава, что ли.  И чего старлей додолбался с такими вопросами, будто сам не из деревенских! и не ходил стенкой на стенку?

Другое дело – откуда в моем кармане взялось что-то слишком тяжелое, чем я двинул.  Блин, не надо было  идти на танцы в клуб, даже не опохмелившись как следует.  Еще башка трещала после Гришкиных именин…

Да  и вообще,  чем обычно кончаются танцы в сельском клубе? Правильно, дракой. Не  всегда, но часто.  А в этом случае и зацепку долго искать не надо:  приезжие – что студенты, что шабашники – всегда к нашим девкам клеются,  словно им городских мало.

В общем, началось все, можно сказать, стандартно: тот самый долговязый Гришка, вчерашний именинник, подошел к одному из городских гостей, чуть пригнулся и спросил в упор:

- Ты, что ли, с Танькой гулял?

Или с Наташкой? Да какая разница… Короче, дал ему в  нос со всей дури, юшка так и хлынула.   А дальше – как водится: «Наших бьют!» И пошло-поехало…

Что и говорить, перестарались мы в тот раз… И тут я прерываю словесный поток старлея:

- А ничего, что один студент оказался каратистом и троих наших вырубил? Как трупы, валялись…

-  За карате тоже по головке не погладят, - слышу ответ. -  А тренеров вообще сажают. Но студента накажут меньше, он-то дрался руками, а не железками.  Ты лучше о себе подумай!

Чуть помолчав, мент  явно повторяет чьи-то чужие, заученные слова:

-  В этом году готовимся встретить такой юбилей – полвека Великого Октября! Наша область носит имя товарища Кирова!  Чем мы должны встретить праздник? Конечно, снижением показателей по хулиганству и прочей ерунде.  А такие, как ты, мне всю статистику портят…

Чуть помолчав, добавляет:

- Запрос о тебе давали в правление колхоза. Отзыв положительный. Говорят, тракторист ты неплохой.  В безобразиях  особо не замечен.  Что за дурь на тебя нашла? В общем,  даю тебе шанс.  Не вздумай перечить, я тебя, дурака, от зоны спасаю.  До суда мы тебя выпустим.  Получишь повестку – и мухой! – в военкомат.  С ВОЕНКОМОМ Я ДОГОВОРЮСЬ,  СВОИ ЛЮДИ – он особо выделяет эти слова.  – На суде будет объявлено так: Дятлов получит столько-то, Трошкин – столько-то, а Денисюк искупает свою вину службой в Советской  Армии. С твоими дружками это не пройдет, они-то уже отслужили.

- А… так можно?  - спрашиваю ошалело.

- В городе это не прокатит.  А в нашем районе, где из года в год недоборы по призыву,  вполне.  Никто и не подкопает. Думать тут нечего, у тебя выбора нет: либо армия, либо зона.   Учти, судимых  за границу не пускают. Так что – Золотых  Песков в Болгарии тебе не видать, если меня не послушаешь. Ты ведь туда собирался?

Тупо киваю. Что тут скажешь? «Спасибо»? Да вроде за это не говорят…
Старлей взмахивает рукой, и меня уводят…

Эпизод второй.        Албания.       70-е годы.

Голос отца полон гнева – давно так не звучал:

- Где твой газетный Гагарин? Думаешь, не знаю, что ты его хранишь много лет? Знал, но терпел. А теперь – хватит! Ты знаешь, что моего двоюродного брата, дядю Димитера арестовали? Ты и меня, и всех нас готов подставить? Тебе газетный Юра дороже?

Да, это так. У меня есть вырезанный из газеты и наклеенный  на картон фотопортрет Юрия Гагарина.  Дело в том, что я родился в тот самый месяц. То есть я – ровесник космической эры.  Но какая связь между первым космонавтом и арестом дяди Димитера – не пойму.  Меня выводит из ступора окрик:

- Портрет – в печку!  Я два раза не повторяю!  - Когда батя так злится, лучше помалкивать. Лезу под кровать, разбросав бумажный завал – кучку старых тетрадей и достаю злополучный снимок. Через минуту он исчезает в ярко пылающем пламени. Немая сцена. Впрочем, длится она недолго.  Мне устраивают небольшой допрос:

 - Настоящий албанец  должен знать свой род. Отвечай, тебе известно, где учился дядя Димитер?

Я набираю воздуха в грудь и  отвечаю, как на экзамене:

- Он учился на стоматолога  в городе с труднопроизносимым названием: З-п-р-ж… Говорил, в украинских степях.  Окончил в шестидесятом…

- Правильно! А через год – как раз ты появился! -  мы с СССР порвали отношения. Были друзьями = стали врагами.  Партбилета  дядя лишился давно – решили, что тот, кого учили там, недостоин быть в рядах нашей марксистско-ленинско-сталинской партии.   А теперь он арестован! И не он один. Начата кампания по искоренению врагов социализма, шпионов Америки и Советского Союза. Ты знаешь, что сидит  старейшая учительница моей школы, ей уже за 70? У нее при обыске нашли книжку Аркадия Гайдара, еще 50-х  годов!

- А что плохого в Гайдаре?– спрашиваю. – Я  его тоже читал.

Тут  же получаю подзатыльник:

- Ты еще в школе похвались, что читал! Вспоминай быстро, что еще в твоей компании есть такого, что напоминает об этих… гм… бывших друзьях?

Вздыхаю, отвечаю неохотно:

- Ну, у соседа чехословацкий значок, старый… На улице показывал…

Батя сердито плюется:

-  Тоже балбес,  нашел что хранить! Ну ничего, это не так страшно… Теперь весь наш род будут шерстить… Но мы им не оставим улик. У тебя точно больше ничего т а к о г о нет?

Честно киваю: нет.  Мне как-то не верится, что нашей семье может реально что-то грозить.  За то, что мы – родственники дяди Димитера? Взрываюсь гневом:

- К акое кому дело, где дядя учился? Главное – врач-то он хороший! Лечил зубы  не только у себя в Корче, к нему из соседних сел приезжали!

…Часа через три убеждаюсь, что было чего опасаться.

Из нашего окна просматривается склон соседней горы.  Возле одного из ее уступов  внезапно выныривает черная машина.  Не доезжая до села, останавливается.  Из нее выходят трое. Они – в обычных серых пиджаках, но идут таким шагом – как на параде. И лица у них какие-то каменные.

- Видал?  Это наверняка к нам. Их по походке видно. Ишь как шагают – профессионально…

Теперь меня охватывает запоздалая дрожь. Впрочем,  главный компромат – портрет  первого космонавта  3емли – уже  превратился в золу…

Эпизод третий.  Тайвань. 80-е.

 Открываю на стук в ворота. Передо мной стоит друг детства Джон Вэй.  На нашем острове сочетание английского имени и китайской фамилии – обычное дело.  Одет по-городскому, и вообще вид  приличный, только глаза беспокойные – бегают.

Едва достигнув совершеннолетия, он не захотел жить в деревне и сбежал в ближайший портовый город Гаосюн. Пять лет о нем не было ни слуху, ни духу, и вот – явился. Как-то натянуто улыбается:

- Узнал?  Слушай, мне тут пару дней перебыть надо. В городе большая облава…

-  Ты о чем? Какая облава?

-  Дело в том, что мой бизнес… как бы это… не вполне легален. Ну как, не боишься приютить старого приятеля? Ненадолго…

…Полчаса спустя мы сидим во дворе под навесом и курим. Обычные американские сигареты, а не ту дрянь, которую, как оказалось, толкает на черном рынке мой бывший друг.

- Нечего сказать, хорошее ты нашел занятие в городе, - говорю я. – наркоторговец…

- Драгдилер, - он произносит иностранное слово словно бы даже с гордостью. –Правда, в моем случае не совсем точно. Драг – это таблетки, а мой товар – опиум. А что тут такого? Наш китайский традиционный продукт. Как для янки – виски.

- От виски с ума не сходят.

- Да как сказать… Тоже бывает.

Не спеша перебираем в памяти общих знакомых.  И тут Джон ошарашивает меня новостью:

- Помнишь, мы как-то в город ездили, там в баре работала белая девчонка - не китаянка, но наша гражданка? Зовут Рита, а фамилия вроде итальянская – Минтелли или Минчелли, что-то в этом роде. Знаешь, где она теперь?  Сидит. Уж не знаю, кто ее спонсировал, но она училась в Штатах. Окончила  колледж,  вернулась домой, ее схватили и дали 14 лет. Как думаешь, за что?

- Наверно, за делишки вроде твоих?

- Куда там! За то, что смотрела фильмы, выпущенные в КНР. Чему ты удивляешься?  Теперь китайское кино прямо-таки заполонило Америку.  И на большом экране, и на видео, и на ти-ви… Вот она и не устояла перед соблазном.

- Надо было соображать. Любой контакт с красным Китаем – преступление. Какой тайванец этого не знает?

- Вот влипла!  Выйдет – ей будет 36. Считай, молодость пропала. Стоило ради этого штатовский диплом получать?

 - А как узнали, что она смотрела? – спрашиваю. – За ней следили?

Он смотрит на меня с пренебрежением:

 - Какой ты наивный! Следят за всеми, кто учится за границей, неужели не ясно? Ей надо было жить в Европе. Там таких запретов нет. Зачем ее старики  к нам на Тайвань притащили, еще до школы…

Тут я вспоминаю:

- Был я как-то в гостях, кто-то поставил видеокассету с советской кинокомедией – как машина времени перетащила московского царя из средневековья в наше время. Правда, половины не понял, но местами было смешно.  И никому не влетело за это…

Он машет рукой:

 - За это ничего, московское кино – не пекинское.

- А с чего ты вдруг про эту Риту вспомнил?

- Когда чувствую – копы на хвосте, я всегда о ней вспоминаю. Мне, даже если сцапают, столько не дадут. Одно дело – травка, другое – идеология…

Немного помолчав, вдруг  спрашивает:

- Как ты свое будущее представляешь, господин фермер? Наверное, женишься, детям передашь свое дело?

-  Конечно,- говорю как о давно решенном. – У меня будет  трое. Мы живем не в красном Китае, где больше одного ребенка – нельзя.

- Это твой путь. А мне эти «традиционные ценности» - семья, легальная работа и прочее – даром не нужны. Я  вообще сам по себе. Я романтик.

- Извини, Джон, с точки зрения закона ты – уголовник.

Он тоненько хихикает:

- Одно другому не мешает. Скорее наоборот… Что ж,  пора ложиться спать, наверное. Вставать рано… завтра помогу тебе на твоем рисовом поле, по старой памяти. Навыки остались. А дальше – придется перебираться в другой уголок. Рынок сбыта перепланируется…

Спустя минут  15 он уже тихо посапывает. Через день или два мы снова разбежимся, пойдем в жизни каждый своим путем.

   …Трое друзей молча осмысливали только что пережитое.  Наконец командир подвел итог:

- Ну, с колхозным пацаном все ясно – набедокурил, ему нашли спасение. Хотя бы такое… Албанское воспоминание – вообще царство абсурда, логике не поддается.  С нашей точки зрения, конечно.

- А тайванское? – изумленно спросил Амирхан. – Выходит, власти этого острова, где живут китайцы, до такой степени ненавидели континентальный Китай?

- У них был разный строй, - напомнил Николай.

- Н у и что? Можно из-за строя так ненавидеть?!

- Слава богу, нам теперь подобные проблемы незнакомы.

- Зато есть другая проблема, - не выдержал Реваз. – Стремились в этот незнакомый мир, а в нем, может, и найти нечего. На первый взгляд – пустынен, как твои, Амирхан, родные степи…

- И все-таки исследовать его нужно, - Ворон протянул руку к горизонту. – Хотя бы отметим, что люди далекой Земли побывали и здесь.

- И не зря, - внезапно раздался грубый утробный голос. - Вас сюда забросило за паролем  на проход в скрытые от галатических татей миры. Вы прошли! Вот ваш пароль.  С этим паролем вас впустят в самые отдаленные светлые дали... За этот пропуск вы заплатили  своими не самыми приятными отрывками судеб тоталитарной эпохи землян.

И земляне, применив  кодовый язык ронго-ронго, неожиданно и внезапно прочли только три звука: "ВУС"

- Что значит ВУС? - решительно спросили все трое.

- Вечные Узники Средневековья... Вечные ученики Света...

Немного погодя все трое двинулись в неизведанную даль… из средневековья к свету... на свободу... учиться!

Лето 2018 г.