... простите, что люблю!..

... простите, что люблю!..

Мне всегда нравилось смотреть как она улыбается. Даже не беда, что она не видела меня в такие моменты. Зато я видел ее: волосы светлее моих, длинные и заплетены в косу. Миленький носик, пухленькие щечки и такие яркие глаза! Горят и блестят - словно пара полированных гранатов! А стоит мне появиться, - передо мной словно статую воздвигли изо льда. Ни тебе блеска, ни намека на радость. Да что радость!, – хоть какую-то эмоцию. Хоть какую-нибудь. И слова не услышу. Только если спрошу сам, - но это не считается. Это – против воли.
Раньше я не понимал почему так происходит. Думал, все дело во мне. Дескать, я плачу за работу, я ближе всех нахожусь к правителю, который оберегает их всех, дает кров и еду, получая взамен лучшее, что могут ему предоставить Старшие и сама Тьма.
Сомнения мои, наверное, так и остались бы сомнениями, если бы все один раз она не оказалась рядом без своего кошмарного сопровождения – этих двух молчаливых воинов, от которых все, кроме нее самой, шарахались во все стороны. Я отлично помню тот момент, когда она, подарив взгляд, зажгла свои ласковые глаза.
В тот день жуткая двойка занималась какими-то своими делами, посчитав дела государственные скукой - чего еще ждать от Вольных их ранга?! – а она приняла от меня очередной заказ правителя на устранение плохо спрятавшихся шпионов, которым очень нужно было помочь спрятаться навсегда. Она не торопилась. Спрятав сверток в складках плаща, просидела со мной весь остаток вечера, потягивая прохладное вино и с удовольствием уминая дичь, довольно неплохую для грязной забегаловки, выбранной для встречи.
«Усталый путник»… Да, оказавшемуся там действительно нужно быть очень усталым, чтобы не замечать плохо отмытую посуду, разбавленную водой выпивку или недалеких соседей, готовых в ближайшем темном углу вывернуть не только твои карманы, но и тебя самого заодно. Правда, за последние годы воры и любители сделать вторую улыбку притихли. Может, оттого, что их ряды тщательно проредили неизвестные. Жители Иглы прозвали их Альдерасовыми Воронами, слугами самого бога Смерти. – Не было раньше и месяца, и недели, когда кто-нибудь не находил в канаве или на засохшем дереве очередной труп с вонзенным в волосы или ворот одежды черным пером. Были, правда, случаи, когда жертвой становился купец или торговец – таких вешали в собственном доме или травили. Кроме перьев оставляли расписки или договоры с довольно весомым содержанием. Например, о покупке рабов или их перепродаже на земли Агонара.
Ох, как же я поначалу испугался, узнав, что тронувшая мое сердце девушка не только забирает заказы для мрачных парней, но и сама часть их выполняет! Месяц молил Альдераса чтобы его воронье не попыталось и ее прибрать к своему повелителю. Как теперь понял – не просто зря.
А тогда каждый миг рядом с ней был великой радостью. Еще большей радостью было то, что ее сопровождение почти не появлялось. Она же по большей части бродила по крепости, по столице. Молилась в Храмах Старших, забегала в свой «Путник», и снова отправлялась на прогулки по городу. Мне только оставалось присоединиться к одной из таких прогулок. Благо, мои одежды в полумраках улиц не привлекали внимания прохожих. Мы молча бродили на пару, улыбаясь каждый своим мыслям, просиживали ночи на крыше какого-нибудь дома или небольшого балкона Крепости. Не знаю, как и когда я все-таки решил ее поцеловать – уж слишком не хотелось нарушать тишину и наше умиротворяющее одиночество рядом друг с другом.
Нежная. Ласковая. Любимая. Родная… Я мог продолжать до бесконечности, топя ее поцелуями и прижимая к себе. Меня даже не испугал невероятно реалистичный и живой рисунок волка, замершего в прыжке на ее теле. Погладил и его рисованную шкуру, слушая прерывистое дыхание. А после мир вокруг остановился, существуя лишь для нас двоих.
Я сходил с ума. Каждый раз сходил с ума, когда наша близость повторялась. Сходил с ума как в первый раз, слушая ее приглушенный шепот, принимая поцелуи и даря ответную нежность. Не было для меня ничего дороже мгновений с ней, даже если я просто обнимал ее. И мечтал об одном – остаться рядом с ней до конца времен.
И первым шагом к этому стал наш разговор, последний, хотя я даже не подозревал об этом. Мы говорили о нас, впервые – о нас, о том, что может ждать впереди. Она предлагала уехать – далеко, за море, мимо земель Агонара, в глухие леса, где будет лучше всего растить дитя, ждущее своего часа у нее под сердцем.
Я собирался впопыхах. Мне не нужно было много вещей – меня подгоняла мысль, что Они ждут меня. Я даже не прощался ни с кем – меня ничто не держало в крепости, а исчезновение бастарда никого бы не удивило. Меня окрыляло счастье, а сдернуло с небес появление кошмара – на пороге моей комнаты, словно ожидая меня, стоял один из жутких знакомых любимой, смуглый и черноволосый молодой мужчина с небольшим шрамом у подбородка. Ни улыбки, ни злобы – он молча надвинулся на меня и схватил за горло, сжав сильными пальцами. Я слышал только собственный хрип. Ударив о ближайшую стену – скальный монолит Крепости Столицы, он все равно не выпускал меня, но немного ослабил хватку.
- Не волнуйся, я смогу о ней позаботиться… - пробормотал он, крепче вжимая меня в стену. К моему ужасу камень поддался – как мягкая глина он медленно вбирал меня в свои глубины. Я в немом страхе уставился на своего губителя - мужчина лениво зачесывал назад свободной рукой волосы, доставая из-за уха крупное черное перо, которым миг спустя меня ослепил.
Мне всегда нравилось смотреть как она улыбается. Теперь я думаю об этом с горькой иронией. Я уже не чувствую боли в глазах. Только давление камня со всех сторон и острые иглы удушения в груди. Силы уходят из меня, быстро, тихо. Я не слышу ничего вокруг кроме биения своего сердца, крольчонком забившегося в невидимый угол. Я знаю, что умираю, знаю, что никогда не увижу свое дитя, не увижу больше любимую, а они – меня. Может, даже не узнают что со мной случилось. Она будет обо мне горевать, знаю. Знаю, что виноват в этом, виноват в горе обоих. И не могу сделать большего как просить прощения… Простите,..