Проведение…

Проведение…

Проводила друга до передней, 
Постояла в золотой пыли, 
С колоколенки соседней 
Звуки важные текли. 
Брошена! Придуманное слово – 
Разве я цветок или письмо? 
А глаза глядят уже сурово 
В потемневшее трюмо. 

«Проводила друга до передней» 
Анна Ахматова

В распахнутые окна под весёлое щебетание птиц светило яркое весеннее солнце. Его мягкие лучи чутко касались моих рыжих волос и пушистых ресниц, задорно переплетались в бутоне хрустальных капелек люстры, заставляя ту переливаться всеми цветами радуги. 

Почти неделю назад снег на улице сошёл в журчавшие по тротуарам ручьи. Местами на чёрной земле уже стала проклёвываться первая травка. 

Налив в чашку кипятка, я моментально почувствовала аромат кофе. Горький и со щепоткой корицы. Присев на стул, отломила от вчера открытой плитки кусочек молочного шоколада. Больше по привычке, чем от желания, положила его в рот. Нежная сладость медленно растаяла на языке, обволакивая вкусом ускользающих надежд. 

От порыва ветра встрепенулись кружевные тюлевые занавески. Я поправила накинутый на плечи свитер. Его свитер. Он больше не источал любимый мной запах бергамота с тонкой мелодией нот пряной древесины кедра. Благоухание тепла и чувственности улетело куда-то, быть может, за облака. Этот запах жизни для меня был и есть дороже воздуха, но он… 

Выветрился. 

Испарился. 

Исчез. 

А ведь прошёл всего лишь год. 

Поёжившись, я сделала глоток терпкого напитка. Взглядом обвела маленькую кухню. Стены, обклеенные светло-зелёными обоями, ещё хранили уют, который мы с ним тщательно создавали на протяжении отведённого нам Богом времени. Каждая частичка дома напоминала о нём. Над столом находилась полочка. На ней посреди забавных керамических львят стояла фоторамка. Она берегла снимок, на котором я и он были вдвоём. Мы и красочная осень. С ним там сейчас замер мой мир. Счастье блестело в наших глазах, улыбки искрились радостью. Хлопья внезапного первого снега путались в волосах. 

«Смех… Да, смех, кажется, я слышу его и сейчас». 

– Берегу для тебя наш дом, – шёпотом произнесла я, с тоской всматриваясь в карие, почти чёрные глаза на фотографии. – Дом… – грустная улыбка едва тронула губы. 

В дверь позвонили. Я взглянула на часы в мобильном телефоне, которые показывали ровно десять утра. Будучи уверенной, кто это решил меня посетить в такое время в воскресенье, без предосторожностей отворила замок. За порогом стоял улыбчивый парнишка лет шестнадцати. Он протянул мне плитку молочного шоколада и папку с листом о доставке. 

– Распишитесь, – его голос был тонок и ломался, как неверный лёд в начале декабря. 

– Никогда не опаздываете, – вернув ему шариковую ручку, подарила признательный взгляд. 

– Такова моя работа, – он убрал с глаз волнистые пряди золотистых волос. – К тому же мне приятно приносить хотя бы тень радости в ваш дом, – посмотрел на телефон. – Ещё немного подождать, и солнце взойдёт в зенит. После уже тени грусти разбегутся. Верьте, не опускайте глаз. Солнце взойдёт, – тихо добавил парнишка. 

«Надеюсь. Верю. Но…» 

– Говоришь не по годам разумно. Хотя и слишком вычурно для нынешнего времени, – заметила я и прижала шоколадку к груди. Показалось, что сердцу стало теплей и в душе наступило лето. Но нет, внутри ещё жила зима. Не тёмная. Не холодная. Одинокая. 

– Что делать? Быть может, я уродился героем не этой эпохи?.. – риторически спросил парнишка. – Вот сдам экзамены и пойду на филологический, тогда и проверю. Мечтаю стать ровней великим поэтам, – звонкий смешок сорвался с его обветренных губ. Он смущенно прикрыл рот ладонью. 

– Надеюсь, у тебя всё получится. Может быть, чаю? – сделала рукой приглашающий жест в квартиру. Я не боялась его, как-никак он был ещё мальчик и на протяжении года носил мне по шоколадке каждые выходные от моего воздуха. Неба. Вселенной. 

– Благодарю, но нет. Пора бежать торопить солнце и разгонять тучи, — он с задорной улыбкой сделал реверанс и ушёл. 

Вернувшись на кухню, я встала у окна. Посмотрела на небо. 

Ни единого облака. 

Я поднесла шоколадку к губам, невольно вспоминая поцелуи единственного для меня мужчины во всей вселенной. Глаза мгновенно полоснула резь и несколько слезинок скатилось по щекам. Я зажмурилась. 

Мысли были пусты. Сердце сжимала тоска. Душа громко рыдала. А вокруг меня звенела тишина. 

«Безысходность. Неизвестность. Он обещал вернуться через три месяца. Соврал?.. Нет, он никогда этого не делал. Но тогда почему шоколад всё ещё доставляют? Иллюзия будто любимый рядом и всё также как обычно балует меня по утрам на выходных сладким. Словно он и не уехал в составе Миротворческого контингента на чуждую нам войну да в далёкую жаркую страну. Не пропал там без вести и не оставил меня холодам». 

С трудом разомкнув веки, повернулась и упёрлась бёдрами в подоконник. Вновь посмотрела на фотографию, переполненную для меня счастьем и болью. 

– Берегу наш дом, – вновь сказала воспоминаниям. – Но этот дом для меня уже не наш, он чужой без твоих объятий, поцелуев, запаха. Он клетка. Эти стены решётки тюрьмы. Бежать?.. Куда?.. Мой дом – это ты. А сейчас я подобна бродяге. Есть угол, но дома… – горькая улыбка. – Дома нет. Камера смертника… ожидание конца. 

Смахнув слёзы, положила плитку шоколада на стол и сделала глоток кофе. Тот уже остыл. 

Неожиданно в дверь постучали. Прозвучало три коротких, два длинных и вновь три коротких удара. Я замерла. Пол точно покачнулся. 

«Азбука Морзе… СМС… Сообщение… Такую привычку стучать имел только он». 

Сердце забилось как сумасшедшее. Тело кинуло в жар. Словно падая в пропасть, я побежала к двери. Распахнула её и чуть не рухнула на колени. На лестничной площадке стоял он. В военной форме. В модных наглухо тёмных солнцезащитных очках. Со шрамом вдоль губ, на которых пролегла улыбка. Какая-то неуверенная, робкая, с грузом горечи. Он выглядел будто герой с постера крутого боевика, чертовски привлекательно и мужественно. 

Водовород эмоций захлестнул меня. 

«Живой! Живой, сволочь!» 

Я зарядила ему оплеуху. Он невозмутимо поправил слегка покосившиеся очки. В следующий миг я крепко обняла его. 

– Дурак, где ты был?! Почему не звонил, не писал? – начала бить его в грудь и хаотично целовать в щёки, нос, губы. – Козёл, я уже не знала, что и думать! Дурак! Сволочь! Дурак! – запустив пальцы в его тёмные волосы, заглянула в чёрную преграду, отделяющую его глаза от меня. В ней отражались мои лихорадочно блестящие глаза. По его щекам из-под очков стекли прозрачные капли. Я впервые видела его слёзы. 

Я потянулась к очкам. 

– Люблю тебя, – его дыхание обрушилось в мой рот. Цунами страсти затушило злость. Я вновь стала его пленницей. 

«Дом. Он вернулся. Он со мной. Парнишка оказался прав. Солнце взошло». 

Не прекращая поцелуя, я потянула его в квартиру. Он споткнулся и резко отстранил меня от себя. 

– Мы шли колонной, сопровождали беженцев. Нас обстреляли. Неподалёку от танка, прикрывавшего мою группу, ударила ракета ПТУРа… [1] — он смолк. Заметно напрягся. Желваки на его скулах вздулись. 

В его холодном голосе было что-то ужасающее, не понятное мне, чуждое жизни. 

— Главное, ты жив! — прервала я его, будто боясь услышать выстрел. Прижалась к нему, но он категорично отнял мои ладони от своего лица. 

— Был взрыв. Осколки и каменная крошка, — без эмоций продолжил он. — Я не должен был приходить. Но вернулся, как мужчина сказать, что ты свободна. Я мёртв. 

Выстрел всё же прозвучал. Меня затрясло. Я с безумной отчаянной силой вцепилась в его плечи и замотала головой. Я не могла дышать. Была готова умереть, но не отпустить его. 

— Два осколка в грудь, один в лицо и крошка в глаза. Я ослеп, — хрипло закончил он и застыл камнем. 

– Неважно. Ты воздух… – упавшим голосом прошептала я, теснее прижимаясь к нему. 

Он покачал головой. 

— Я прежний мёртв. 

– Плевать, – я взяла его лицо в чашу ладоней. Сомкнула наши лбы. – Главное, ты живой. Спасибо, что вернулся. 

– Глупышка, – он взъерошил мои волосы. Печально приподнял уголки губ. – Я обуза. Калека. 

– Сейчас как тресну! Ты моя жизнь, без тебя я мертва. Ты не уйдёшь из нашего дома, – я счастливо улыбнулась, несмотря на то, что было больно видеть во что его превратила война. Толкнула ногой дверь, закрывая её. 

– Ты красива, — он крепко сжал мою ладонь. 

– Ты не видишь. Я сильно постарела за этот год. 

Он покачал головой. 

– Нет. Сейчас как никогда я вижу твою красоту. 

– А я твою… Я тебя люблю, — сняла очки с его изувеченных глаз. 

Он резко подхватил меня на руки. 

– Предупреждаю, моя любовь к тебе обширна и мягка, но защитить от падений и синяков не сможет. Я стал неуклюжий и капризный. 

– Упадём – встанем. Синяки лечит время. А вот капризный… это как понимать? – игриво нахмурилась. – Неужели испробовал мир утешений и избалованности от медицинских сестричек? 

– К чему мне они? – он с невозможно серьёзным выражением лица вскинул бровь. – Ты мой единственный мир. А теперь направляй моё проведение.