Ночь прошла спокойно. СВ – это не купейный вагон и тем более уж не плацкарт. Говорят, деньги не облагораживают человека и не делают его культурным. И снова врут. Проедься пару деньков в плацкарте, сразу разницу почувствуешь. У быдла вся внутренность наизнанку. А у этих – какие бы черти внутри не водились, снаружи все чинненько, да пристойно.
Утром, когда она принесла в купе колобка чай, он попросил ее присесть на минуточку.
- Извините, пожалуйста, но вы так понравились моей дочери, что со вчерашнего дня она только о вас и говорит.
Женечка посмотрела на дауньку. Та смущенно потупила глазки и теребила конец футболки.
- Как тебя зовут? – спросила Женечка.
- Оленька! - Она подняла водянистые глаза на Женечку и в них заплескалась радость.
- Ты вчера сказала, что актриса. А где играешь?
- Я в …кино… и в…театре …играю.
Женечка недоверчиво глянула на колобка и тот кивком подтвердил:
- Да, мы как раз со съемок едем. Всего один маленький эпизод, но зато с самим Хабенским!
- Да. Костя сказал… я хорошая актриса… Хорошо… сыграла роль, - горделиво програссировала Оля и посмотрела на Женечку, ожидая ее похвалы, а Женечке вдруг самой захотелось похвалиться:
- А знаешь, я ведь тоже артистка, - сказала она и поймала себя на мысли, что ждет их восторженного удивления.
- Правда?!! – не обманули они ее ожиданий.
Колобок оживленно подвинулся чуть ближе, словно хотел рассмотреть ее чуть лучше, а Оленька восхищенно и даже как бы хвастаясь Женечкой сказала отцу с гордостью: «Я ж тебе говорила!» и взяла Женечкину руку в свою. Ладошка у нее оказалась теплой, вялой и мягкой, как вата. Пальчики коротенькие, мизинчик искривлен полумесяцем.
- Ну, я бывшая актриса, конечно, - оправдалась Женечка, - настоящие ведь не работают проводницами.
- А знаете, - загорелся вдруг колобок, - у меня есть предложение к вам! Ну, если, конечно, вам это будет интересно.
«Неужели предложит роль?» - вспыхнула и погасла слабая надежда.
- У нас есть театр. Театр, конечно, своеобразный, в нем все актеры такие, как Оля. Но ребята молодцы! Знаете, так стараются, изо всех сил! И, знаете, у некоторых так здорово получается! Прям, можно сказать, талантливо. Они ведь врать не умеют, искренни во всем, поэтому поверив в роль, живут в ней по-настоящему.
- И что я буду делать в вашем театре?
- Как что?! Репетировать с ними! Обучать, так сказать, актерскому мастерству.
Женечка на секунду представила себя в этом зверинце и покачала головой:
- Нет, извините. У меня на это нет времени.
Она вежливо вынула свою ухоженную ладонь из Олечкиных короткопалых рук. Колобок заметил ее жест, сник, потух.
- Извините, я, наверное, глупость предложил. Просто подумал, вы ведь работаете посменно и, может, захотели бы иногда, когда есть возможность, делиться с ними своим актерским мастерством. Нам ведь любая помощь важна.
- Я подумаю, - ответила Женечка и посмотрела на часы. – Извините, мне пора. Скоро будет остановка в Россоше, стоянка короткая, всего семь минут.
Она вышла из купе и покачала головой: надо ж такое ей предложить! А она еще, как дура, расхвасталась. И перед кем? В душе шевельнулась злость – ишь, с Хабенским она играла, подумайте только, артистка!
***
Афоню Женечка увидела сразу. На полупустой платформе та сидела на низком складном стульчике и каждый новый вагон встречала и провожала поворотом головы, выискивая в мелькающих окнах лицо племянницы. Седьмой вагон остановился метрах в ста от нее. Женечка открыла дверь, выпустила на перрон пассажиров и быстрым шагом направилась к тетке, крича ей и приветственно помахивая рукой издалека: «Афоня, я здесь!» Высокая, сухая, как кузнечик, Афоня услышала, увидела, радостно вскочила, подхватила стульчик в одну руку, тележку в другую и, проворно семеня, заспешила навстречу.
- Привет! – Женечка приобняла тётку, похлопала ее по спине, похвалила: - Бодро бегаешь, молодец!
- Ну здравствуй, здравствуй, племяша!
Афоня клюнула ее жесткими губами в щеку, и Женечка, отвернувшись, брезгливо вытерла слюнявый поцелуй.
- Пойдем к моему вагону!
Она взяла у тетки тележку и покатила ее за собой. Тетка, поправляя на ходу ситцевую косынку в линялый голубенький цветочек, повязанную концами назад на крестьянский манер, стрекотала ей в спину:
- Все собрала тебе, как просила. Все по списочку: и помидорки, и лепешки алычевые, и варенье.
- Какое варенье? Я ж аджику просила!
- Тьфу, аджику, аджику, канешна! – уверила ее тетка, но, судя по приметному хроманию «канешна», в пакет вместо аджики тетка сунула-таки старое, засахаренное варенье.
Подойдя к вагону, Афоня достала из тележки облезлый пакет с гостинцами, поставила его на землю и сказала:
- Слушай, Женьк, времени мало, я посоветоваться хочу. Тут, значит, какое дело. Игорек мой на бизнес двести тыщ просит. Как думаешь, дать? - спросила она.
Лицо тетки стало таким тревожным и испуганным, будто она уже потеряла свои кровные денежки. Морщины, знавшие в жизни только «Детский» и «Ромашковый» кремы, собрались в трагические складки, а зеленые глаза смотрели на Женечку с такой мольбой, что сразу становилось понятным, какой ответ она хочет получить.
- Ведь не отдаст же, - озвучила Женечка теткины мысли, и та согласно закивала головой «да, да!» и тотчас быстро замотала – «нет, не отдаст, не отдаст ведь, как пить дать!»
- Так чо, не давать, считаешь? – с надеждой спросила Афоня.
- А я почем знаю? Сама решай. Сын твой, деньги тоже, в могилу их с собой не возьмешь.