Вам, о неверные друзья мои.
Белое платье. Изящное до совершенства. Совершенство, доходящее до изящества. Эти облегающие шелковые платья “честное-слово-хорошей девочки”, если кто-то понял, о чем я. К нему – мои каштановые локоны, растрепанные ровно настолько, чтобы создать иллюзию беспорядка в прическе. Но – только иллюзию. Украшения просты. Немного серебра. Белые туфельки на шпильках, носки которых порой выглядывают из-под юбки.
Дополняет туалет камея, что притаилась на груди у самого выреза, игривого, как раз такие очень нравятся мужчинам. Натуральная слоновая кость. Полуовал-полуэллипс, с вырезанной в центре лилией. Символ невинности, изящества и доброты. А, может, тонко замаскированное коварство?
Вот так я и брожу по мирам, улыбчивая, румяная, мое белое одеяние не пачкается и не рвется, все складочки на месте и лиф разглажен безупречно. Я брожу по мирам, чистая, невинная, и люди верят мне, видя меня. Ведь они не могут заглянуть мне в душу, увидеть, что в ней и в ужасе отшатнуться. Они не могут увидеть ту, что стоит за моей спиной. Они ведь не догадываются о том, что произошло давным-давно. Когда я действительно была чиста и невинна. Когда я была...
Я жила в маленьком городке, где большинство жителей знакомы между собой. Такую красотку, как я, нельзя было не заметить. Приплюсуйте к красоте дружелюбие и добродушный нрав, и вы поймете, что именно такие миловидные воробушки, как я, становятся нечаянными фаворитками, всеобщими любимицами. Мне казалось, что я постоянно окружена теплом и светом. Я свято верила, что все в городке меня любят.
В этой атмосфере всеобщей любви я нежилась в окружении особенно преданных друзей, тех, кто пойдет за меня в огонь и в воду. Они были так нежны, так заботливы. Пух и шелк, честное слово. Теперь-то я научилась отличать настоящий шелк от искусственного. Но в этом искусственном шелку прошло мое детство и часть юности. Я с каждым днем расцветала, становилась все красивее. Я это поняла позднее. А мне это говорили уже тогда. Мои друзья. Пух и шелк.
Эта женщина появилась в городе в один погожий летний денек. Она была одета во все черное, и многие удивлялись – одета в черное в такой жаркий день. Такая красивая женщина и так печет солнце. Как Бог мог сотворить такую красивую женщину? Теперь я знаю. Так же, как и меня. Не Бог создает красоту, а обстоятельства. Молва и чужие взгляды на жизнь.
Она шла – и все смотрели ей вслед. Она нахмурилась – и всем стало грустно отчего-то. Она рассмеялась – и все заулыбались. Теперь я тоже так могу. А тогда я даже не видела, как она кружила по городку, собирая эмоции людей в один огромный клубок. В конечном итоге, ни одна женщина, будь она даже чертовски красива, не посмотрит на другую, пусть тоже чертовски красивую, без особой на то нужды. Тогда этой нужды еще не было.
А потом зашло солнце и вышла на небо луна, алая, как кровь, и нетопыри наводнили город. Людям стало страшно, а местный знахарь кричал, что это она принесла в город беду, эта женщина в черной одежде, она испоганила город, пройдя по нему, отравила его своим тлетворным дыханием. Маленький городок, где никогда не случалось ничего серьезнее парочки пожаров, случайного убийства, да воскресной драки каких-нибудь забулдыг. Маленький городок, в котором знахарь – всеобщий божок местного значения. О, как легко было воспламенить это осиное гнездо! Люди поверили знахарю.
Я не видела всего. Из окна своей уютной спаленки, где я читала любовный роман при свете лампы в голубом абажуре, я видела только шествие с факелами и слышала приглушенные крики. Все остальное я узнала только утром. Тогда же, когда об этом узнал весь город.
Не думаю, что они действительно хотели ее убить. Да, разъяренная толпа наверняка не остановится перед убийством. Человечья стая порой куда опаснее звериной. Но говорили, что люди просто боялись за свой город и хотели изгнать из него зло. Если получится – не причиняя особого вреда женщине. Нужно только, чтобы она ушла. Как будто для этого она приходила.
Они ворвались в ее комнату в гостинице. Причем женщина нисколько не выглядела испуганной этим фактом. Она не была даже удивлена этим поздним визитом. Она улыбалась и ждала. От этой улыбки людям становилось не по себе и они пятились, пытаясь укрыться за спинами других. Куда-то сразу подевалась их смелость. И только знахарь нашел в себе силы, чтобы завопить:
– Убирайся! Ты принесла зло в наш город! Убирайся, или мы убьем тебя!
Она по-прежнему улыбалась. Ее голос был мелодичен, прохладен и одновременно горяч, ее голос был как напев флейты, рыдание скрипки и серебряный звон колокольцев. Если бы Бог подумал, он бы понял, какую опасную игрушку он создал, в гордыне вполне человеческой.
– Я принесла в город зло? О нет! В этом не было нужды. Я вообще ничего не приносила. Я – зло. Я – порождение бездны. Вы не сможете убить меня. Зло неистребимо. Троньте хотя бы волос на моей голове – и ваш милый городок исчезнет с лица земли, словно его и не было. Разумеется, вместе с вами, его жителями.
Ее смех был прекрасен. Звонок и нежен. Хотелось смеяться вместе с ней. Все, что она делала, было красиво. Но она была злом. И знахарь понял – женщина не лжет. Он сразу утратил ярость. Сгорбился и спросил устало:
– Почему к нам? За что?
Она улыбалась. Улыбка, от которой теплеют сердца.
– Когда злу долго не приносят жертву, оно само приходит за ней. Вы живете тихо, беззлобно, почти праведно. Вы забыли о том, что на свете есть зло. Я пришла, чтобы вы вспомнили.
И они вспомнили. Вспомнили и устрашились. Упали в ноги к женщине и молили о пощаде, завывая и плача. Все как один. Все те, кто пришел изгнать ее, а если нужно – убить. Это была трогательная картина. Если бы только раболепство могло тронуть зло. А она все улыбалась. И, наконец, сказала:
– Хорошо, я не возьму много. Раз вы так любите свой город – вы достойны сами избрать мне жертву. Одну жертву из вашего города. Но эта жертва должна быть принесена добровольно.