Я пишу, не знаю кому, не знаком с тем, кто прочтёт. Слова, предложения- всё, в чём имел я вдохновение несколько лет, сейчас, с каждой набранной буквой, режет мне горло. Я не могу вспомнить слова. Перед написанием каждого предложения, несколько минут бездумно смотрю на клавиатуру, пытаясь начать его. Как видишь иногда это получается, только выходит меньше половины того, о чём бы я хотел сказать.
День мой сегодня начинался обычно: те же заботы, въевшиеся стандарты жизни, тот же серый с завывающим ветром город. Не выспавшееся тело моё с утра обдало холодной дрожью от замерзшего бетона стен квартиры, но мысль о вечернем вдохновении, самозабвенном посвящении всего разума созданию своего мира, в котором я снова встречусь с героями, о которых знаю больше, чем о себе, заискрилась недалеко от сердца (так бывало утром каждого дня). Первую половину дня я провёл в выпускном своём классе, не чем новым не обременяя себя, задумался о покупки пирожного. Мысль эту я пригревал со вчерашнего дня и всё ещё не мог решиться.
Есть в моём классе, сформированном из остатков выпуска средней школы, близняшки- две девочки, с которыми раньше я знаком не был. С прошлого года- нашей первой встречи- я был удивлён их детской весёлости и открытости, так как слышал, а иногда и сам замечал, что люди, не обязательно близнецы, двойняшки и прочее, которых ты знаешь достаточно долго, а уж тем более если живёшь в одном доме, становятся тебе безразличны. Им грустно, а близкие это стараются не замечать, многие привычные движения их раздражают... В тех девочках я подобных отвратительных чувств не заметил и был счастлив. Я подумал, что существуют люди, способные пережить друг с другом всё и, увидев слабости друг друга, понять, что имеют они совершенно противоположное, и сложится их картина в обоюдной помощи. Думал я так несколько месяцев. С этими девочками я не сдружился, так как нужды в этом не видел, и обходились мы как товарищи словами приветствия и прощания. Как необычно для меня было, когда на занятии, во время проверки домашнего задания, на которое всегда вызывалась одна из близняшек (они шли на золотые медали), сестра её сорвалась с места и в присутствии учителя, перед которой у нас все роптали и беспричинно боялись, в бешенстве перечеркала мелом решение задачи и разругалась с недоумевавшей сестрой о том, что та неправильно объясняет. Нападавшей выходку простили, внимания не обратили, другую учитель посадила на место. С того времени подобный поступок числился за ними ни разу, но я стал сомневаться и, к любопытству своему, большое внимание предал их междоусобным отношениям в моменты, когда они думали, что их никто не замечает. Я же их специально взглядом вылавливал и наблюдал. Собирая увиденное нескольких дней в небольшие тезисы, я начал разочаровывать. Я не видел в них двуличия, а оно было. Приветливые друг с другом на переменах в окружении одноклассников, они не разговаривали, находясь одни, если подобное и случалось, то только когда одна из них выражала своё недовольство поведением другой, либо они саркастически подшучивали друг над другом, а в лицах в эти моменты я видел скрывающуюся за небрежной улыбкой ненависть. Они стали мне противны, я не понимал причины, оп которой они не показывали людям свои истинные намерения и чувства, да и сейчас не могу ответить на вопрос «Зачем?». Зачем они лгут другим? Зачем издеваются друг на другом?
На перемене класс сбивался в многогранную кучу в центре кабинета, и начинался шум. Мы с друзьями, нас было трое, оставались на своих местах и большего нам не надо было. То, что происходило там, я назову разговорной оргией. Куча разделялась на небольшие группы, участники которых, захватывались разговором в другой и переходили в нём, тут же из этой, бывший уже там участник, с вовлечением нового слушателя, терял своё место и часть внимания рассказчика и уходил в следующую. Со стороны это выглядело забавно. Из-за этого вся школа считала наш класс одни из самых сплочённых. Хотел бы я думать так же, но видел другое. Со звонком куча разбредалась по классу, и во время урока соседи обменивались мнениями об услышанном, во время чего вставляли подробности из жизни или личности рассказчика, которые он или она так же недавно услышал или услышала. Как же я рад, что не имел с ними никаких связей!
Пирожное купить я решился и продолжал подогревать своё вдохновение выдуманными для вечера подробностями пишущегося до сих пор произведения. В кондитерской, расположенной удачно недалеко от дома, путь к которой преграждали не успокаивающиеся ветры, образованию которых способствует выстроенный не в подходящем месте дом, в который мы переехали пару лет назад, оплату бесконтактной картой не приняли и от покупки пришлось отказаться, но тут же, выйдя на улицу, я упёрся в то, что хочу пирожное и прямо сейчас. Для этого с ветром в спину я пришёл домой, взял бумажные деньги и, сопротивляясь тем же потоком, хлеставшим меня по лицу, вернулся в кондитерскую. Вкус того пирожного, а родители покупали мне его часто, был самым ярким в сравнении с теми, что я ел до этого. И снова я вспомнил о произведении и поддразнил себя, что наконец вечером продолжу его писать. Остаток дня я потратил на подготовку к завтрашним занятиям, произвёл некоторые физические упражнения, которые выполняю каждый день для поддержания небольшой целостности организма, сделал упражнения, заданные на курсах, на которые поехал вечером.
И вот, освободившись от всех дел, когда семья моя уснула, я сел писать. И желание, которое я томил весь день, напомнило о себе, и вспомнил я, что хотел добавить к сюжету, и вкратце продумал, чем должен заполнить сегодня белые листы. И как только на экране открылся набранный вчера текст, а я всегда читаю пару последних предложений, чтобы не терять темпа, я замер. Лежащие на клавиатуре руки не двигались, я судорожно пытался подобрать слова для начала главы, а глаза мои смотрели на мигающую на экране палочку, просящую о том, чтобы я остановил её, начав набирать текст. Ну что же я пытался, стирал и снова пытался- всё было то, о сюжете, о том, на что я возлагала надежды весь день, но сейчас мне казалось это ужасным. Я вижу, что что-то не так, переписываю уже заменяя ошибки, но нахожу другие. Я остановился, забылся обо всём не несколько минут, и заиграла мысль, и я поднял глаза на экран. Я не читал слов, а видел напечатанные буквы, и мысль казалась мне не той, к которой я возлагал надежды весь день. Но тут же я пролистываю вверх, вижу главы, написанные месяц назад, и понимаю, что хотя они и законченные, но, если бы мне сейчас же потребовалось написать к ним дополнения, безоговорочно у меня бы всё получилось. И снова возвращаюсь к последней строчке, и та же пустота.