Путь за ней

Часть 1

Какие-то воспоминания все всплывают в моей памяти. Наверно, значимые события так дают о себе знать...

Уже не раннее утро. Я все еще лежу в постели и мне не хочется вставать. Наоборот, мне хочется снова в сон, откуда я уже выплыла. Но мне мешает звонкий девчачий голос, спорящий с женским.

- Я! Я разбила папину пепельницу! И даже если он меня накажет, я не согласна! Я и еще разобью его пепельницы, и чашки, и тарелки! Пусть знает!

- Зачем ты это делаешь, Лина? Что ты имеешь против папы? Он справедливо наказывает тебя за хулиганские поступки.

- Нет! Несправедливо! Он… он играет с Никой, а мне не дает с ней играть.

- Но ты и так все время с ней…

- Нет, не все время! Не все время! Я его не люблю!

Но конечно, она не совсем правду говорит. Она его не только не любит, а просто ненавидит.

Лина моя сестра, нам по 6 лет. И да, мы близнецы. Вернее, двойняшки. Потому что совершенно не похожи друг на друга. У меня бледная кожа, русые тонкие, как мышиные хвостики, косички, обычные серые глаза. У Лины цвет лица более живой, с розовым румянцем, косички из темных волос потолще и поплотнее, глаза темно-голубого цвета, не яркие, но какие-то глубокие. И она все время громко спорит. Это напрягает… особенно когда хочется спать…

Она прибегает в нашу спальню и сдергивает с меня одеяло.

- Вставай! Вставай сейчас же! Мы уходим отсюда!

- Куда уходим, Лин? Опять?

- Туда, где нас не найдут. Особенно он!

- Ты про папу? А что случилось? Мы же не навсегда уйдем, да?

- Не надейся. Навсегда! Ты… ты опять ничего не помнишь?

Я молча пожала плечами. Я встану, так и быть. Но убегать из дома это слишком… Мы уже делали это не один раз. Но нас каждый раз возвращали и наказывали за побег. Хотя я не была виновата, это Лина брала меня за руку и заставляла убегать. Но наказывали нас обеих. Сначала шлепали ремнем. Но орущую и извивающуюся Лину отшлепать было нелегко, и красный от злости отец, побегав за ней по дому, переключался на меня. Мне доставалось за двоих. Но я терпела.

Потом нас ставили в угол. Лина там, конечно, не собиралась стоять. Она тут же из него выходила и убегала. Или с ней в углу должны были также стоять папа или мама. А кому из взрослых захочется стоять в углу!

А я стояла, понимая, что наказание есть наказание. Если наказывают, то значит, я заслужила…

Стоять в углу было сначала грустно, потом страшно. Мне казалось, что стены раздвигаются и становятся такими… не стенами вовсе, а плотным серым туманом, а что там внутри… неизвестно, но очень страшно и опасно.

- Может, не будем убегать сегодня? Или хотя бы после обеда? — жалобно спросила я.

- Ты мелкая обжора, тебе бы все поесть! Ничего, потерпишь без обеда!

- Ну, хорошо…

Так было всегда. Лина верховодила, я подчинялась. Она говорила мне, что подчиняться — это плохо, очень плохо. Один раз даже чуть не побила меня за то, что я во всем с ней соглашаюсь. Такая злая была. Но не побила. Замахнулась только. А потом посмотрела на меня и заплакала, такими злыми слезами. Я видела, что слезы были злые, но знала, что она меня жалеет… почему-то… А я… я ее очень люблю. Ведь она моя сестра

Наша мама была хорошей. Я помню ее нежные руки, когда она заплетала мои тощие косички, или помогала надеть платьице. Она сама казалась мне очень красивой, хотя немножко слишком толстой. Они с папой говорили, что скоро у нас с Линой появится маленький братик. Ребенок. Какой-то Узи сказал им, что мы получим мальчика. Ну, мальчик это наверно хорошо… Мы же с Линой девочки.

Мама до последнего боролась за счастливую семью. Она закрывала свой мозг, не разрешала себе даже подумать, что все не так прекрасно у нас.

Не так прекрасно. А скорее, просто ужасно.

Вы наверно, догадались, в чем дело. Да, наш отец был извращенцем и педофилом. И кто в нашей семье на себе это испытал, тоже догадались. Не Лина, которая так отчаянно сопротивлялась, что принудить ее к чему-то, без получения хотя бы царапин, было невозможно. Отец посчитал, что поиметь орущего, извивающегося, а вдобавок царапающегося и кусающегося ребенка такое себе удовольствие, не стоящее усилий.

Почему все это не всплыло наружу? Просто Лина всегда отличалась независимым и скандальным характером, все делала и говорила наперекор. Что из того, что она пыталась донести, по-детски коротко и не логично, было правдой, а что выдумкой капризного ребенка, было не особо понятно.

А я… я просто не помнила, что со мной происходило. Конечно, я чувствовала какую-то боль в некоторых частях своего тела, но стеснялась сказать об этом маме. Мне не хотелось привлекать к себе лишнего внимания. И я абсолютно ничего не знала о всем том, что проделывал со мной отец, когда мамы не было дома. Зато это знала Лина, и по-своему пыталась меня защитить. Хотя бы с помощью периодических побегов из дома…

В тот день Лина в очередной раз пыталась привлечь внимание мамы к тому, что происходит. Она разбила папину стеклянную пепельницу, с силой запустив ее в стену. И поскольку призналась в том, что это сделала, то и наказание должна была получить она. Я не испытывала никакого злорадства, что наконец накажут только ее, а не меня, как обычно. Мне было ее жалко. Но и еще что-то волновало мою детскую душу. Я знала, что Лина до последнего будет сопротивляться, даже зная, что виновата. Это меня и изумляло, и восхищало. В ней не было страха… Я бы тоже хотела быть такой, но к сожалению не была…

Глядя на подступающего грозного отца с ремнем в руке, Лина сосредоточилась и просто выкрикнула:

- Ты очень плохой! Ты делаешь плохие вещи с Никой! Она не говорит, потому что не помнит!

Мама схватилась за свой большой живот и побледнела. Это было для нее слишком откровенно, и нельзя было больше закрывать глаза на все подозрения… Отец наоборот, покраснел, глаза его выпучились, а рот открылся. Потом сжал зубы, а глаза стали щелками, такими злыми, твердыми щелками. Казалось, он сейчас не просто выпорет дочь, а убьет, задушит либо руками, либо тем же ремнем. Он двинулся к ней, Лина стояла набычившись и не думая убегать. И тут я бросилась ему под ноги, желая его остановить. Но это было слишком для моей хрупкой нервной системы, и совершив свой единственный подвиг, я потеряла сознание…