Пути не будет, или история ненастоящего короля

Пути не будет, или история ненастоящего короля

Взвизгнув тормозами, маршрутка круто свернула на лесную дорогу. Петраков расслабленно зевнул. Всё кончено. Наконец-то. Тёрки с научным руководителем и рецензентами, бесконечное переписывание толстенного тома и идиотские проверки на «Антиплагиате». Завтра репетиция предзащиты, а к сентябрю он, новоиспечённый кандидат наук, займёт своё место на кафедре. Зарплата не ахти, зато возможностей уйма. С его специальностью, что на грани истории, политологии и криптоаналитики. Тем более,  что многие коллеги неплохо устроились. Взять хотя бы профессора Гинзмана. Один дом на Каширке чего стоит, а уж что за люди к нему приезжают. Бывавшие у него аспиранты не раз заставали то «Бентли», то последние версии «Ауди», выезжавшие из-за заветного поворота на Суханово. Да и лекции Гинзман читает не только в МГУ, а в МГИМО, «вышке» и прочих «крутых» вузах.

  Воспоминания о профессоре омрачили радужное настроение Петракова. Гинзмана назначила ему в рецензенты сама завкафедрой. Назначила внезапно, позвонив накануне в десять вечера и сообщив, что в одиннадцать утра он должен прибыть в дом на Каширке. Дескать, есть целый ряд замечаний по диссертации.

  Чёрная кошка, выскочив из кустов, метнулась наперерез маршрутке. Скрежет тормозов противно саданул по нервам. Чёрный «БМВ» лихо рванул из-за правого бока, в мгновение обогнав неожиданно притормозивший микроавтобус. В салоне раздался вздох облегчения. Нащупав в кармане флэшку с диссером, Петраков задумался. И всё же странный человек этот Гинзман. Реально странный. При его-то деньжищах, а без тачки и вечно в поношенном мешковатом костюме мышиного цвета. Суховатый, сутуловатый еврей лет семидесяти, с тихим скрипучим голосом - типичный кассир на пенсии. К тому же верит во всякую ерунду. В памяти всплыл скрипучий фальцет профессора: «Запомните, Петраков. Никогда не возвращайтесь. Иначе пути не будет. Езжайте домой, а вашу флэшку я завтра на доклад принесу».

         Обсуждение диссертации было долгим и обстоятельным. Гинзман неожиданно широко подошёл к проблеме дворцовых переворотов во Франции времён Людовика 14, затронув и матричную теорию Татаринова, и Вольтера, и мемуары де Сен-Мара, опубликованные после его смерти, и даже нелепое, с точки зрения самого Петракова, предположение о том, что за бархатной маской с железной застёжкой мог скрываться похищенный масонами царь Пётр Первый. Увлекая ошеломлённого Петракова в хитросплетения парадоксов и ложных трактовок, торжествующий профессор кутался в потрёпанный халат и скорей походил на древнего мага или «Adam vetus» из масонской ложи, чем на ведущего политолога начала двадцать первого века.

  - И всё же кто же, по-вашему, Эстеш Доже? – допытывался Гинзман, и взгляд выцветших серых глаз становился пронизывающим и колючим. – Слуга Фуке? Но откуда страсть к шёлковому белью и изысканным блюдам? Не слишком ли много уважения столь низкой персоне?

  Опешивший от допроса Петраков бодро цитировал первоисточники, проводил сопоставления фактов, делал выводы. Но Гинзмана, похоже, не устраивали его ответы.

  - Ищите глубже, - убеждал его скрипучий шёпот. – Вы будущий политолог, и должны знать, что даже Короля-Солнце во многом играло окружение. Не стоит идти на поводу у Татаринова. Проанализируйте политическую ситуацию. Векторы внешней и внутренней политики, ближайших соратников, врагов. Тех, кому выгодна вся эта эпопея с замаскированными узниками…

      Обогнув покорёженный столкновением с деревом чёрный «БМВ», маршрутка выехала на шоссе. Мозг Петракова, уставший от ночных бдений за диссером, всё более поддавался баюкающему ритму рессор. Глаза закрывались, а веки казались всё более тяжёлыми…


 Проснулся от сильной встряски, будто машина на всех скоростях переехала лежачего полицейского. Не открывая глаз, сонный Петраков попытался пошевелиться, но вдруг обнаружил, что запястья его крепко связаны верёвкой. Не менее странным было и ощущение повязки, стянувшей лицо в области лба.

  - Reste tranquille, canaille! – взревел у самого уха хриплый густой бас. Маршрутку вновь встряхнуло. Похоже, за время его беседы с Гинзманом дорожники успели перерыть всё шоссе.

  Окончательно проснувшийся Петраков открыл глаза. Со всех сторон наплывала вязкая темнота. Стянутые верёвкой запястья онемели и сильно болели, а дотоле открытые руки определённо чувствовали на себе грубую ткань рукавов.

  - Ne pas d;placer! (не двигаться) – вновь заговорил незнакомец, и Петраков ощутил, как металлическое кольцо грубо ткнулось в его висок. В груди противным холодом шевельнулся страх.

   - Кто вы? – вежливо поинтересовался Петраков

 - J'ai dit de se taire (я сказал, заткнись)! - отозвался незнакомец, в голосе которого неожиданно появились издевательски-наглые нотки. - le saint-p;re (святой отец)!

  «Наверное, я всё ещё сплю», - подумал Петраков. Точнее, ему очень хотелось, чтобы всё это оказалось сном. И стянутые верёвкой руки, и незнакомец, и пистолетное дуло, прижавшееся к его виску. А в том, что это было именно дуло, Петраков нисколько не сомневался. Ведь диаметр кольца был именно таков, да и угрожающий тон незнакомца явно свидетельствовал о том, что он, аспирант истфака Степан Петраков, вляпался в какую-то переделку. Вот только откуда в подмосковье французские террористы, и куда подевался водитель с пассажирами? Ведь если бы те люди, что связали его, захватили весь автобус, без женского визга явно не обошлось бы. Нет, наверняка это сон. И скоро он кончится. Надо скорей уснуть, и менее чем через полчаса он будет у метро, а недоумки с пистолетом растворятся в небытии, как призраки вчерашнего рождества.

  Страна снов вновь распахнула ему свои объятия. Сквозь пелену наплывающей дрёмы слышался цокот копыт и грубая французская ругань, а сам Петраков отчего-то видел себя облачённым в королевское одеяние и окружённым почтительной толпой придворных.

   Проснулся от грубого тычка дулом в плечо:

  - Выходим, святой отец!

  Не понимая, где сон, а где явь, Петраков попытался встать, но вдруг запутался в неожиданно длинном одеянии. Пошатнувшись, он едва не упал. Чьи-то руки подхватили его за подмышки и вынесли наружу. Воздух был тёплым и отчего-то пах розами.

  - Вперёд!

  Путаясь в подоле и спотыкаясь о торчащие под ногами булыжники, Петраков медленно зашагал вперёд. Чтобы сосредоточиться, считал шаги. Десять… Двадцать… Сто пятьдесят… Теперь ступеньки – пять невысоких, четыре шага вперёд… Пахнущий розами воздух сменился промозглой затхлостью. Пройдя ещё пятьдесят три шага, Петраков вновь услышал тот же голос:

  - Стоять!

  На мгновение голос утих, затем вновь заговорил, на этот раз весьма почтительно:

  - Он здесь, монсеньёр!

  - Снимите повязку! – ответил ему скрипучий, как у Гинзмана, фальцет. 

Сильные руки сдёрнули с Петракова повязку. Петраков остолбенел. Точнее, всё показалось ему вполне ожидаемым для сна, приснившегося накануне доклада по криптоаналитике. Но ощущения его были отчётливы и свидетельствовали о том, что это не сон, а явь. Он находился в зале. Огромной, как аудитория для курсовых лекций. Алого бархата драпировки скрывали готические окна, а двери были отделаны потемневшей от времени позолотой. В глубине залы, не освещённой пламенем сильно кадивших свечей, сидел старик. Черты лица его в полумраке казались нечёткими. У плотно закрытых дверей стояли мужчины в богато отделанных камзолах и чёрных бархатных масках. У противоположной входу стены стоял гроб, а в нём лежал господин лет двадцати-семи- тридцати. Петраков всегда страшился покойников, но на этот раз тело помимо воли приковывало к себе его взор. Правильной формы лицо с пухлыми щеками, густые чёрные волосы до плеч… Знакомые образы всплывали в памяти. Фуке, Кольбер…  Нет, этого просто не может быть! Король-Солнце, портрет работы Шарля ле Брена. Та же высокомерная складка губ, те же черты. Но Петраков абсолютно точно знал, что Людовик 14 дожил до весьма преклонного возраста и под конец жизни донимал придворных старческими капризами и причудами мадам де Монтеспан. И всё же…  Нет, это определённо он. Вновь взглянув на метрвенно-бледное лицо, Петраков заметил красновато-синюшную борозду на шее, плохо прикрытую кружевным жабо. Пот крупными каплями выступил на спине. Явь приобретала всё более угрожающие черты. Он, аспирант Степан Петраков, находится в одной комнате с убитым, как две капли воды похожим на короля Людовика, а заодно и его до зубов вооружёнными убийцами. Тычок в спину отвлёк Петракова от столь мрачных мыслей. На этот раз он был абсолютно уверен, что это был именно пистолет.

  - Я знаю, что у вас есть медицинский диплом, святой отец, - ехидно проскрипел старик. – Мы пригласили вас засвидетельствовать смерть этого человека. Месье Эжена Дюбуа, дворянина из графства Анжу. И прошу вас, исполните все требования веры. Месье Дюбуа покончил с собой, но мы, его друзья, не хотим, чтобы он отправился на встречу с Создателем без отпевания.

  Наверное, цвет лица Петракова в эту минуту вряд ли отличался от цвета лица покойного. Но Петракову некогда было думать о столь незначительных подробностях. С трудом преодолевая бившую его дрожь, он направился к трупу и дотронулся до безвольно покоившейся в кружевной пене руки короля. Тонкое биение пульса ударило в мозг. Жив! Значит, всё становится на свои места. Людовик 14 не мог умереть в столь молодом возрасте, это противоречило бы всему историческому процессу. Кровь горячей волной прилила к лицу. Всё существо Петракова восставало против столь несправедливого приговора. Нет, он не умер. Надо громогласно объявить об этом всей зале. Тем более что это наверняка сон, и скоро все эти люди канут в небытие.

  - Вы затягиваете с отпеванием, - произнёс стоявший рядом мужчина в голубом, расшитым жемчугом камзоле. Судя по голосу и отточенным быстрым движениям, он был весьма молод – не более тридцати пяти лет. Многозначительно взглянув на опешившего историка, мужчина положил правую руку на эфес внушительного размера шпаги.

  – У нас мало времени, - продолжил он, любовно поглаживая узорчатую рукоятку. - Надеюсь, вы не собираетесь разделить с ним ложе?

  В зале раздались одобрительные смешки. Мужчины сомкнулись, образовав полукруг, в основании которого оказался Петраков с недвижным телом Людовика, в котором ещё теплились остатки жизни, а по краям - пятеро вооружённых господ в одинаковых масках, владевших оружием намного лучше откосившего от армии Петракова.

  - Господи, прости и помоги, - подумал он, мысленно осеняя себя крёстным знамением.

  К слову сказать, Петраков никогда не отличался особой богобоязненностью и лишь дважды в году вспоминал о том, что был когда-то крещён в православной вере. Это случалось зимой, когда Антипишна, вновь воцерковлёная секретарша завкафедрой одаряла всех освящённой в купели святой водой, и в Пасху, когда она же приносила на кафедру крашеные яйца и куличи и непременно заставляла всех, включая чеченца Ахметова, отвечать ей «Воистину воскресе». Но на этот раз противный холодок в груди помимо воли заставил его вспомнить Создателя.

  - Итак, святой отец… - мужчина в расшитом жемчугом голубом камзоле, по-видимому, главный среди молодых, угрожающе шагнул вперёд, вытащив шпагу из ножен ровно на одну треть. Но даже этого было достаточно, чтобы сердце Петракова затрепетало, как крылья пойманной в сачок бабочки.

  - Сейчас, - пробормотал он, на ходу вспоминая уроки латыни и религиоведения. – In nomini Padre et filii et spiriti santi…

 Стараясь не перепутать католический обряд с православным, он несколько раз перекрестил Людовика и прошептал над ним первую всплывшую в памяти латинскую молитву. Однако присутствующие, похоже, вполне удовлетворились бы даже пушкинскими строками – столь безразлично им была сама церемония.

  - А теперь, святой отец, - человек в голубом камзоле сделал знак рукой, и остальные мужчины обнажили шпаги. Воображение несчастного Петракова уже рисовало ему вонзающиеся в его нутро острия. Умирать отчаянно не хотелось. Ища глазами путь к отступлению, он замер, словно кролик перед удавом.

  Хлопок внезапно распахнувшейся двери заставил Петракова вздрогнуть.

  - Ваше сиятельство! Герцог! – запыхавшийся парень в крестьянской одежде в мгновение ока оказался в зале и тотчас же грохнулся на колени.

  Человек в голубом камзоле обернулся.

  - Я же говорил тебе, Пьер, никаких титулов, - недовольно протянул он, но парень перебил его:

  - Заговор раскрыт! – прокричал он. – Марсель и Париж на грани бунта. Дворец Фуке окружён! На площадях кричат, что короля отравили. Народ требует короля! Короля!

  На мгновение растерявшийся герцог, похоже, окончательно забыл о невольном свидетеле столь неприятной для него сцены. Петраков же по-прежнему стоял у стены в прилипшей к вспотевшему телу сутане и тщетно искал глазами двери или детали драпировки, в которых можно было бы укрыться, пользуясь всеобщим замешательством.

  - А подопечный де Сен-Мара? – гордо вскинув голову, произнёс герцог, обращаясь к стоявшему поодаль господину в бледно-зелёном.

  - Сожалею, ваше сиятельство, - неуверенно промолвил тот. - Епископ Ваннский, вечный интриган. Ему удалось усыпить бдительность де Сен-Мара, и теперь наши люди сражаются с отрядом заговорщиков-мушкетёров. Солдатам удалось отбить пленника, но Филипп оказался не слишком послушным. Он поддержал восставших и не захотел играть по нашим правилам, поэтому мы вернули его обратно в камеру.

  - Итак, нам шах и мат… - резюмировал самый молодой из собравшихся, кивком указав на притихшего Петракова. – Осталось лишь замести следы.
  Несколько мгновений герцог недвижно стоял, а затем оглядел присутствующих, медленно переводя взор с одного на другого, пока не встретился глазами с Петраковым, от страха распластавшимся по стене подобно фреске.

  - Он! – неожиданно резко выкрикнул герцог, так что у Петракова захолонуло внутри и тошнота подступила к горлу.

  Будто повинуясь команде, мужчины отступили назад и убрали шпаги. Старик, дотоле хранивший молчание, кивнул головой.

  - Думаю, это выход.

  Не успел Петраков осознать, что же произошло на самом деле, как герцог вновь вытащил шпагу.

  - Раздевайся!

  Петраков мог ожидать чего угодно, но приказ избавиться от одежды мог означать лишь одно из двух. Либо его собираются убить, а облачение церковника мешает им совершить столь богомерзкое действо, либо с ним просто решили позабавиться перед тем, как лишить его жизни. Направленное на него остриё весьма красноречиво убеждало его выполнить приказ, и Петракову ничего не оставалось, кроме как трясущимися руками приняться стаскивать с себя сутану. Дальнейшее поведение герцога окончательно сбило его с толку. Взяв принесённый бледно-зелёным ворох шёлкового белья, он швырнул его в лицо Петракову.

  - Надевай!

  Одеревеневшие от страха пальцы едва слушались. С трудом справившись с перламутровыми пуговицами на рубашке, Петраков принялся натягивать на себя панталоны.

  - Помоги ему! – распорядился герцог. – Этот бедняга, верно кроме рясы ничего не носил.

  Месье в зелёном с сомнением покачал головой.

  - Думаете, сможет, ваше сиятельство? Ведь он наверняка из простых?
  Изучающе взглянув на Петракова, герцог на мгновение задумавшись, а затем авторитетно резюмировал:

  - По манерам видно, вести себя умеет. А ты, Мишель, не отходи от него ни на шаг. Просчитывай его действия, предупреждай ошибки. И помни – короля делает его окружение. Его провал – это наш общий провал. И если ищейки Кольбера разнюхают про наш план и доберутся до меня, я выдам вас всех. И тебе не придётся рассчитывать на покровительство своей мадам.

  - А Лавальер? – месье в зелёном, похоже, не одобрял авантюру герцога. - Любовницы тонко чувствуют подмену.

  - Найдём другую, - решительно произнёс герцог. – А монашке пора и честь знать.

  Всё случившееся немного успокоило Петракова. Во-первых, ему предстояло стать королём. А это значит, что, во всяком случае, в ближайшее время, убивать его никто не собирался. Но Петраков был историком, и прекрасно знал, что короля можно отравить, подослать убийцу с ножом, упрятать в тюрьму или даже отправить на гильотину. Не говоря уже о тысяче абсолютно случайных событий, таких, как неудачный выстрел на королевской охоте, несварение желудка или взбесившийся кабан. Но, с другой стороны, это лучшее, что могло случиться с ним в данный момент. А что будет потом – время покажет. Поэтому меньше чем через четверть часа Петраков уже стоял перед венецианским зеркалом, с удовлетворением взирая на собственное отражение, до тошноты напоминавшее ему и известный портрет ле Брена, и лежащее на столе недвижное тело истинного короля Франции. Надо сказать, Петраков знал о своём сходстве с Людовиком, но не придавал ему внимания. В первый раз он понял это на университетском маскараде, когда ради смеха надел наряд мушкетёра. В тот же вечер все девчонки факультета в один голос принялись петь ему дифирамбы, утверждая, что он – вылитый французский король. Но Петраков тогда воспринял это лишь как досужий комплимент.

  - Прошу вас, ваше величество, - герцог, ещё полчаса назад грозившийся заколоть его на месте, почтительно поклонился.

  - А этого – к братцу Филиппу, - вполголоса добавил он, указав на недвижное тело, на лице которого уже начал проступать лёгкий румянец. - И не повторяйте прошлых ошибок. Маску не снимать!

  Вечером Петраков вальяжно раскланивался на балконе, приветствуя галдящую толпу французов, по-видимому пребывавших на вершине счастья от возможности лицезреть живого монарха. Рядом стояли дамы – тучная Мария Терезия, серая мышка Лавальер и обольстительная брюнетка Атенаис де Монтеспан. Но мысли у Петракова были далеко не радужными. Он постоянно чувствовал на своём затылке напряжённый колючий взгляд. За ним следили. Следили, ни на мгновение не упуская из его из виду, и в случае оплошности были готовы немедленно убить. А значит, надо продумать план. План бегства. Вот только куда? И как вернутся назад? Вот напророчил проклятый Гинзман. Тоже мне «пути не будет»! Если бы только он знал, он наверняка не вернулся бы за этой долбанной флэшкой! Столь чёрные мысли одолевали новоиспечённого короля до самого вечера, когда он в сопровождении избранных направился в опочивальню. Но и здесь ему не удалось побыть в одиночестве. Пришлось пройти через нудный и унизительный, с точки зрения человека двадцать первого века церемониал публичного раздевания и отхода ко сну. А ночью, когда слуга затушил свечи, ему всё чудилось, что в углу комнаты стоит он. Человек в чёрной маске. Посыльный герцога. Стоит и пристально наблюдает. И в любую минуту готов проткнуть его шпагой.

  Следующие несколько дней прошли как во сне. Точнее, Петраков уже давно потерял грань между реальностью и страшным сном накануне репетиции предзащиты. Телесные ощущения явственно свидетельствовали о том, что всё это – истинная явь, но сознание упорно отказывалось верить происходящее с ним абсурдное действо. Он блистал на балах и приёмах, присутствовал в суде и на площадных казнях, подписывал ничего не значащие документы, благо подпись Людовика он изучил ещё на четвёртом курсе. И постоянно ощущал этот взгляд. А ещё ждал. Ждал днём и ночью. Ждал, когда же те люди придут за ним и прикажут делать то, ради чего воздвигли его на столь высокий пост. Много раз, вертясь в окружавшей его толпе придворных, он тщетно силился узнать своих знакомцев в масках – герцога и его людей. Но фигуры их были вполне обычны и не отличались ни богатырским сложением, ни излишней хрупкостью. Столь же обычными были и их движения, походка, манеры. Вскоре страх отступил, и Петраков начал осознавать приятные стороны своего положения. Он вкушал изысканнейшие яства, пил лучшие вина и пользовался вниманием первых красавиц королевства. С последними, однако, его заставляло быть настороже обострённое чувство историка. Он помнил и о Жанне де ля Мот, и о Эмме Гамильтон, и о герцогине де Шеврез, и о других могущественных интригантках. И именно поэтому не торопился ответить на томные взоры смелой красавицы Атенаис.

  Вскоре Петраков стал обращать внимание на нищих. Это были грязные оборванцы, каждый день приходившие к дверям Версаля и иногда неведомыми путями пробиравшиеся во дворец. Они клянчили подаяние у придворных и время от времени обменивались с некоторыми из них тайными знаками. Петраков начал следить за ними, пытаясь вычислить, кто из придворных водит дружбу с людьми низшего сословия. И по-прежнему ждал. Ждал, когда его покровители начнут игру.

  Это случилось внезапно. В саду, на балу по случаю именин де Лавальер. Шла вторая неделя его царствования. В тот день Петраков отчего-то забыл о бдительности. Он смеялся, шутил с хмурым английским послом, задирал высокопарного испанского гранда, несколько раз улыбнулся поникшей де Лавальер и пригласил её следовать за ним в беседку. Неожиданно из кустов выпрыгнул шут. Несколько раз перекатившись по траве колесом, он сделал сальто и приземлился на широко расставленные ноги. Толпа придворных взорвалась хохотом – не столько из-за выполненного шутом манёвра, сколько из-за нацепленного на него королевского облачения. Петраков гневно окликнул дурака. Тот ответил ему столь же недовольным взглядом. Это начинало злить уже свыкшегося со своей ролью Петракова.

  - Уберите его, - повелительно произнёс он, но в ответ услышал лишь очередной раскат смеха.

  Напрочь забыв о том, что фехтованием занимался только на первом курсе, Петраков выхватил шпагу и ринулся к обидчику. Шут отскочил в сторону и тотчас метнулся вперёд. Лезвие клинка скользнуло по плечу Петракова. Страх скользкой змеей шевельнулся в груди. С этим пора кончать. Ведь Людовик – первый фехтовальщик королевства, а он едва сможет продержаться несколько минут.

  - Прекратить! – неожиданно выпрямившись, рявкнул Петраков.

  - Прекратить! – повторил шут, копируя каждый его жест.

  Разгорячённые вином придворные хохотали над ужимками дурака. Тот же, шаг за шагом, всё более оттеснял взбеленившегося Петракова к уединённой беседке в дальнем углу сада. Неожиданно грянула музыка. Оркестр заиграл менуэт. И в тот же момент Петраков почувствовал, как чья-то рука крепко обхватила его шею.

  - Кто здесь? – прохрипел он.

  - Мы, - раздался сзади чей-то хриплый шёпот, и Петраков почувствовал на горле холодное острие кинжала.

  Петраков судорожно хватал воздух и проклинал собственную глупость. «Позабыть об осторожности! Поддаться на провокацию шута! Вот теперь точно прирежут, как петуха на кухне», - едва успел подумать он, как сильный удар по голове погрузил его во мрак. Очнулся в зале. В той самой, где начались его приключения. Он сидел на троне. Том самом, на котором ранее восседал старик. Шестеро одинаково одетых мужчин окружали его со всех сторон.

  - Пришло время исполнить договор, - медленно произнёс один из них, и Петраков узнал голос герцога.

  - Подонки! – возмущённо выкрикнул Петраков и попытался вскочить.

  - Поосторожней, ваше величество, - ехидно заметил один из присутствующих. – Надеюсь, вам известно, что ждёт самозванца в нашей любимой Франции.

  - Вам тоже известно, что ждёт государственных преступников, - парировал Петраков.

  - Ничего, - усмехнулся герцог. – Нас ждёт всего лишь Бастилия, а вас – плаха. Итак, граф…

 Тот, кого называли графом, взял со стола несколько листов исписанной мелким почерком бумаги.

  - В Руссильоне и Артуа бунт, - прочёл он. – Народ восстал против жадности испанцев и жаждет перемен. Перемен в вашем лице. И вы, то есть король Франции Людовик четырнадцатый, являетесь олицетворением истинных чаяний испанского народа.

  - Что дальше, - меланхолично произнёс Петраков, вспомнив подробности Пиренейского мира.

  - Вы должны подписать приказ.

  - Какой?

  - Тайный приказ отряду гасконских головорезов. Это те же испанцы. Их отряд тайно войдёт в мятежные провинции и поддержит восставший народ. Через несколько дней в наших руках будет вся Каталония. А вскоре и вся Испания ляжет к вашим ногам. Настанет время возвращения Священной Римской Империи, и возглавлять её будет король Людовик, то есть вы.

  - Что ещё?

  - Приказ генералу Конде возглавить армию, брошенную на помощь гасконцам.

  Петракову вновь показалось, что он грезит наяву. Оказывается, идея великой империи наполеоновской эпохи бродила в умах дворян ещё с середины семнадцатого века. Но самое странное, что осуществить её придётся ему, Петракову. И всё-таки это наверняка сон. Или же он просто сходит с ума…

 - Англия слишком кичлива, - прервал его размышления герцог. – Мнит себя владычицей морей. Великой страной, бросившей вызов всему миру. Наш план – ввергнуть её в смуту, тем более, что брат короля тайно симпатизирует нашей вере. Ещё один приказ. Поручение мадам де Оноре тайной миссии при английском дворе.

  Мысленно поморщившись, Петраков поставил королевский автограф на переданных ему приказах. В тот же миг на глаза его водрузили повязку, и менее чем через четверть часа он вновь очутился в беседке. С тех пор за ним приходили каждую ночь. И каждую ночь отводили в замок по подземному ходу, один конец которого открывался прямо в королевских покоях, а другой – в той самой зале, где когда-то стоял гроб с телом настоящего Людовика. По-видимому, ещё один ход соединял замок с беседкой в саду, но Петраков более не приближался к ней. Ночные беседы стали его бесконечным кошмаром, лишь на короткое время прерываемым балами и приёмами.
  Война требовала денег. А это означало утверждение новых налогов, казни бунтовщиков и помещение мятежных дворян в Бастилию. Вскоре речь зашла и об устранении Фуке, и даже Кольбера. Скрепя сердце, Петраков ставил королевские автографы на подаваемые ему приказы, памятуя о том, что история, несмотря на его невольное в неё вмешательство, тем не менее не отклонилась от своего истинного пути. В стране утверждался просвещённый абсолютизм. Франция содрогалась от громких процессов, а Бастилия вновь и вновь открывала двери для самых знатных представителей аристократии. Дворянская фронда сгибалась под гнётом железной руки новоиспечённого Людовика. Народ безмолвствовал, а гордые испанцы покорялись
 французскому владыке. Петраков же окончательно убедил себя в том, что уж если суждено ему было стать игрушкой в руках неизвестных ему людей, то самое лучшее – расслабиться и получать удовольствие от своего нового положения.

  Всё кончилось внезапно. Был ясный день, светило солнце, и жизнь казалось вполне комфортной, если не считать отсутствие душа и холодный клозет, тяготившие привыкшего к удобствам бывшего аспиранта. В тот день Петраков в сопровождении почти уже обречённого Фуке выехал из Версаля в сторону испанской границы, дабы посетить мятежные области Каталонии и поддержать гасконцев. Он был вполне доволен жизнью. Выехав из ворот Парижа, карета направилась по лесной дороге. Утомлённой тряской, Петраков вскоре заснул.

  Проснулся от громких криков. Отодвинув занавеску, выглянул в окно. Снаружи было темно. Лишь свет факелов освещал толпу вооружённых мужчин на поляне.

  - Что случилось?

  - Всё в порядке, ваше величество, - равнодушно откликнулся кучер. – Мушкетёрский пост.

  Неожиданно дверь кареты распахнулась.

  - Сюда самозванца, - раздался снаружи грубый голос.

  Выхватив из-за пояса пистолет, Петраков нажал на курок. Раздался хлопок, и один из нападавших рухнул наземь. Но в тот же миг трое других набросились на него и скрутили ему за спиной руки. По лицо скользнула шёлковая ткань, и в тот же миг кто-то крепко стянул её на затылке.

  - Снимешь маску, убью! – проревел незнакомец и тотчас же обернулся к кучеру. - Вперёд!

  Оценив положение, Петраков понял, что сопротивляться бесполезно.

  - Куда едем? – осторожно поинтересовался он.

  - Не твоё дело, самозванец! – вновь откликнулся тот же голос.

  Около часа они ехали, подскакивая на каждом ухабе, а Петраков вновь и вновь проклинал и забытую у Гинзмана флэшку, и собственную глупость. Наконец, карета остановилась. Петракова вытолкали наружу и повели вперёд. Пройдя двести шагов, он оказался в затхлом промозглом помещении.

  - Они здесь? – произнёс голос. Петраков сразу узнал его. Это был Сен-Мар. В свою бытность королём Петраков несколько раз встречался с Сен-Маром, и каждый раз справлялся о судьбе узников в маске, но тот всегда отвечал уклончиво. Мол, всё в порядке. Живы, здоровы, и встречи с его королевским величеством не жаждут. На этот раз, похоже, его ждала та же судьба.

  - Да.

  Куда повели Фуке, Петраков не знал. Его же, не снимая повязки, повели вниз по ступеням. Двадцать ступеней, затем – пятьдесят по коридору и ещё пятнадцать вниз.

  - Прибыли, - равнодушно произнёс Сен-Мар, снимая повязку.

  Петраков огляделся. Вокруг него были лишь каменные стены да дверь с узким оконцем. В комнате было чисто, а на кровати белели простыни китайского шёлка.

  - Вам здесь будет удобно, - будто бы вскользь заметил Сен-Мар, подавая ему чёрную бархатную тряпицу. – Но придётся носить вот это. Никто, кроме меня, не должен видеть ваше лицо.

  Петраков развернул поданную ему ткань. Это была маска с железными застёжками. Та самая, что носили таинственные узники из его работы.

  - Снимите – проткну шпагой, несмотря на всё моё к вам уважение.

  Спрашивать, в чём была его вина, бесполезно. Слишком уж хорошо знал Петраков и эпоху, и судьбы узников в маске. Поэтому с покорностью фаталиста устроился на приготовленном ему ложе. Прошло несколько дней. Надежда на то, что это сон, таяла с каждым днём. Похоже, ему суждено окончить свою жизнь здесь, в этом каземате. Правда, обставленном словно пятизвёздочный отель тех времён, но разве это меняет дело? Мозг непрерывно работал, обдумывая планы побега. Обследовав комнату, Петраков обнаружил, что один из камней скрывает подземный ход. Отодвинув его, он нашёл там лишь исписанный тряпичный свиток. «Молитесь за несчастного Людовика, бывшего короля Франции»… - гласили первые строки послания. В другое время свиток заинтересовал бы его, но на этот раз внимание бывшего аспиранта было посвящено лишь одному – как выбраться из этой мышеловки…

 - Обед подан… - этот равнодушный голос вот уже много дней вызывал у Петракова лишь острый приступ тошноты. Выбраться. Выбраться любой ценой… Вновь и вновь он простукивал каждый камень, пока однажды стражник не застал его за этим занятием. Застал и не сказал ни слова, но в тот день обед с ним разделил сам де Сен-Мар.

  - Изволите вина, - начал он, наливая в бокал красноватой жидкости и любуясь её переливами в неровном свете свечи.

  Петраков вздрогнул. Меньше всего на свете ему хотелось пить этот напиток.

  - Нет, спасибо.

  - Пейте, я настаиваю.

  Глаза де Сен-Мара сверкнули. Он шагнул вперёд и левой рукой протянул бокал Петракову, положив правую на эфес шпаги. Петраков взял бокал и пригубил напиток, ощутив привкус горького миндаля.

  - Пейте до дна, прошу вас.

  Ещё один шаг. Де Сен-Мар был уже совсем близко. Сделав ещё один глоток, Петраков бросился на него и со всей силы оттолкнул назад. Мушкетёр покачнулся. Петраков выхватил его шпагу из ножен и приставил к груди.

  - Ключи!

  Де Сен-Мар попытался освободиться, но отчаяние придало Петракову сил. Заметив на поясе у мушкетёра связку, он быстрым движением рассёк перевязь. Раздался лязг падающего металла. В тот же миг Петраков ударил де Сен-Мара в бок. Тот завалился наземь.

  - Получай!

  Руки Петракова тряслись. Тюремщики могли явиться в любую минуту. С трудом подобрав ключ, Петраков открыл дверь и выбежал в коридор. Вверху раздавались чьи-то шаги. Спрятавшись в нише и дождавшись, пока стражник подойдёт ближе, Петраков бросился на него сзади и ударил по голове камнем. Сняв с бесчувственного тюремщика одежду, Петраков ринулся вверх. Голова кружилась. Во рту ощущался привкус крови, а на коже всё явственнее проступали розоватые пятна. Воздух вдруг стал сухой и горячий. Превозмогая подступавшую слабость, Петраков пронёсся по неожиданно пустым коридорам тюрьмы и выбежал во двор. Голова кружилась. Мир вертелся, словно на карусели, а живот, казалось, был полон горячих углей.

  - Отравили, сволочи! – только успел пробормотать Петраков. Вдохнув воздух свободы и сделав несколько шагов, он тяжело рухнул на мостовую…
 Холодно… Одежда мокрая, липкая. Похоже, будто он провалялся на улице несколько дней. И эта проклятая тошнота. Проведя рукой по земле, Петраков ощутил грубую шероховатость асфальта.

  Рядом раздался шум, и потоки грязи хлынули на его одежду. Петраков открыл глаза. Он лежал на шоссе, а мимо пролетали тяжёлые грузовики. Опершись рукой на асфальт, он попытался сесть.

  Рядом громко взвизгнули тормоза. Серый ситроен, притормозив, остановился прямо у его ног.

  - Ну и козёл! – из открывшейся двери вылез парень в джинсовке. – Чё, надрался?

  За сим последовала пара крепких словечек.

  - Жить надоело? – вновь заорал парень. Петраков пробормотал что-то невнятное, но тотчас же вновь ощутил острый приступ слабости.

  - Дай-ка посмотрю, - подойдя ближе, парень пощупал пульс Петракова.

  - Да тебе плохо, приятель. Садись, довезу. Тебе в город?

  Петраков кивнул. Больше всего на свете ему хотелось бы понять, где он сейчас находится. Но вопросы он задавать не решался, боясь, что его примут за умалишённого. Поэтому приподнявшись с земли, он облокотился на поданную незнакомцем руку и уселся в авто.

  - Радио не мешает?

  - Нет…

 Спокойный женский голос возвещал об очередных переговорах с Китаем и о чём-то ещё, от чего у Петракова потеплело на душе. Он дома. Что бы там ни было, он дома.

  - Можно мобильник зарядить? – поинтересовался он, сунув руку в карман. Телефон оказался там, разве что слегка подмок. Незнакомец повертел его в руках.

  - ЭлДжи? У меня тоже. Давай сюда.

  Ещё полчаса они ехали по шоссе, и Петраков наслаждался жизнью. Он – это он. Не Людовик четырнадцатый, король Франции, а всего лишь аспирант истфака Степан Петраков. И он дома. Наконец-то дома. Благостные размышления прервал настырный звонок.

  - Что произошло, Степан? – возмущённый голос завкафедрой противно зудел в ушах. – Ты исчезаешь, не предупредив. Едва план не сорвал. Хорошо ещё, что Леонид Исакович предупредил…

 - Каналья Гинзман! – буркнул себе под нос Петраков. – Так это он всё…

 - Текст диссертации с тобой? – прервала его внутренний монолог завкафедрой.

  - Да.

  - А документы?

  - Какие?

  - Ты что, пьян?

  Петраков открыл портфель. В нём были и аннотация, и отзывы. Но самое главное – исписанный тряпичный свиток. «Молитесь за несчастного Людовика, бывшего короля Франции»…