Путник

Сознание поработило человечество.

Стояла тоскливая, уже почерневшая зима. Небо было заволочено серыми облаками. По пустынным улочкам уездного города медленно ползла полоска печного дыма, опустившегося с шиферных крыш. За обшарпанными стенами двухэтажных покосившихся строений, стесненных ветками состарившихся тополей, слышался лай дворовых собак. Они брехали на человека, одетого в мешковину, который торопился успеть до темноты покинуть город. У окраины ему повстречался горожанин.

– Куда ты идёшь, путник? – бесцеремонно спросил он.

– Я иду домой! – ответил путник, нехотя замедлив шаг и остановившись.

– Где же твой дом? – попросил уточник горожанин, сделав лицо серьёзным.

– Там, впереди, – сказал путник, подняв глаза к линии горизонта.

– Но впереди нет ничего, кроме корявых дерев и снега! Всеобъемлющего снега. (Проговорив это, горожанин обернулся посмотреть туда, куда с огнём в глазах смотрел повстречавшийся ему странник, одетый в убогую мешковину и обутый в стоптанные ботинки. Но, испугавшись чего-то, быстро отвернулся).

– Мой дом за этими деревами и этим снегом! – твёрдо произнёс путник.

Горожанин посчитал человека, одетого в мешковину, сумасшедшим и потому не стал более выспрашивать его. Он, улыбнувшись, поднял ворот кожаной куртки и поспешил домой. В свою тесную квартирку.

Путник же без оглядки на город быстро удалялся по раскисшей обочине дороги, стремясь как можно скорее отыскать брод в широко расплывшейся реке и, преодолев его, повернуть к дому. Потому он не увидел, в каком безмолвном унынии безжизненные улицы, слабо освещённые тусклыми фонарями, безропотно погружались во мрак ночи. А за воем поднявшегося из земли ветра не услышал стихшего разом гавканья собак.

«Ха-ха-ха, – раздался голос, похожий на голос горожанина, когда путник, сделав шаг в холодный поток воды, ощутил жжение трудно терпимой боли. – Разве ты ещё не понял того, что там, за снегами, нет никакого дома и что все люди живут в городах!»

– Эти люди обмануты городом. Они забыли, что такое дом, – ответил путник голосу и ещё твёрже ступил на илистое дно.

Точно отдав реке большую часть сил своих, он, выбравшись на берег, тяжело дышал.

«Ты безумен!» – крикнул сквозь ветер голос.

– Нет, – дрожа посиневшими губами, прошептал путник. – Я человек, который следует на зов своего разума.

Вскоре низкое, бурлящее снежными облаками небо, лишив путника светлой линии горизонта, надеялось напугать его и заставить повернуть обратно в город. Но глаза человека, так быстро привыкнув к кромешной темноте, без труда стали отличать корявые ветки качающихся на ветру дерев от монстров. И даже ветер, бросив в лицо его мириады острых снежинок, не смог остановить путника.

– Я дома, – сказал он, положив ладонь на шершавый ствол старой берёзы, растущей у края лощины. За которой, чуть видно, белела покатая кровля.

«И разве это дом? Разве это ветхое строение можно назвать домом?» – спросил ироничный голос.

– Да! Это и есть мой дом! – ответил путник.

Перекошенная дверёнка, подавшись нажиму руки, отворилась, скрипя ржавыми петлями.

«Но здесь ещё холоднее, чем снаружи! – завопил голос. – Здесь пахнет сыростью. Здесь гуляет ветер. Очнись! Твой дом не предназначен для жизни человека. Здесь даже мне, голосу, очень страшно и не уютно!»

– Тебе страшно в моём доме только потому, что ты не понимаешь его разумом, а лишь оцениваешь сознанием!

«Ну а чем же ещё человек должен оценивать свой дом? Ведь только с помощью сознания он понимает, что тело его нуждается в комфорте, тепле, мягкой кровати и сытом желудке. Человек – не животное, он не может жить под открытым небом! Он не может жить в холоде! Он не может довериться природе!»

Путник, сев за стол, поставил на него керосиновую лампу. Зажёг спичками фитиль и, прислонив ладони к стеклу, тут же отнял их.

– Смотри, теперь в моём доме есть свет! – воскликнул он весело.

«Да уж! Теперь мне стало хорошо видно, какую дыру ты называешь своим домом. Пока не поздно, возвращайся скорее в город. Возвращайся к людям. Возвращайся к цивилизации!»

Поужинав куском чёрного хлеба при свете мерцающего огня, путник потушил фитиль лампы и отправился ко сну.

«Что же ты дрожишь в своей холодной постели? Что же не согреешься никак?» – спросил голос в надежде, что теперь-то путник прислушается к нему и опомнится.

– Я дрожу, потому что мне холодно. Но холодно мне, потому что я привык к теплу в городских квартирах. Как только я привыкну к холоду, я перестану дрожать.

«Ты дрожишь, потому что ты человек, и ты не должен жить в таких условиях, – сказал голос и добавил: – К этому нельзя привыкнуть!

Вскоре путник сладко уснул, ведь засыпал под крышей своего дома. А голос, оставшись в одиночестве, страдал. Его так сильно угнетали звон абсолютной тишины, свежесть прозрачного воздуха и покой, в который облачился старый дом. И каждый в нём предмет.

Утром. Стоило только солнцу вспыхнуть на востоке, за оврагом, а одному из его игривых лучей пробраться сквозь оконные стёкла и, пощекотав нос путника при этом, разбудить его, как голос тут же завопил: «открой же глаза свои! Посмотри! Ты загнал самого себя в холодную нору, словно дикий зверь, спасающийся от разъяренной толпы! Ты сделал себя изгоем только потому, что не захотел понять людей! Ты жизни предпочел умерщвление собственной плоти в этом прогнившем доме».

Путник перебил его.

– Я видел сон. Я всегда вижу сны, когда сплю в своём доме. И сон был прекрасен! Там осенний дождь согревал моё тело живительной энергией. Там пространство всё целиком подчинялось движениям рук моих. Там я познал самого себя.

Скрип деревянных половиц оживил старый дом. Через распахнутую настежь дверь в комнату ворвалась свежесть морозного воздуха, а вслед ей –пение синиц. Затрещали на дворе сухие дрова. Запахло дымом. Тёплый воздух начал распространяться по потолку.

Путник, посмотрев на огонь, разгоревшийся в печи, сказал: причина всего в человеке, но не в не его.