Пять отражений мира

1. Однажды мир изменится...

Ночь, тайн созданья не тая,
Бессчетных звезд лучи струя,
Гласит, что с нами рядом — смежность
Других миров, что там — края,
Где тоже есть любовь и нежность,
И смерть и жизнь,— кто знает, чья?

Валерий Брюсов

I.

Кто-то наверху, ведающий нашими жизнями, серьёзно ошибся при раздаче. Эта мысль не отпускала меня с самого детства.
Такой, изначально неправильный алгоритм.
Нелепые травмы, чуть не стоившие мне жизни, неумение идти на контакт даже с самыми близкими, неаккуратность и постоянно ломающиеся, рвущиеся, бьющиеся вещи вокруг меня – только внешняя сторона, прикрывающая остальное застиранным тряпьём, только обрывки воспоминаний, редких моментов, когда мне удавалось совпасть с направлением.

«Что вы, он не разговаривает с незнакомыми», - мама на людях старается быть ещё заботливее.
Можно подумать, я часто разговариваю с ней или с отцом. Худая рука слепо ищет мою макушку, чтобы взъерошить волосы, а я пытаюсь одновременно отгородиться и от серых людей, вспыхивающих непонятными разноцветными огоньками, и увернуться от руки, по которой снуют туда-сюда мелкие размытые точки, словно муравьи.

Один из серых силуэтов наклоняется ко мне, а вместе с ним, повторяя, наклоняется второй, стоящий точно за его плечом - Белый, светящийся резким светом, от которого становится больно глазам и плывут красные круги. Муравьи всё-таки лучше.
Спрятавшись за маму и уткнувшись лицом в её платье останется просто потерпеть их попытки взобраться на меня, стараясь молчать изо всех сил. Не знаю, почему, но на мне они не задерживаются.
Просто начинают обходить, стоит мне только подольше постоять возле мамы, прикоснувшись к ней.

Муравьи – самое безобидное, что может быть в те моменты, когда что-то щёлкает в моей голове и на глаза опускается серая пелена.
У нас в квартире они везде – кроме моей комнаты. Снуют беспорядочным облаком, оседая на стены или взмывая взвесью, в те моменты, когда мама сердится. Их я вижу сколько себя помню. В моих личных сумерках. Мне понадобилось не так много времени, чтобы понять: мои родители их не видят и раздражаются, услышав мои вопросы о них, или заметив, как я пытаюсь стряхнуть их со стен.
В конце-концов я перестал обращать внимание на безостановочное мельтешение.
До тех пор, пока не увидел, кто питается муравьями.

В доме были гости. Кажется. Посторонние люди вообще не привлекали меня, несмотря на то, что особой любви к родителям я не испытывал - они хотя бы были со мной постоянно. Посторонние же проходили мимо, как тени, едва различимые на фоне стен, ничего не меняя в моей жизни.
Сидели с родителями в большой комнате, о чём-то говоря, поедая куски, с которых муравьи свисали гроздями, не заботясь о том, что

 большой, грязно-белый жук сидел над их головой, словно нелепое украшение на стене, шурша крыльями, то и дело высовывавшимися из-под панциря

Я не помню, куда и зачем я шёл...
наверное, на кухню, чтобы спокойно, не рискуя вызвать мамино недовольство, напиться процеженной через ситечко воды. Из маминых слов, доносившихся до меня не целиком, я узнал, что оно из серебра и принадлежало кому-то, кто жил в квартире раньше.
«Сере-ебро».
Я перекатывал незнакомое слово, а потом заметил, что точки попавшие на блестящую поверхность исчезают.
С тех пор я всегда норовил окунуть ситечко в свою тарелку, или наливал воду через него, следя,
чтобы мама с отцом не видели этого и снова не отругали меня за блажь.

Увидев жука, я застыл на месте, открыв рот, а он спокойно ползал, щёлкая челюстями, и слизывал муравьёв прямо со стен.
Я стоял так, пока кто-то из взрослых не заметил меня, застывшего, смотрящего в никуда, и не подошёл.
А жук вдруг замер и поднял уродливую голову, поводя ей из стороны в сторону, словно что-то искал.
Треск и непонятные голоса отдались эхом в голове, когда, выпростав крылья, насекомое оторвалось от стены и устремилось ко мне.
Голоса в голове сорвались на крик, а я стал кричать вслед за ними. Беспросветный серый сомкнулся вокруг, я не видел ничего.
Только кричал, срывая голос, отбиваясь от рук, вынырнувших из серого и потащивших меня куда-то.

Сколько прошло времени... было ли на самом деле это время? Помню какие-то яркие огни, иногда пробивающие серую пелену.
Голоса продолжали кричать, постепенно сливаясь в мерный гул.
Металлический лязг, и вдруг серый стал мерзким оранжевым, почти осязаемым...

- Ты меня слышишь?

Кто-то невидимый одним движением вышвырнул меня из оранжевого месива, заставив замолчать все голоса в голове.
Осталась звенящая тишина и невысокий полноватый мужчина в белом халате возле меня.

- Ты меня слышишь? – я не отвечал, боясь пошевелиться.

Он был первым человеком в моей жизни, видимым цветным, объёмным. И без сверкающих огоньков.
Только лёгкое такое шевеление воздуха вокруг него.

- Вижу, что слышишь. Пока сиди тихо. И не разговаривай.

Мне и не хотелось. Он отошёл к столу, отвернувшись, а я осторожно оглядывался, изучая голые стены, выкрашенные в зелёный цвет, одинокий стеклянный шкаф в углу и светильники странной формы, похожие на огромных бабочек.

- Да, можете пригласить её, - сказал он кому-то, а потом, положив звякнувшую телефонную трубку, вернулся.

- Сейчас придёт твоя мама, но сначала я хочу поговорить с тобой. Голова перестала кружиться?

Я кивнул, едва пошевелив головой.

- Я знаю, что ты видишь больше, чем нужно. И хочу, чтобы ты запомнил одну вещь – не бойся и не показывай, что видишь. Ни окружающим, ни им.

Мужчина бережно дотронулся до моего подбородка и заставил посмотреть себе в глаза.

- Ничего плохого тебе сделать никто не сможет, пока ты сам не допустишь этого. Просто не смотри. Не говори никому. Не показывай вида.

В этот момент дверь открылась и в комнату ворвалась моя мама, я во все глаза уставился на неё – впервые я видел её ясно, снующие точки исчезли.