Пятая стрела

Пятая стрела

Тревожную весть первыми принесли голуби (эти птицы с давних времён разносят не только заразу, но и сплетни) — оказывается, уже трое промахнулись и не попали в мишени! 

Рыжий, конечно, слышал, что жребий грядущего года вовсю разыгрывается. До него самого очередь пока не дошла, но он знал, что совсем скоро ему тоже предстоит взять в руки лук и колчан. Времена изменились: многие теперь предпочитали арбалеты или даже ружья, но Рыжему было привычнее по-старинке, чтобы четыре стрелы на четыре ветра, и пятая — прямо в небо.

Обычно он не волновался перед жребием — ведь сколько раз уже стрелял — но именно сейчас на сердце отчего-то было неспокойно… 

Этой ночью Рыжий сидел на крыше, свесив ноги вниз, и смотрел на спящий город, укрытый снегом, будто лебяжьим пухом. Он мог бы с закрытыми глазами вспомнить каждый шпиль, каждую башенку: ведь это был его город. Рыжий родился здесь, когда заложили первый камень; он помнил, как росли и множились дома: сперва деревянные, потом из камня, а теперь — из стекла и бетона; помнил, как исчезли конные повозки, и на смену им пришли автомобили. Рыжий знал, что будет жить, пока стоит этот город, а если и умрёт когда-нибудь, то только вместе с ним.

На его плечо вдруг сел белый голубь с веточкой цветущего мирта в клюве.

— Я стреляю сегодня на рассвете? — догадался Рыжий.

— Угу, — голубь отбросил веточку в сторону, и та упала на край крыши. — Тьфу, гадость. Ненавижу это! Вот ты когда-нибудь пробовал взять в рот мирт?

— Это традиции, Воркун, — Рыжий пожал плечами. — Кто мы без них?

— Те же, кто и всегда, только без традиций, — проворчал голубь, поджимая одну лапу. — Слушай, тут такое дело: ребята паникуют. Стрелы летят мимо мишеней, год предстоит… сказал бы я, какой, но смолчу, раз уж ты просил при тебе не сквернословить. В общем, на тебя вся надежда, ты ж у нас столичный, опытный... Можно я останусь и погляжу, как ты будешь стрелять?

Немного поколебавшись, Рыжий кивнул:
— Ну ладно, смотри. Только не вздумай говорить под руку.

— Обижаешь, я ж могила! — Воркун надулся и распушил перья. — Слушай, а пожрать у тебя не найдётся? Ну, там, пара зёрен для усталого небесного вестника.

— Ты сюда трапезничать прилетел, ненасытная птица? — Рыжий усмехнулся. 

Воркуна он знал давно, и всякий раз поражался, как обманчива бывает внешность. Белоснежный красавец-голубь обладал воистину скверным характером (за глаза многие звали его не Воркуном, а Ворчуном), болтал без умолку и к тому же был необычайно прожорлив.

— Я бы соврал, если бы сказал, что не рассчитывал на ужин, а ты просил больше не врать, — голубь взмахнул крыльями, чтобы удержаться на плече Рыжего: тот как раз поднялся. — Но так и быть, подожду, пока ты отстреляешься.

Рыжий взобрался на конёк крыши и медленно развёл руки в стороны, подставляя лицо встающему на востоке зимнему солнцу. В его правой руке, сияя, возник тисовый лук, а в левой — колчан с пятью белооперёнными стрелами. В лицо тут же ударил порыв свежего ветра.

— Слушай, а почему их всегда пять? Четыре я понимаю, а для чего пятая? — Воркуна сдувало, и он изо всех сил цеплялся острыми коготками за куртку. 

— Эй, не ты ли обещал, что будешь сидеть тихо? 

Голубь обиженно встопорщил перья, но умолк. Рыжий закинул колчан за спину, попробовал пальцем тонкую тетиву (она была идеальной) и привычным движением натянул лук. По четырем сторонам от него тут же появились мерцающие мишени, воздух зазвенел от напряжения. 

Ну вот, скоро всё решится.

Рыжий поймал нужный ветер, шумно втянул его носом и на выдохе выстрелил. 

Первая стрела со свистом отправилась в путь и — бам — пробила мишень навылет. Превосходно! Значит, в этом году родной город минует буйство стихий. Не будет ни ураганов, ни пожаров, ни наводнений… 

Вторая стрела ушла в полёт мгновением позже, и тоже нашла нужную цель. Да! Значит, и голода тоже не случится, урожай будет богатым. 

В третий раз он едва не промахнулся, но вовремя успел сделать поправку на ветер — уф, всё-таки в этот раз обойдётся без моровых поветрий. 

Перед четвёртым выстрелом Рыжий целился дольше обычного, и Воркун было успел заволноваться, но, как оказалось, зря. Щелчок тетивы, свист, вспышка — и последняя из мишеней рассыпалась синими искрами, предвещая мирный год без войн и народных волнений.

— Ай, молодца! — голубь торжествующе взмахнул крыльями. — Давай, Рыженький! Давай, крылатый ты наш! Ещё одна. Я в тебя верю!

— Закрой клюв и не мешай!

— Вот вечно ты так, — вскинулся Воркун, — А я, между прочим, не на пустом месте беспокоюсь. Ты хоть знаешь, что Острослов — или как его там по-вашему звать? — вчера промазал аж дважды, а потом пустил пятую стрелу в небо, и та вообще не вернулась? И это впервые за столько сотен лет! Представляешь, каково сейчас Острослову? Да ему впору прозвище менять. Будет теперь Нытиком. 

Рыжий, не веря своим ушам, опустил лук. Сердце дрогнуло, пропустив удар.

— Не вернулась, говоришь? Точно?

— Мамой своей пернатой клянусь — сам видел! Это плохо?

Рыжий мотнул головой так, что пряди волос упали на лицо.

— Ой, вот только не надо меня успокаивать! — в голосе Воркуна послышались истерические нотки. — Думаешь, раз я голубь, то совсем тупой? Поверь, я спрашивал, но даже из вас никто толком не знает, для чего нужна пятая стрела, которая всегда возвращается. Говорят, мол, это жребий самого Хранителя… Ой, мамочки! А вдруг теперь Острослов умрёт? А его город будет разрушен? Бедный, бедный Острослов… Конечно, он меня не любил и как-то раз кинул картофелиной. И даже попал, негодяй такой! Но, к счастью, я великодушен и быстро забываю зло...

— Никто не умрёт. 

Рыжий, улыбнувшись, резко вскинул лук вверх: он больше не мог ждать. Пятая стрела на прощание чиркнула стрелка оперением по щеке и со звоном ушла в синюю высь. 

Воркун затаил дыхание, а Рыжий принялся отсчитывать про себя вдруг ставшие такими длинными мгновения: раз… два… три…