Пылающий вереск в сердце. Шотландская сага

Два пролога

Пестрая волна нахлынула и откатилась. Неприступные алые скалы с поистине гранитным спокойствием отразили удар и замерли в ожидании нового. В воздухе густо было разлито напряжение. А еще аромат крови.

Вдруг по яркому цветастому морю прокатилась рябь, и одновременно с ней нарастал гул. Фланги перестроились, выступил авангард, и  вновь то, что выглядело с высоты пестрым лоскутным одеялом, качнулось, двинулось вперед. С запозданием поднялся над полем гортанный воинственный клич. В каждом звуке его, в каждом переливе грозных возгласов слышалось мрачное отчаяние. Волынки вторили непрестанным пронзительным маршем.

Не устояв под решительным напором, алые скалы покачнулись, опрокинулись, разбились на множество осколков, мелких камешков, каждый из которых облизывала красно-сине-зеленая волна. Совсем скоро многие из них оказались погребены под пучиной, скрыты из виду лоскутным одеялом. Что ж, покойного сна им теперь. Они доблестно стояли, обороняя не свою землю, но своего короля.

- Сэр?

Герцог Камберленд стряхнул с себя лиричный флер, накатывавший всякий раз, как перед глазами разворачивалось прекрасное сражение. Порой герцог думал, что если бы он не любил столь сильно войну, то ушел бы в поэты. Затем вспоминал, что на поэтический лад его настраивала именно война, и понимал, что он совершенно точно находится на своем месте. Однако сейчас стоящий рядом полковник настойчиво взывал к командиру, отвлекая от созерцания чудного зрелища.

- Сэр, - повторил он, - повстанцы оказались сильнее, чем мы думали. Даже количественный перевес не остановил их.

Порыв ветра плюнул в лицо колючую влажную пургу. Герцог вновь окинул острым взглядом раскинувшееся под ногами поле битвы. И впрямь, довольно много людей в красных мундирах лежит на земле. Пожалуй, слишком много для того, чтобы оставшиеся сумели сдержать натиск разъяренных дикарей в пестрых тряпках.

Герцог поморщился. Ему претила сама мысль о мужчине в юбке. А теперь, когда шотландские национальные символы, включая одежду, оказались под запретом, вид горцев, облаченных в тартаны, заставлял его глаза наливаться кровью, а кулаки – сжиматься до побеления костяшек. Да как они смеют не подчиниться воле Его Величества! Да как они смеют продолжать сопротивление, претендовать на то, что им не принадлежит! И хотя прежде удача благоволила им, на этот раз все будет кончено.

Герцог резко вскинул руку со сжатым кулаком и так же резко опустил. Тут же с вершины холма, сверху донизу, прокатился трубный рев. Рев укатился за дальний лесок, и эхом вернулся обратно. А вместе с ним из-за деревьев выступил красный квадрат идеальной формы. Квадрат двинулся в самую гущу схватки, подминая под себя пестроту и ширясь новыми красными линиями. Почти не останавливаясь, он преодолел все поле битвы с одного края до другого. Пестрое море откатилось, но уже напоминало не море, а разрозненные слабые ручейки. Слишком много лоскутных обрывков осталось неподвижно лежать, как пена и брызги, забытые на берегу во время отлива.

- Бегут… - недоверчиво выдохнул кто-то рядом. И тут же восторженно заорал: - Бегут!

- Претендента упустили, - вдруг охнул полковник и протянул руку, указывая вниз.

И впрямь: две лошади неслись прочь от поля битвы, забирая на северо-восток, к рощице. Один всадник примотал к луке своего седла повод второй лошади, на холке которой лежал человек в куртке и штанах из королевского тартана. На берете сидящего трепетали два орлиных пера Предводителя, над лежащим билось алое знамя с белой розой. Белая же кокарда виднелась на его берете.

Уголки губ герцога дернулись в едва заметной усмешке.

- Ничего, - пробормотал он себе под нос. – Ничего… Далеко не уйдут.

С командирского холма, где он стоял, было отлично видно, что за двумя лошадьми уже во весь опор мчался целый отряд в алом, и расстояние сокращалось стремительно.

***

16 апреля 1746 года

...Для меня эта история началась тогда, когда мой отец отправился на битву под знамена предводителя восстания. Уходя, он сказал мне:

- Алиса, ты знаешь, что такое Правое дело, и мне незачем объяснять тебе, куда и зачем я иду. Ты также понимаешь, что я могу не вернуться. Так вот, милая моя дочь, если наше ополчение будет разбито, а вместо меня в дом придут грязные псы в красных мундирах, постарайся продать свою жизнь как можно дороже. Им незнакомо сострадание, они могут убить тебя, а могут поглумиться и оставить в живых, и это будет худшим из вариантов. Поэтому не жалей себя. Но я заклинаю: забери с собой как можно больше их собачьих жизней!

Вышло все именно так, как он говорил мне. Я была занята готовкой, когда услышала страшный шум: из-за двери доносились грохот опрокидываемых телег, крики людей, треск и гудение огня. Прежде, чем я успела понять, что происходит, дверь нашей хижины распахнулась, и в проеме застыли два человека в красных мундирах – приземистый и высокий. В этот момент я осознала, что моего отца больше нет, и для меня все было кончено. Я по-прежнему сжимала в руке нож, которым разделывала мясо. С этим ножом я и набросилась на чужаков.

Отец никогда не оттачивал со мной навыки боя – думаю, он и сам не был хорошим бойцом. В конце концов, мы обычные крестьяне. Поэтому я просто прыгнула в сторону одного из мужчин и неуклюже взмахнула ножом. Лезвие достигло цели – на мундире высокого проступило темное пятно. Он пошатнулся, выругался, но не упал. Видимо, рана оказалась несерьезной. К сожалению.