Дикарка у варваров. Песнь Пылающих Степей

Глава 1

— Слышишь? — губы Тургэна обхватили мочку моего уха и спустились к шее.

— Барабаны? Их услышал бы и мёртвый! Но для чего греметь? Шихонг и так знает, что мы — здесь.

— Знает. А теперь ещё и поймёт, кому посмел бросить вызов. Барабаны "гремят" о войне, в которой ханьцам не одержать верх, — его пальцы скользули под мою одежду, обнажая плечо, и я с улыбкой обернулась.

— Немного самонадеянно, тебе не кажется? Одной бравадой войну не выиграть.

— Одной — нет, — губы Тургэна прошлись по моему плечу. — Но сильнейшая армия в мире поможет там, где подведёт бравада.

— Считать свою армию сильнейшей в мире, не допуская, что армия врага тоже может оказаться не слабой — и есть самонадеянность, — я поймала его обвившиеся вокруг меня руки и, резко развернувшись, опрокинула муженька на шкуры, устилавшие "пол" юрты. — Не хочешь подготовиться к завтрашним переговорам?

— Переговоры будет вести мой отец — один на один с Сунь Ливеем, — хрипловато выдохнул Тургэн. — Я лишь буду сопровождать его к юрте, в которой они будут проходить, и обратно, — и, дёрнув меня к себе так, что я рухнула ему на грудь, впился поцелуем в мои губы.

Война с Шихонгом, о начале которой я узнала в свою первую брачную ночь, набирала обороты. Объявление её Сунь Ливей сопроводил зверским уничтожением приграничных улусов. Каган пришёл в ярость, но, видимо, это и было целью дикой выходки — показать, что жестокие халху больше не единственные властелины мира, и у них появился серьёзный противник. Хотя насколько противник серьёзен, засланным в стан врага искусным лазутчикам халху узнать пока так и не удалось. Китайцы или, как их называли халху, ханьцы, надёжно оберегали свои секреты, и лазутчики возвращались ни с чем или не возвращались вовсе. Так толком и не выяснив, с какими силами имеет дело, хан ханов всё же выступил против дерзкого народа, посмевшего бросить ему вызов... только чтобы вскоре узнать: регент при малолетнем императоре, бывший мятежник Сунь Ливей сделал то же, выступив со своими войсками навстречу "хану варваров", как шихонгцы презрительно называли правителя халху. Приблизительно на полпути обе армии остановились, каждая разбила лагерь, и царственные соперники отправили друг к другу послов с требованием сдаться. Причём, не сговариваясь, каждый предложил другому встречу — лично принять капитуляцию. И оба, опять-таки не сговариваясь, на эту встречу согласились, прекрасно понимая, что ни один не уступит.

Шихонг был не единственным врагом, с которым хану ханов предстояло иметь дело. Пока основные силы каганата двигались по направлению к ханьской столице, несколько туменов отправились к северным границам — разметать мятежные силы Северной Орды. Унур-хан, наверняка имевший соглядатаев в Астае, двинул войска на столицу брата, едва каганская армия вышла за ворота. Ситуация, по словам Тургэна, весьма опасная — не будь каган предупреждён нами об измене заранее. Теперь же, с посланными на север туменами, осады Астая за нашими спинами можно не опасаться. Вообще, принц и я особо не задумывались ни о ситуации, ни об опасностях. Пока вокруг всё готовилось к войне, мы наслаждались "медовым месяцем" — Тургэн быстро перенял от меня это название первых недель супружеской жизни. Конечно, наш "месяц" проходил не на пляже под пальмами экзотического острова, а в суровой степи и в покоях каганского дворца, но я всё равно начинала думать, что… быть женой Тургэна — не так уж и плохо! В нарушение всех традиций, мы действительно делили одни покои — его. В моих полноправной хозяйкой осталась Хедвиг — муженёк наотрез отказался терпеть её вблизи себя, заявив, что ему вполне хватает рядом одной "катастрофы" в моём лице. Практически не разлучаясь, мы носились по степи на конях, раз или два выезжали на охоту, время от времени присутствовали на военных советах — мне было позволено в них участвовать. Причём, решение это поддержала моя свекровь, пояснив хмурившемуся супругу, что будущая хатун должна разбираться не только в политике, но и в военном деле, чтобы быть достойной опорой мужу. Никогда бы не подумала, что холодная, как Снежная королева, некогда требовавшая моей казни каганша будет настолько содействовать мне во всём. Каган, прежде нередко вызывавший меня к себе, чтобы поиграть в шахматы и посостязаться в острословии, теперь, наоборот, смотрел на меня суровым взглядом или не смотрел вовсе, будто меня не было. Поэтому приглашение явиться пред его очи накануне выхода войск из Астая застало меня врасплох. Тургэн собрался сопровождать меня, но ему вежливо возразили, что великий хан желает побеседовать с принцессой Юй Лу наедине.

— Расскажешь потом, о чём была беседа? — притянул меня к себе Тургэн.

— Не думаешь, что, предназначайся она и для твоих ушей, пригласили бы и тебя? — уклончиво ответила я и, легко чмокнув его в губы, двинулась на встречу с царственным свёкром.

Каган сидел перед шахматной доской и, когда я вошла, кивнул на место напротив. Я повиновалась.

— Давно не играли, — приветствовал он меня. — Начинай!

Я снова повиновалась.

— Почему молчание? — раздражённо проговорил каган.

— Великий хан ещё не задал вопрос, на который я могла бы ответить.

— Вот как? — он стукнул фигурой по доске. — А сама не догадываешься!