Радко

Радко

            Хмарое небо давит, грозится, напоминает, как мал и слаб человек. И всё отчетливее ощущает это вмиг постаревший Радко – печаль теснит ему грудь, но неумолим Петар – недаром сделан он наместником над Долиной.

-Как же это…как же? – шепчет Радко, и никак не может поверить в то, что уже услышал. Страшно!

-Ну-ну, не тушуйся, Радко, не боись!  -  Петар в своих шубах (и как не душно ему в хмарый, но весенний день!) кажется ещё больше, ещё сильнее и зловещее. Как тёмное пятно, как провал меж мирами, где-то там, где существует время до его прихода жизнь Долины обычная, как и всегда заведено веками, а здесь ширится пропасть…

            Утешение Петар вымуштровал, как весь уклад жизни. Если явился – знает всякий, не уйдёт, пока своего не получит. Да и кто с наместником спорить-то станет? Он справедливый! В голодную и ледяную зиму и закрома откроет, а закон нарушишь – спуску не даст. Любит его народ, головы не поднимает, и слушаться привык.

            А его визит Радко ножом по сердцу! Пришёл Петар за единственной дочкой Радко – Еленой, выступил в роли сводника, выгадал честь! Сам-то Петар не пойдет куда попало, да и мелочами такими не занимается, а если пришёл, то ждёт он лишь одного ответа.

            Обмер Радко тотчас, увидев знатного гостя. А как он заговорил, так Радко укрепился в своём страхе, и жизнь ему не мила стала – сватает Петар Елену за местного купца Тодора.

            А в доме Тодора шелка и убранства, как говорят, каких свет ещё не видывал. Лучшие кушанья, что Долина и не видела на столах своих, и меха, и камни – всего вдоволь. Только характер у купца сварливый – трёх жён уже, крепких здоровьем, в могилу завёл.

            Елену четвертой сватает!

            А Елена красива – юная, гибкая, тонкая и звонкая. Крепости в ней нет, лишь одно изящество, да грация. Смеялась мать Василика:

-В царевны тебе надо, Елена, а не в огороды наши!

            Досмеялась, стало быть.

-Как же это, как же? – Радко чуть не плачет, грудь ему разрывает от тоски. Дочка, единственная отрада, свет в оконце и отойдет от дома? Да благо бы еще по любви, или человек хоть бы попался хороший, а этот? Кто заступится?

-Всем обеспечена будет, - Петар неверно толкует сомнение. – Всем, это тебе я говорю! Я! Слышишь? Партии лучше ей нет.

-Да как же это…- Радко смотрит с  мольбою, - не встретила она и шестнадцатого лета!

            Закон Долины сам Петар и устанавливал – знает его он прекрасно и раньше шестнадцатого лета сватов не позволяет по домам посылать. Договариваться, намекать – пожалуйста, но раньше шестнадцатого лета не тронь!

-Ну, - Петар смущён, в смущении этом видно, что и сам он не рад тому, что закон свой же нарушить собирается, что ткнули ему в эту двойственность, да только в беде Петар – недостача большая обнаружилась в казне Долины, и Тодор обещает все долги покрыть, если сговорится Петар о Елене.

            Жаль наместнику и Радко, и Василику, и саму Елену. Но себя больше жаль. И рассуждает он, что как наместник больше блага Долине принесет, а Елена и без того тонка и слаба – пусть хоть чего-нибудь да успеет за жизнь свою птичью, робкую. Да и куда красе без силы и здоровья от трудового края деваться? К трудам в полях она не годится. Старается, правда, но хозяйка из неё не так и расторопна. Пусть пока молода устроится девка.

            Да поможет всем.

-Ну, ты тут это, не бузи, - но куда от смущения денешься? Всё же стыдливо! Сам недоглядел Петар, а теперь уж хоть бы все следы замести. – Не так и важно. Лето скоро придёт, как раз шестнадцатое.

-Позволь дитю дома побыть! – Радко поднимает глаза на наместника, в глазах блестят живые слёзы. – Юна Елена!

-Не могу, - суровеет Петар, - и ты мне не перечь!

            Сжимает кулак Петар, силу свою напоминая. Кто поспорит с наместником? Кто заступится перед ним за Радко и дочь его Елену?

-Пощади…- стонет Радко, зная, что бесполезна мольба.

-Ты, вот чего, - решает Петар, - три дня тебе на слёзы родительские. Через три дня будет пир, заберет Тодор Елену и праздновать новую жизнь начнет, ясно? И её научи, чтоб не рыдала! Счастье к вам привалило, богатство! А вы…тьфу!

            Уходит наместник, себя в своей правоте утешая, не поворачивается, знает, что горе принес. Ему самому в сердце безрадостно от этой свадьбы, но мирится он, уговаривает себя стерпеть.

***

            В доме Радко оживление! Василика уже не рыдает, а всхлипывает тонко-тонко. Окружают её женщины, кто утешая, кто пытаясь уговорить:

-Хвала это – жизнь связать с таким мужем!

-Не печалься, Василика! Дочь твоя всем обеспечена будет.

            В другом углу Елена – на лавке сидит, обессилела, как узнала – хоть и юна, а знает уже дурную молву о Тодоре, да и страшно ей оставлять отца с матерью, совсем не хочется жизнь начинать серьезную, ответственную. По душе ей поля и леса, прогулки с другими девушками, песни у костров… всего этого не будет в браке – Тодор ни одной жене своей не позволял, и ей того не позволит.

            Утешают её девушки, кто с завистью, кто с состраданием:

-Тодор собою хорош, еще очень молод.

-Ни в чем нуждаться не будешь, Елена!

-Вот бы на меня он лучше внимание обратил… - вздыхает румяная Богна, украдкой в зеркальце косясь. – Я бы с ним вмиг управилась!

            Богна хорошая. Языком мелет, но не от зла. Если злое что скажет, тут же прощения просит. Зато то, что на уме, то на язык ложится мгновенно, не скроет.

            Богна здоровая, крепкая, к хозяйству ладная, но бойкая. Бегут от нее парни, она слова не дает себе против сказать. Смотрит на нее Елена, сквозь слезы улыбается, а Богне того и надо: хоть как-то утешить!

            Радко потерянный. Ему рыдать не положено, и даром, что сердце как на части рвут. Утешают и его мужчины, зная, как нелегко в немоте горе сносить – каждый почти из них кто дочь уже отдал в другую семью, а кто и вовсе потерял: