Расплата

Расплата

Сцепив зубы, он мысленно проговорил себе снова: «не стонать! Не стонать! Не доставлять такого удовольствия. Не дождется!».

Склоненная вниз голова уперлась подбородком в грудь, надавила, сколько хватило силы, чтобы уменьшить боль в шее. Болело все: огнем пекло спину, иглами вонзаясь вдоль полос, которые оставил хлыст, по перетянутым веревкой запястьям растекалось онемение, свело судорогой бедра, растянутые на некомфортную ширину. В голове стоял туман – вязкий, ярящийся. От долгого перенапряжения ныл живот. А ниже, ниже…

- Бл..! – зубы скрипнули, пытаясь удержать рвущийся крик. Обжигающий холод навалился на пах, вогнал в тело свои когти и сжал. Когда чувствительность вернулась, он почувствовал ладонь, скользящую по члену, настойчиво ласкающую его, заставляя встать. Собрав всю волю, остатки воображения и гнева, он пытался бороться с удовольствием, которое доставляла эта рука, пытался и не мог.

- С-соси! – раздалась короткая команда. Голос старался звучать уверенно, но немного сбивался и дрожал.

Горячие губы обвили только что покрытую мелкой ледяной крошкой плоть и начали ритмичные движения вверх-вниз.

- Умм….

«Не стони, черт бы тебя побрал, не стони!» – мысленно орал он на себя. А ягодицы, привязанные к перекладине, уже начали свой встречный танец. Веревки, пропущенные между ногами, при каждом движении вжимались в мошонку, усиливая возбуждение, не оставляя ему шансов.

- Хват-тит!

Послушный рот мгновенно выпустил его член, оставив орган воинственно торчать в воздухе, пульсируя от желания.

«Вот же дрянь», едва успел подумал Антон, как в тишине прозвучал какой-то металлический щелчок и на его все еще пытающийся найти отсутствующий рот член навалилась следующая лавина холода. В этот раз его не просто обсыпали льдом, заставив тело извиваться в ледяных лапах. На его агрегат насадили ведерко, заполненное крошкой, вогнали туда до основания. Нижняя половина туловища онемела, яйца съежились, сделав отчаянную попытку забраться внутрь промежности, внутренности скрутил оргазм. Тело попыталось дернуться в слишком сильно зафиксированных веревках, боль и удовольствие раздирали его напополам. Ведерко убрали, оставив член обмякать в полурастаявших льдинках и сперме. Он чувствовал, как они тают и катятся вниз, но прозвучала следующая команда, появился горячий язык и стал слизывать их. А затем снова вобрал его плоть в рот.

В этот раз его ласкали грубо и яростно. Быстро, с нажимом, прикусывая и оттягивая кожицу, рисуя узоры на головке, заглатывая до корня. Он почувствовал прикосновение руки к волосам, пальцы проскользнули между прядей, зарылись в их глубину, ухватили и оттянули лицо назад. Еще одни губы легли на его рот, помедлили, но затем все же начали целовать, почти кусая. Рука держала волосы, не позволяя отвернуть голову назад, вторая, гладя, прогуливалась по ягодице. Вторые губы продолжали жадно сосать его член. И внезапно все закончилось. Все прикосновения разом оставили его тело. Еще через секунду раздался свист, и на спину рухнул хлыст, и почти одновременно ладонь вновь сжала ему член.

- Ааа! – крик он сдержать не смог. – С…! – все же заставил себя замолчал, не договаривая и услышал неразборчивый возглас. Затем прикосновение языка к уху, дыхание в ушную раковину и звенящий от негодования голос:

- Сука здесь не я, милый. А ты. Ты! Моя сука. Разве не для этого ты ходил сюда?

Антон не ответил. Он снова опустил голову на грудь, восстанавливая дыхание. Ярость, боль, стыд, удовольствие смешались в нем в плотный комок, разжать который он уже не мог. Давно, с тех пор, как первый раз пришел сюда. Вернее, когда его первый раз сюда привели. Тогда это было больше любопытство, вызов самому себе и бахвальство, он был уверен, что сабмиссивный секс не понравится ему. Что он наплел ей тогда? Кажется, что проведет выходные с друзьями, рубясь в какую-то игру. А потом кормил аналогичными баснями в течение четырех лет. Несколько раз в месяц, иногда чаще. Он постоянно приходил сюда.

Мог ли он сказать ей об этом? Наверное, мог. Не хотел. Она бы не поняла, но вопрос был не только в ее непонимании. Ему хотелось держать это отдельно от нее. Она – это дом, это размеренная, налаженная и вполне счастливая семейная жизнь. Ему нравилось, когда хлыст держит незнакомая рука. Нравились завязанные глаза и незнание, кто сейчас будет его бить, царапать, а затем указывать, как себя ебать. Его будоражили и манили неповторяющиеся ароматы духов, новые вкусы влагалищ, разный запах, неслышанные прежде голоса. Цепи и веревки, стеки, фиксаторы, плетки. Которые связывали и, одновременно, освобождали. Самые яркие оргазмы он испытал именно здесь. С ней у него был другой секс. Игривый, приятный, хороший. Но другой. И им обоим было хорошо. Какого дьявола вообще, она не имела права лезть сюда!

Он поднял голову, яростно уставившись ей в глаза. Новая волна злости закипела в нем и рванула вверх. Он позволил ей привязать себя, позволил бить, желая загладить вину за обман. Но, но!, пожалуй, это уже чересчур. Да, именно так!

Блестящий от пота торс рывком натянул веревку. Мокрые кончики волос налипли на лоб, перетянутое бечевой тело пузырилось узлами вздувшихся мышц и вен. Из горла вырвалось почти рычание. Она вздрогнула и отступила на шаг. И опустила глаза. В установившейся тишине от всех стен комнаты эхом отрикошетила его хриплая команда:

- Развяжи! Я покажу тебе, для чего я ходил сюда.

Она растерялась и смотрела на него, не двигаясь, несколько секунд. В жизни, их обычной жизни за пределами этой комнаты, она никогда не перечила ему. Принятый алкоголь действовать перестал. Обида запуталась в сетке из хлыстов и ласк. Вторая женщина, державшаяся в тени, не сделала попытки подойти – она хорошо знала правила, запрещавшие что-либо, пока не был отдан соответствующий приказ.