Раттус

Глава 1. За периметром

      — Бегом! Бегом! Не отставать! — голос инструктора заставляет бежать из последних сил, легкие разрывает обжигающе горячий воздух. Впервые за долгое время нас допустили до тренировок за периметром. Это небезопасно, но мы должны привыкнуть действовать в экстремальных условиях. Мы курсанты элитного подразделения войск Президентской Военной Академии.
      — Не расслабляться! Отдыхать будем дома, когда вернёмся. Все должны вернуться в ойкумену до заката живыми и невредимыми! Это приказ!
      Лёгкие мембранные ботинки набрали влаги и стали неподъёмными, повисая гирями на ногах. Китель взмок и прилип к спине, пот струится по лицу, заливая глаза и разъедая слизистую. Сердце бешено колотится, отдаваясь пульсацией в барабанные перепонки. Перед глазами темнеет. Пейзаж сливается в пёстрый ковёр всех оттенков зелёного с редкими яркими вкраплениями цветов и отражениями небесной лазури в зеркальной поверхности луж. Солнце нещадно жарит, припекая кожу. Самозарядный карабин оттягивает руки. Мышцы напряжены и дрожат. Но мне надо бежать, бежать вперёд. «Раз-два! Раз-два!» — слышится зычный голос инструктора. — «Раз-два! Раз-два!»
      Нога за что-то цепляется, и я падаю в густые заросли папоротника. Щёки горят. Надо встать и бежать дальше. Надо бежать. Надо успеть вернуться до заката. Лес за периметром — не то место, где можно устраивать пикники. Я пытаюсь встать, но не могу. Кажется, правая нога попала в капкан из проволоки, концы которой крепко зацепились за синтетическую ткань, впились в многослойное тело ботинка, проткнув его насквозь. Что? Насквозь? Я в недоумении таращусь на ступню. Металлический стержень прошил ногу, расцветая алым цветком на серой материи. Осознание травмы приходит незамедлительно. Сухожилия и мышцы горят, пронзаемые острой болью. Но сейчас не время думать о боли. Я жива, и это главное! Я должна выжить, я не могу умереть по глупости. Это было бы слишком несправедливо.
      — Инструктор Дуглас! Инструктор! — охватившая паника делает голос низким и хриплым. Мне кажется, что окружившая трава шевелится, тайга пристально вглядывается в меня. Я беспечная мошка, попавшая в паучьи сети. В кустах вспыхивают зловещие красные огоньки — ненасытные глаза хищного зверя. Они то тут, то там. Они повсюду. Сколько их — двое, трое, десять? Руки судорожно сжимают карабин. Я ощущаю, как курок холодит подушечку пальца. Слышу шумное дыхание за спиной. Оно всё ближе, всё явственнее. И этот смрадный запах — запах падали, стекающий вязкой слюной с ощерившихся резцов, запах неминуемой смерти. Голодное ликование в предвкушении лёгкой добычи искрит в воздухе, окутывая липкими объятиями страха. Бьёт по нервам, пробирается костлявыми пальцами ужаса под кожу и струится мурашками по позвоночнику. «Инструктор!» — шепчу я, но меня уже вряд ли услышат. Тревога растекается по жилам, закипая в крови азотом, заставляя цепенеть. Одно неловкое движение — и стая набросится, растерзает на части, разорвёт жадными крепкими челюстями, растащит по лесу, и я навсегда растворюсь в желудках ненасытных безмозглых тварей.
      От негромкого рычания, послышавшегося со стороны, внутренности стягивает тугим жгутом. Шаги — крадущиеся, набирающие уверенности, с каждой секундой приближающие смерть. Я уже чувствую её, слышу тошнотворный сладковатый запах собственной крови. Всего какой-то миг отделяет меня от бездны. Прыжок! Сто тысяч пружин, собравшись в мускулистом теле, распрямляются и подбрасывают громоздкую тушу, отрывая её от земли. Выстрел разрывает ужас происходящего, осыпаясь осколками эха по тайге. Хищник издает дикий вопль и валится в траву к моим ногам. Огромные розовые лапы, похожие на человеческие руки, подрагивают в предсмертных конвульсиях, серое тело, покрытое густым ворсом, лоснится багряными потоками сочащейся из раны крови. Рубины глаз застывают, подёргиваясь посмертной льдистой коркой. Крыса вздыхает и замирает навсегда. Я в ужасе смотрю на чудовище, лежащее всего в нескольких метрах от меня. Мощные когти, способные разорвать человека надвое, и торчащие из пасти резцы, в палец толщиной каждый. Чудовище едва успело испустить дух, а на его труп уже слетелось целое полчище мух. Они кружат над телом крысы, одолеваемые жаждой ещё тёплой, дурно пахнущей крови.

      Я истерично кручу головой, стараясь разглядеть человека, подстрелившего хищную тварь. Будто из-под земли передо мной вырастает плечистая фигура. Парень появляется абсолютно бесшумно, словно бесплотный призрак или голограмма видеофона.
      Тело затянуто в костюм из чёрной кожи. Наподобие тех, что я видела в библиотеке в древних книгах. Он приседает рядом и водит головой из стороны в сторону. На меня совсем не смотрит. Глаза скрыты за тёмными стёклами очков. Их я тоже узнала по старым картинкам, вытянутым из какого-то давно заброшенного облака. Мой спаситель будто вынырнул из прошлого. Слишком уж нелепо он выглядит по сравнению с обитателями ойкумены. Но что он здесь делает? Разве гражданским разрешено покидать пределы периметра?
      — Жива? — наклоняется ко мне, принюхиваясь.
      — Д-да, — сердце всё ещё отбивает барабанную дробь. Парень судорожно втягивает воздух носом, склоняясь к истекающей кровью ноге. Осторожно касается ступни. Ощупывает пропитанный кровью ботинок и проржавевший прут. От его прикосновения тело пронзает разряд боли. Дергаюсь, шипя на выдохе.
      — Серьёзно напоролась, — резюмирует он. — Оставаться здесь нельзя. Скоро стемнеет. Его сородичи, — кивает в сторону мёртвой туши, — придут за ним. Крысы живут стаями. Тебе повезло, что он был один. Если бы их было больше, то ещё неизвестно, чем бы закончилась ваша встреча. Потерпи, сейчас будет больно!
      Резко выдёргивает проволоку из ноги. Я вскрикиваю.
      — Тихо ты! Накличешь беду на наши головы.
      Достаёт из переброшенной через плечо сумки бинт и накладывает на раненую ступню.
      — Идти сможешь? Обопрись на меня.
      Я закидываю руку ему на плечо. От парня пахнет прелыми листьями и скошенным лугом. Странный запах. В периметре так никто не пахнет. Так пахнут только агенты Конфедерации, возвращаясь с задания в военный лагерь, разбитый возле портала. Без санобработки внутрь попасть нереально. Кому-кому, а мне это известно лучше остальных.
      — Ты кто? — вглядываюсь в лицо парня, пытаясь сквозь тёмные стёкла разглядеть его глаза. Он не похож на агента. Меня это сильно тревожит. Криво ухмыляется. Что смешного я сказала?
      — Я тот, кого не должно быть.
      — Как это?
      — Узнаешь. Пойдём!
      Иду, опираясь на крепкое мускулистое плечо.
      — Ну, хоть как тебя зовут, ты можешь сказать?
      — Гоззо. А тебя?
      — Мей.
      — Ну что же, Мей! Добро пожаловать в мой мир. Ведь ты же из периметра? Я правильно понял?
      — Да, — в груди неприятно холодеет от плохих предчувствий. Почему он спросил? И что значит «мой мир»? Он намекает, что живёт тут? Бред! Этого не может быть. За периметром нет людей. Все люди живут в ойкуменах. В лесу нельзя жить! Это слишком опасно.

      Сумрак спускается на лес, собираясь темнотой у подножия искорёженных стволов многовековых сосен. Лес — древний, могучий, выросший на месте выжженной земли. После того, что произошло четыреста лет назад, почти всю поверхность планеты пришлось выжечь, чтобы избавиться от следов быстро мутирующего вируса. Но люди так и не смогли до конца уничтожить его. Он впитался в земные недра, заполнил реки, поселился в телах живых организмов и бактерий. Человек, приравнявший себя к богу, сумел разгадать код всего сущего. Но сила, заключённая в цепочке нуклеиновой кислоты вируса, была неукротима. И тогда учёные умы создали «Химеру-Z11» — антивирус, способный встраиваться в молекулярную структуру ДНК, прекращая его дальнейшую репликацию. И началось страшное. За каких-то десять лет вымерло почти всё население земного шара. Многие виды животных и растений были уничтожены искусственно созданным монстром. Вакцина, призванная на борьбу с вирусом, оказалась страшнее самой эпидемии. Те немногие из людей, кому удалось спастись, надолго поселились в защитных бункерах, постепенно отстраивая ойкумены — города, закрытые от внешнего мира куполами, где искусственно созданная атмосфера надёжно защищает жителей от проникновения внутрь ДНК, содержащей признаки химеровой инвазии. Но таким, как я, «Химера» не страшна. Миг Свенсон — гениальный ученый-генетик — вывел формулу эликсира жизни, получившего название «Нейборн». Состав «Нейборна» держится в строжайшем секрете. Это государственная тайна. Вакцина доступна лишь избранным. Ее делают с самого рождения, иначе она не эффективна. Мне сделают несколько прививок — первую вкололи в первый же день, стоило только родиться. Все последующие будут проделаны на сроке, равном половине возможных клеточных делений. Это увеличит продолжительность моей жизни в два раза. И каждая последующая инъекция будет давать мне еще полжизни. Таких, как я, называют ципринами. Мы новое поколение людей. Циприны не стареют и теоретически могут жить вечно, при условии сохранения целостности своего организма и регулярном повторении инъекций. Тем, кто родился до начала поголовной вакцинации «Нейборном», уже ничем не поможешь. Они должны строго придерживаться регламента проживания в периметре. Иначе — смерть!
      «Химера» повлияла не на всех животных. Некоторые виды выжили и даже мутировали в более жизнеспособные формы, заполнив собой освободившиеся ниши. В основном это те, чья ДНК приобретала способности подстраиваться к действию ядов многие века. Гигантские крысы и насекомые заселили дикие леса. Мир за периметром кишит опасными тварями.

      Солнце неумолимо клонится к горизонту, окрашивая небо багряными всполохами. Воздух наполняется вечерней прохладой и влагой. После знойного дня эта перемена радует, позволяя вдыхать всей грудью прелую свежесть леса. Гоззо нервничает. Его беспокоит, что мы идём черепашьим шагом. Мимо, шелестя травой, проплывает громадная сколопендра.
      — Замри! — тихо командует Гоззо. Если эта тварь обнаружит людей, то непременно захочет поживиться. Умирать второй раз за день мне не хочется. Я застываю, затаив дыхание. Сколопендра скользит дальше, не замечая нас. — Кажется, пронесло. Но до лагеря нам сегодня не добраться.
      — Ты что, хочешь заночевать в лесу? — таращусь на него шальными глазами. Ночь в лесу — это чистой воды безумие. К утру от нас не останется даже костей.
      — Я ещё не выжил из ума. Пойдём, — тянет меня к небольшому холму.
      У самого подножия — огромная дыра, ведущая под углом вниз — старые технологии наклонного бурения. Ржавые стальные конструкции присыпаны землей и камнями.
      — Это что, нора?
      — Нет.
      — Ты уверен, что здесь никто не живёт? — я не доверяю своему провожатому.
      — Вообще-то здесь живут.
      — Кто?
      — Те, кто на тебя сегодня напал.
      — Крысы?
      — Боишься? — дурацкая манера отвечать вопросом на вопрос.
      — Я первая спросила.
      — Ну хорошо, — вздыхает. — Здесь и правда живут крысы. Это их логово.
      — Ты хочешь затащить меня в крысиное гнездо, чтобы спрятаться на ночь?
      — Да. Почему нет?
      Этот парень удивляет меня всё больше и больше.
      — Там много разветвлённых туннелей. Крысы живут не везде. Есть где спрятаться.
      — А если они нас обнаружат?
      — Не думаю. Ночью крысы выходят на охоту. В это время суток мало кто остается внизу. Так что шансы столкнуться с ними там намного меньше, чем в лесу.
      — Интересно, что же тогда делал в лесу днём тот, что напал на меня?
      — Наверное, чувство голода заставило его выйти в неподходящее время.
      — Смотрю, ты много знаешь о крысах, — недоверчиво усмехаюсь я.
      — Так ты идёшь?
      Мне ничего не остаётся, как доверится Гоззо. Похоже, парень и в самом деле знает, что делает. Спускаюсь за ним. Чем дальше мы идём, тем темнее становится. Вскоре я уже ничего не вижу. Кромешная тьма. Гоззо шагает уверенно, легко ступая по камням. Спотыкаюсь об очередной булыжник и чертыхаюсь. Моя рана дает о себе знать пронзительной болью.
      — Тихо ты! — шипит на меня Гоззо.
      — Я ни черта не вижу! — пытаюсь оправдать свою неуклюжесть.
      — Держись, — крепко сжимает мою руку.
      — Может, зажжём фонарь?
      — Сдурела? Хочешь, чтобы крысы сожрали тебя прямо здесь?
      — Но как тогда мы найдём место для ночлега?
      — Доверься профессионалу!
      Ого! С чего бы это?
      — Ты что, поведёшь меня на ощупь?
      — Да.
      — А если крысы?
      — Если ты не будешь топать, как слон, то я услышу их приближение задолго до того, как они смогут напасть.
      — Ты что, супермен?
      Он снова фыркает.
      — Нет. Я крысолов.
      Крысолов? Никогда не слышала о таких.
      — Ты убиваешь крыс?
      — Я на них охочусь.
      — Но зачем?
      — Тихо! — Гоззо напряжённо замирает. — Пошли быстрее! И не вздумай шуметь.
      Он что-то услышал! Моё сердце взрывается в груди бешеной пульсацией. Мы быстро движемся во мраке. Темнота вокруг обволакивает, затягивает, делая мир плоским и лишая его объёма. Трогает бархатными пальцами за лицо. Гладит по щекам. Я чувствую темноту каждой клеточкой. По спине струится неприятный холодок. Наверное, так же чувствуют себя заживо погребённые, когда внезапно просыпаются на дне могилы.
      — Сюда! — притягивает к себе и впечатывает в стену, зажимая мой рот рукой. — Замри!
      Слышу, как шелестят чьи-то шаги, цокая по каменному полу когтистыми лапами. Крыса проходит мимо. Я вся дрожу от ужаса. Руки сильнее сжимают карабин. Знаю, что сейчас оружие мне не поможет. Палить в темноте по невидимому врагу — глупо. Тем более что у крыс развито ночное зрение. У хищника передо мной явное преимущество. Когда шаги стихают, Гоззо отпускает ладонь, освобождая меня.
      Моё тело расслабляется. Ощупываю мир вокруг — стены с трёх сторон. Маленький укромный уголок.
      — Заночуем здесь, — спокойно говорит Гоззо. — Идём.
      Толкает одну из стен, и она со скрипом проваливается внутрь. Заводит меня в комнату. Понимаю это по звукам, почти не отражающимся от стен.
      — Посиди тут, а я подопру дверь, чтобы ненароком не нарваться на крыс. Если они нас обнаружат — нам конец.
      — Хорошо, — мне ужасно не хочется отпускать теплую ладонь Гоззо. Но я понимаю, что так надо. Это в моих же интересах.
      Гоззо исчезает. Растворяется во мгле. Шагов почти неслышно. Слышу только, как по полу везут что-то тяжелое.
      — Вот и всё, — его рука снова касается моей кисти. — Сейчас поглядим, что тут у нас.
      — Можно я включу фонарь? — мои глаза настолько устали от темноты, что мне хочется увидеть свет.
      — Нет. Крысы могут углядеть свет.
      — Но как тогда ты собрался осматриваться?
      Слышу, как он опять фыркает.
      — Для этого свет мне не нужен.
      — Ты что, кошка? Видишь в темноте?
      — Нет. Я не кошка. И почти ничего не вижу.
      — В смысле — не видишь?
      — Я слепой.
      Что? Гоззо слепой? Но как это возможно?
      — Тогда я не понимаю.
      — Иди сюда, — тянет меня за руку. — Потрогай.
      Проводит моей ладонью по мягкой гладкой поверхности.
      — Похоже, что-то мягкое.
      — Угу. Вот здесь и заночуем.
      Я сажусь туда, где только что прошлась моя ладонь. Гоззо устраивается рядом. Пахнет сыростью и плесенью. Я прижимаюсь к плечу своего провожатого. Чувствую его тепло. Рядом с ним мне хорошо и спокойно. Напряжение сегодняшнего дня даёт о себе знать — моментально проваливаюсь в сон.