Равнодушные

Пролог

Макс помогает мне раздеться. Просит подождать немного. Возвращается с огромным букетом белоснежных роз. Берет меня за руку… Ждет, что я приму цветы, вздыхает, не дождавшись, откладывает их в сторону, ведет меня дальше, вглубь помещения…

- Привет, малыш. - Он улыбается. Это случается так редко, что сердце каждый раз замирает…

- Привет. Это какой-то розыгрыш, да?

Я оглядываюсь по сторонам и теперь понимаю, зачем он просил надеть нарядное платье. В джинсах и простой майке я никак не вписываюсь в помпезную обстановку. Кажусь лишней, случайно занесенной частицей в этом очень крутом люксовом номере.

- Нет. Все на полном серьезе. - Его веселит мое недоверие. Красивые губы растягиваются еще шире.

У Максима великолепное настроение, в отличие от моего. Мне вообще не нравится ничего из происходящего.

- Зачем это все? На кого ты хочешь произвести впечатление?

- На тебя, Марин. Больше не на кого.

- У тебя получилось.

С трудом себя сдерживаю, чтобы не броситься к нему в объятия. Тело помнит и скучает. Томится по прикосновениям, жарким, ласковым, щедрым… Макс умеет обнимать так, что хочется прильнуть и растаять. Так, что все внутренности скручивает в тугой узел от ожидания…

А на первый взгляд - и не догадаешься. Всегда неприступный, невозмутимый, суровый на вид. Колючий и жесткий, к такому лишний раз и подойти побоишься… Только страшная  случайность могла свести нас ближе и показать, какой же он на самом деле — настоящий.

- Я хочу тебе сказать что-то важное, Марина! - Удивительный для него пафос. Обычно Максим смеется над такими фразами. Считает, что они придуманы сценаристами сопливых сериалов.

Смотрит в глаза мне с явным нетерпением. Ждет реакцию.

А я…

Тысячу лет назад, наверное, упала бы в обморок от счастья. И это не преувеличение. Не поверила бы, что сам Максим Северов снизошел до простой и незаметной простушки — меня. Даже самого признания не дождалась бы — уже визжала бы от восторга и пела. И пускай там думает себе что хочет. Ему же нравятся такие — слегка сумасшедшие.

Потом я ждала это признание со злостью и ненавистью. Представляла, как отбрею холодными, колкими фразами. Как поставлю его на место всего парой слов… И заранее ликовала, упиваясь этой придуманной победой…

Теперь же застыла каменным изваянием. Вообще ничего не дрогнуло и не заболело. Кожа все так же хотела его прикосновений, даже как будто покалывала — торопя, чтобы взяла свою порцию кайфа, не медлила.

Но я стояла, не шелохнувшись. И пускай меня пишут камеры, которых здесь натыкано немало, я уверена. Даже сомнений нет, что лицо — нечитаемое. Ноль эмоций. И даже фунта презрения нет — оно  того не стоит. Оно — это все, что связано с Северовым.

- Почему ты молчишь, ни о чем не спрашиваешь? - Сквозь приросшую к нему маску самоуверенности мелькнуло недоумение. Наверное, ждал немного другого.

- Ну, так ты же признаться хотел… Говори. Я вся — внимание. - Чуть шевельнула бровью, старательно изображая интерес.

Где-то очень глубоко внутри было, все же, больно. Пекло и горело, рвалось наружу, требовало уничтожать и крушить. Но я научилась справляться с этим. Лучшее средство от всех болей и обид, самое надежное и стопроцентное, — равнодушие.

Нужно было слишком многое пережить, чтобы оно пришло и закрепилось намертво. Спасибо тебе, Максим, это был самый полезный твой урок!

Он подошел ближе, почти вплотную. Навис надо мной, снова заставил вспомнить свой запах, вкус, чуть горьковатый, как и все наше безумие. Судорожно вздохнула, непроизвольно втягивая аромат одеколона, жар кожи, застряла в его взгляде…

Сознание требует одного, а сердце и душа о другом помнят. О том, как же с ним здорово и классно! Можно ведь на секунду позволить себе эту слабость — сделать вид, что все хорошо, что мы счастливы вместе, и ничего страшного не было. Или это было совсем не страшным? Ведь все зависит только от точки зрения, правда же?

Всего-то и надо было — чуть-чуть качнуться в его сторону и утонуть в удовольствии. Вспомнить, как сладко и нежно он перебирает волосы, вглядывается в лицо, готовя меня и себя к поцелую… Как при этом серьезен и сосредоточен: каждый раз как будто перед прыжком в прорубь. Как жадно сглатывает, прикасаясь к губам, словно собирается выпить всю, сразу, целиком и до донышка…

И я ведь это все отдавала — без остатка, без сожаления, ничего себе не оставляя… Словно перегорало в душе все горькое и гадкое, только рядом с ним, только ради него, ради Макса…

- Марин, что случилось, скажи? Ты ведь знаешь, мы всех победим и со всеми справимся!

Его голос лучился уверенностью и силой. Их можно было бы брать полными горстями, раскидывать по сторонам, настолько они были осязаемыми.

- Уже не победишь, Максим. Ты уже и так постарался. Больше ничего не поправишь.