Глава 1

Подбросив в топку сырых дров и сглотнув горечь влажной копоти, я поёжилась, потирая ледяными ладонями озябшие плечи. Лара с Ромкой спали в отгороженном фанерной стеной закутке, где работал единственный обогреватель, нагружающий еле дышащую сеть, из-за чего электрический чайник вот уже двадцать минут пыхтел и никак не мог закипеть.

Безумно хотелось подлезть к ним под бочок, зарыться в тёплое одеяло, закрыть глаза и погрузиться в темноту, чтобы хоть на несколько часов забыть о причинах, что вернули меня в место моего детства, но дом, который простоял закрытым после смерти бабушки три года, требовалось отмыть, прогреть и привести в жилой вид.

Сырые поленья, наконец, схватились, лениво затрещали, пошевелились, оседая в мареве и подставляя ещё слабым язычкам пламени бока. Выдохнула радуясь, что не забыла науку деда по растопке.

— Ты, Милка, смотри и запоминай, — кряхтел дедуля в куцую бороду, шуруя в топке кочергой. — Без печи зимой не выжить. Избу не согреть, пожрать не приготовить, да и после баньки на ней самое то кости пропарить.

И я смотрела, запоминала. А чего ещё делать в деревне зимними вечерами, где ни телевизора, ни других развлечений. Каждые летние и новогодние каникулы мама отправляла меня сюда, с головой бросаясь в активные поиски очередного претендента в мужья. И если летом здесь отдыхали другие ребята, приехавшие отъедаться на бабушкиных пирогах, то зимой глубинка будто засыпала, и мне приходилось две недели проводить со стариками.

Тогда я не ценила этого, а в данный момент мне не хватало хлёсткого словца деда, жёстко оценивающего моих друзей, и радушие бабушки, всегда находившей что сказать, чтобы смягчить критику мужа. Сейчас я поняла о чём говорил дедушка, назвав Эдика слизняком, а его маман паразитирующим на моих нервах червём.

То, что Эдуард погуливал, пользуясь служебным положением, я подозревала, хоть и старалась не думать об этом, годами обманывая себя. Молодой, привлекательный декан в университете, где семьдесят процентов абитуриентов девушки. И не просто так Эдик тратил половину доходов на свой внешний вид, прописавшись в дорогих салонах и в премиальных бутиках. Круглогодичный солярий, эпиляция, массаж, стрижка бородки каждые три дня.

Когда-то и я, дура, повелась на лощёную мордашку, на красивые слова, на острый ум и всю ту розовую пыль, что мастерски раскидывал Эдуард. Для двадцатидвухлетней девчонки, выросшей без отца и мечтающей о надёжном принце, появившийся в университете смазливый преподаватель казался божеством.

Как-то очень быстро Эдик соблазнил меня, совратил, лишил девичьего стеснения, раскладывая на столе в опустевшей аудитории, и диплом я защищала с округлившимся пузом, где вот уже полгода плавал Ромашик.

Надо отдать должное Королькову — он не стал отнекиваться, предлагать деньги на аборт, юлить и придумывать пути отхода. Эд сразу взял меня за руку и повёл в ЗАГС подавать заявление, перевёз с вещами в холостяцкую квартиру и представил своей маме.

Далия Натановна, конечно, повздыхала, что единственный сынок привёл русскую бабу с сельскими корнями и с эфемерной землёй под ногтями, а не интеллигентную еврейскую девочку, нежно перебирающую струны арфы или виолончели, но ребёнок перевесил чашу ожидаемого. Ну, не срослось. Ну, подпортил Эдичка чистоту и непорочность семейного древа. На тот момент новоявленная бабушка уже строила лучшее будущее для внучика. Всё же можно исправить, найдя мальчику правильную невесту.

Лара издала невнятное «мяу», предшествующее ночному пробуждению и длительному нытью, если на этом этапе не погасить тревожность бутылочкой с молоком. Бросив последний взгляд на набирающий аппетит огонь, прикрыла чугунную дверцу и поспешила к детям на лежак, затыкая силиконовой соской ротик дочки и с протяжным стоном вытягивая ноги.

Скандал, бессонная ночь, сборы вещей, бегство на такси, семь часов в поезде с чемоданами и с двумя детьми. Непрекращающиеся вопросы Ромашки куда мы и зачем, капризы Ларки, подпитанные моим нервяком. И на нескончаемом повторе слова Эдуарда: «Уйдёшь, лишишься всего. Алиментов с моей жалкой официалки не хватит даже на хлеб».

Закрывая за собой дверь, супруг отлично знал, что мне некуда идти. Моя мать всё же нашла свою любовь и, уговорив продать нашу двушку, укатила с половиной денег в Регенсбург к овдовевшему немцу. Свою же половину я вложила в ремонт квартиры и в новый автомобиль мужа, не оставив себе подушку безопасности, потому что тогда я ещё любила Эда как безумная кошка, не замечая его косяков. Тогда я смотрела ему в рот, веря, что наша семья навсегда. Глупая, глупая Милка.

А ведь уже тогда тренькали тревожные звоночки. Задержки на работе допоздна… хотя, чего можно делать в университете в три часа ночи? Непонятные командировки в разгар учебного года, вонь женских духов, следы помады на лацкане, длинные волосы на плечике пальто. И конечно же всему находилось правдоподобное объяснение, а следом страстная ночь, полностью выбивающая дурные мысли из головы.

Ларик с чмоканьем выпустила соску из ротика, довольно пошамкала губками, зарылась моськой мне подмышку и тихо засопела, обещая спокойно проспать часов пять. Именно из-за нюанса с чутким и рваным сном младшенькой я была вынуждена оставить супружескую постель и перебраться в детскую. Наверное, это и стало моей ошибкой. Не стоило оставлять мужчину в рассвете сил на сухом пайке и без присмотра.

Хотя… Сколько козла не корми, а он всё равно пропашет весь огород с капустой, обглодав каждый кочан. Вот и Эдик не только ужинал дома, но ещё и жрал на стороне, умудрившись притащить кормовую базу в семейное гнездо. До сих пор не могла понять, чего его толкнула к этой дурости? То ли наглость и безнаказанность, то ли поплывший от тестостерона мозг, то ли полнейшее отсутствие уважения к жене.

И, о чудо! Розовая пыль сразу осела цементным крошевом вокруг ног, кошачья любовь пошла огромными трещинами, вся ложь, годами вливаемая в уши, окатила ледяной водой, что-то болезненно проворачивая в черепной коробке.