Развод. Любовь умирает в 50

Глава 4. Развод - дело хлопотное

Когда я захожу в гостиную, Захар действительно флегматично пьет кофе, развалившись в кресле у камина, в котором тлеют угли алыми пятнами. Останавливаюсь в дверях и наблюдаю, как Захар подносит чашечку к губам, как делает глоток и как возвращает чашечку на блюдце, которое держит во второй руке.

У меня мир разорвался на мелкие ошметки после его признания, а он сидит и наслаждается полуденным кофе и слушает, как тихо потрескивают угли в камине.

В гостиную торопливо заходит наша домработница Анна. В ее руках — поднос, на подносе — кружка, из которой поднимается пар.

— Ваш чай, — неловко улыбается она мне и семенит в сторону камина.

— Да, я попросил Аню приготовить твой успокаивающий чай, — с бесстрастием врача-психиатра говорит Захар, — он тебе сейчас точно не помешает.

Анна молча ставит кружку с чаем на низкий столик и спешно ретируется, почувствовав сильное и острое напряжение между мной и Захаром.

Я бы тоже сейчас не отказалась вместе с ней скрыться на кухне, запереть двери и отсидеться с Аней в ожидании, когда Захар, наконец, скажет, что он пошутил.

Но он не пошутил, поэтому я медленно иду к камину, у которого мы вместе провели не один день за чтением книг или тихими беседами.

Сейчас кажется, что все это было не с нами, будто мне наш брак и наши вместе прожитые годы мне лишь приснились, а сейчас я проснулась и оказалась в ледяной проруби отчаяния.

Когда я сажусь с прямой спиной в низкое кресло, задержав дыхание и слезы, Захар отставляет блюдце с чашкой кофе и деловито выдергивает из кармана пиджака белый платок.

Протягивает платок мне, не глядя на меня:

— Возьми.

Какой заботливый у меня муж.

— Какой же ты бессовестный.

— Обойдемся без оскорблений, дорогая, — все также держит платок передо мной. — Ты же не хочешь, чтобы я потерял терпение. Ты же знаешь меня, — не отводит взгляда от угольков в камине, — все эти претензии и обвинения выводят меня из себя очень быстро.

У меня от его низкого голоса, который походит на тихий рык зверя, который предупреждает, что за любое неосторожное движение он откусит руку, бегут по телу холодные мурашки.

Нет, я не хочу узреть и слышать Захара в ярости, потому что это страшно. Я однажды видела, как его накрыло волной гнева после звонка отца, который сказал, что его пытаются подставить на большие бабки с какой-то сделкой, а за эту сделку был ответственен именно Захар.

Его взгляд за несколько секунд остекленел, а лицо застыло непроницаемой маской отстраненности. Он тогда уехал из дома, вернулся под утро. Все кулаки были сбиты чуть ли не до костяшек, а рубашка так и не отстиралась от крови.

Он заверил, что никого не убил, лишь преподал урок: не надо думать, что кого-то из Ярмоловых можно подставить и посчитать за дурака, но я до сих пор помню, как обрабатывала его разбитые кулаки, а он будто и боли не чувствовал.

И сейчас я чувствую в нем ту темную тень, которая тогда вырвалась на свободу.

— Я не думаю, что нам есть о чем говорить, — вырываю из его пальцев платок. — Ты уже все сказал. Проваливай… — делаю паузу под его тяжелым взглядом и тихо поправляю себя, — уходи к своей новой любви.

— Развод - дело хлопотное, — хмыкает он. — Энергозатратное и нервное. Я не хочу его затягивать, Валюш, — глаза становятся его еще темнее. — Моя женщина и так слишком долго ждала.

Его жестокие слова пробивают меня от макушки до пят будто сильной предсмертной судорогой. Я прерывисто выдыхаю:

— Значит, разводишься со мной, чтобы вновь жениться?

— Да, — не отводит взгляда. — Сделай хотя бы глоток чая. Тебя трясет.

Если я сейчас переверну столик с криками, то я получу облегчение лишь на несколько секунд, а затем мне самой будет противно от своей истерики, которые всегда были для меня непозволительной роскошью. Ни моя семья, ни Ярмоловы не любят эмоциональных дам, ведь позволить себе быть громкой, непростительно требовательной, напористой могут лишь деревенщины и девки из маргинальных слоев.

Когда подхватываю кружку с травяным чаем, Захар едва заметно прищуривается. Делаю глоток. Чувствую горькую ромашку, терпкую мелиссу и нотки мяты. Жар чая растекается по глотке и смягчает ком слез, который застрял в горле камнем.

— Никто не оставит тебя без трусов, Валя, — заявляет Захар. — Твоя жизнь не особо изменится, — вновь с тяжелым вздохом подносит к губам чашку с черным, как его душа, кофе, — если не начнешь выеживаться.