Развод. Мать-одиночка

Глава 1. Ирина

— Собирай свои вещички и катись к тётушке! — раскраивают меня на части жестокие слова мужа. — На развод подам завтра же. А сейчас — не желаю больше видеть твою конопатую морду!

Похоже, он еле сдерживается от того, чтобы плюнуть мне в лицо. Женщина рядом с ним покатывается со смеху. Ей смешно. Ей в самом деле смешно, хотя в моих глазах виден лишь ужас и полная абсурдность происходящего.

Какого чёрта здесь происходит?.. Что с моим мужем?.. Кто эта дамочка?..

Я вроде бы узнаю её. Да…

Один раз видела её вместе с Даниилом после новогоднего корпоратива. Даня не отвечал на звонки, и я не выдержала, поехала к ресторану, чтобы узнать, всё ли в порядке с мужем, забрать его домой. И увидела их.

Тогда Даня сказал, что это просто коллега. Лиза… Вроде так её зовут.

В подтверждение моим догадкам Даня произносит, ухмыляясь в мою сторону:

— Что ты уставилась? Хочешь познакомиться с моей невестой? Ну, что ж, знакомься, это — Лизонька. И она скоро родит мне моего ребёнка. Тебе понятно? Моего!

«Моего!» — он выкрикивает это слово настолько громко, что рыжие кудряшки у меня на голове начинают трепетать как от ветра.

Точно такие же кудряшки унаследовала Яся — моя доченька. А сейчас она прячет за ними личико, не понимая, почему её папа опять орёт.

— У тебя есть ребёнок… — лопочу я, прижимая к себе маленькую рыжулю. — Есения — наша дочь…

— Ты сама-то себя слышишь, рыжая?! — вместо Даниила отвечает его «невеста». — Где тут хоть одна Данькина чёрточка?! — она бесцеремонно тычет пальцем в девочку, жмущуюся ко мне. — Это же копия ты! Даня тут даже мимо не проходил!

— Мама… — всхлипывает Яся. — Почему тётя так говорит?

— Тётя шутит… — бормочу я.

Обнимаю доченьку всё крепче, смотрю мужу в глаза. Но вижу там лишь ненависть. Ненависть — ко мне и к его родной дочери, которой я не могу объяснить, за что ей, ещё такой крохотной и невинной, уже досталось столько горя.

— Убирайтесь! Обе! — рявкает Даниил так, что я едва удерживаюсь на ногах. — Пошли вон! Грёбанные приживалки!

— Даня, очнись! — умоляю я, хотя все мои увещевания для него, конечно, как об стенку горох, но где-то же должна всё-таки существовать грань, за которую он не имеет права переступить. — Так нельзя! Куда нам идти?!

— Да мне пофиг, Ира! Хоть в подвале ночуйте! Хоть сдохните где-нибудь в подворотне! Я больше не буду терпеть в своём доме тебя и твоего рыжего выродка! Скройся с глаз моих! Уходи, Ира!..

— Ира! Ира!!! — пробивает металлическим ударом молота голос моей начальницы Любы.

За глаза её все называют «четырёхглазым монстром», потому что Люба носит очки. Но, по крайней мере сейчас, «монстр» выдернула меня из мерзких воспоминаний. И на том спасибо.

— Неярова, ты что, оглохла?! — верещит Люба, топоча толстыми ножищами по кафелю, который я так долго отдраивала.

Теперь на только что вымытой поверхности полно её следов. Придётся перемывать. Хотя чем ещё заниматься уборщице на полставки в этом захолустном кафе?

— Я тебя уже сто раз звала! — не затыкается «четырёхглазая монстерша». — Ты опять в облаках витаешь?! Учти, мне надоели твои выходки и прогулы! Вылетишь отсюда как миленькая!

Врёт она всё — нет у меня никаких прогулов. Иногда приходится брать пару часов за свой счёт, чтобы снова отвезти Ясю на очередное обследование. Но эти часы просто вычитают из моей зарплаты. И затем я их отрабатываю. Уже бесплатно.

— Что такое, Любовь Семёновна? — интересуюсь я, последний раз с грустью взглянув на свои загубленные труды. — Где-то ещё надо убраться?

— Лучше бы ты в башке своей рыжей убралась, — шипит Люба.

«Обожаю», когда мне в очередной раз напоминают про цвет моих волос, которые не принесли мне в этой жизни ничего, кроме несчастий. Даже мой бывший муж счёл яркую окраску достаточным аргументом, чтобы решить, будто Яся — не его дочь. Хотя это был полнейший бред. Кроме Даниила, в моей жизни не было ни одного мужчины.

И, конечно, уже не будет. Это ясно, как день.

Перекраситься что ли? В беспросветно чёрный, как моя жизнь. Может, дразнить перестанут… Впрочем, я уже привыкла. Почти.

— Иди, — цедит сквозь зубы начальница, — вон там один гость говорит что-то. Никто не может понять, чё ему надо.

— Чего?.. — удивляюсь я. — К гостю?.. Я?..

— «Чево-чево»! — передразнивает Люба. — Чевочка с молочком! Иди, говорю, и спроси, что этому иностранцу надо. Ты ж по-англицки вроде шпрэхаешь?

Это меня удивляет ещё больше. Я-то, конечно, «шпрэхаю» по-английски и весьма неплохо. Только на работе уборщицей мне эти навыки ещё ни разу за два года не пригождались.

— Чё рот открыла?! — снова переходит на крик «четырёхглазая». — Шуруй! Вперёд и с песней!

Хорошо хоть пинка под зад не дала. Люба и не такое может. Хуже начальницы не сыскать…

Но я держусь за эту работу, потому что без образования, без мужа, с больным ребёнком на руках меня попросту никуда не хотели брать. Тем более — официально. А мне было необходимо официальное трудоустройство и московская прописка, чтобы получать столичные квоты на Ясю — привилегий немного, но, как ни крути, шансов на успешное лечение всё-таки больше.

Так что даже если бы Люба сейчас пожелала, чтобы я исполнила танец на табуретке, я бы и на это согласилась. С меня не убудет, а свою жалкую должность всё-таки сохраню.

Выхожу в зал кафе и ищу глазами того самого иностранца. Им оказывается пожилой дядечка, лет семидесяти, который с доверчивыми напуганными глазами пытается что-то объяснить официантке Танечке. Танечка усердно кивает, но ни слова разобрать не может.

— Ой, Ирка, ну, наконец-то, — облегчённо выдыхает Таня. — Я уже не знаю, что делать. Он чего-то хочет, а я ваще не вкуриваю.



Отредактировано: 17.01.2024