Рецепт горького счастья

Глава 30.

Провал обоймы доз.
Линейка, парад слёз,
И ты держи в клетке меня,
Чтоб я не улетал.
И не понять наш парадокс —
Черная птица я — твой белый рай.

Ночь. Огни города странно тусклы.
Любимая увидит сегодня сладкие сны,
Забыл сказать, что
Мы расстались уже давно,
Она думает, что всё ушло,
А есть ведь одно «но»:

Я не считаю. А по глазам не скажешь.
Ты не увидишь их — на улице уже темно.
Сегодня ты не знаешь, кем ты завтра станешь:
Ведущим или ведомым, вершиной или дном.

Девочка моя… Пусть не моя, но всё же,
Почему чисто любить всегда бывает так сложно?!
Почему не взять за глотку счастье и оставить с нами?
Ведь мы действительно чужими стали…

Нет пределов для любви. Я знаю.
Давай на минуту мы поменяемся местами.
И поймем, кто мы, ведь мы не играем —
Наша любовь важна нам в деталях.

На улице октябрь,
И он уже не так горяч,
Как будто бы май.
И мы совсем чужими стали,
Ещё даже не прощаясь.

Мы увядали слишком рано там,
Сонные кварталы будили с крыш,
Какое им дело вообще до нас?
Тише, тише, тише…

А ты осталась там, где сильно так колотит.
Слева тут в груди будет долго помнить.
Мы, вроде, рядом, но избегаем встреч,
И ты бросаешься не на мои, а на чужие плечи.

Порой теряю речь… Привыкнуть бы пора.
Вижу тебя с другим, но отвожу глаза.
Ты с ним уже без слез проводишь свои дни.
Он дарит сотни роз, а я лишь боль. Прости.

Хочу тебя украсть. Да я шучу. Не верь,
Ведь ты закрыла прочно в своем сердце дверь.
В твою улыбку хочу влюбиться снова,
Как в тот первый день. Теперь не знаем, кто мы.

Да, видимо, уже никто. Воспоминания.
Было ошибкой ли первое наше свидание?
Я не жалею ни о чем. Так мне и надо!
Но так хочу я всё вернуть обратно…
(G-Nise, HOMIE, Денис Лирик)

Последние летние дни подходили к концу. Солнце уже не жарило, листья на деревья давно сменили окрас, и теперь, даже от легких порывов ветра, слетали вниз, кружась в вальсе и чувствуя приближение осени. Возле озера было спокойно — только гладь воды и шелест в кронах деревьев. Он любил здесь бывать — здесь можно было отдохнуть от приставучих людей, которые хотят выглядеть умнее всех, но не понимают одного: задирать других из-за отличий во внешности или в поведении, могут только умственно отсталые.

Быть не таким, как все — это как? Это опасно. Просто потому, что быть не как все — значит жить по-другому.

Антуан бросил в воду увесистый камень. В зарослях камыша, что рос неподалеку, послышались разные звуки: кузнечики и лягушки всполошились. День клонился к вечеру. Набежали облака, и солнце вскоре вовсе зашло, окутывая полянку густым туманом. От воды шла испарина. Эго знал, что давно пора быть дома, но почему-то не хотелось даже шевелиться. Он был будто загипнотизирован движением воды. Когда вдруг ещё один камень окунулся в озеро — громкий всплеск — юноша вышел из прострации.

— Вот ты где, зараза! — грубый голос позади. — Медитирует он сидит! Мать там извелась!

Антуан не повернулся, только крепче стиснул зубы.

— Я сказал, поднимай жопу — марш домой!

— Я сам решу, когда мне и куда идти. Не пятилетний, — Антуан набрал в ладонь мелких раковин от усохших давно улиток и принялся увлеченно перебирать их. — Мало ей твоей рожи разве?

Ещё один камень не пролетел над головой, как предыдущий, и больно ударил Антуана по лопатке. Мальчишка резко повернулся. На земляном холме стоял, ухмыляясь, рослый крепкий парень, немногим старше самого Антуана. Золотая цепочка вместо браслета на руке и на шее, мощные плечи, густые слегка вьющиеся волосы, сигарета в зубах — никто бы ему не дал девятнадцать. Порой он выглядел как пропитой бомж, стоило на несколько дней забыть побриться и перестать расчесываться.

— Будешь грубить, чморёныш, я отделаю твои ребра так, что не встанешь. А домой всё равно придётся пойти — я тебя за шкирку приволоку.

— Начинай, — снова отворачиваясь, тихо проговорил Антуан. — Посмотрим, сколько ребер ты сломаешь, прежде чем я дохну. Но сдохну не напрасно — тебя тоже посадят. И эта мысль будет меня радовать даже в Аду.

— Да уж. В Рай тебе дорожки явно не найти — шибко умных и там не любят. Недаром Анна думает, что ты себе вены вскрывать будешь, — отозвался парень, подходя ближе. — Мальчик с суицидальным наклонностями. Спорим, тебе нравится, когда пиздюлей раздают? Садомазохистом растёшь?

Антуан вместо ответа показал собеседнику средний палец. И того это взбесило.

— Я тебе его сейчас вырву и спичку вставлю!

Антуана грубо схватили за руку. Он не особенно жаловал посторонние прикосновения — всё же никогда нельзя предугадать наперёд — с добром этот человек к тебе или со злом. Он поднял глаза — взгляд напротив колючий, агрессивный, словно раскалённая игла, что, впиваясь под кожу, оставляет следы на органах. Зрительная атака продолжалась ровно до тех пор, пока Антуан не дёрнулся в сторону, но вырваться не сумел, а только повалил обидчика на мокрый песок.

В результате, домой тащиться пришлось уже в темноте, — Антуан с разбитой губой, второй — весь грязный, — ругаясь друг на друга. Хлопая деревянной дверью что было сил, Антуан мечтал только об одном: чтоб его все оставили в покое. Однако мать сидела на кухне. Она позвала его, когда мальчишка хотел незаметно юркнуть в комнату.