Ремиссия

Пролог.

Я всего лишь хочу знать:
                                                              Когда ты стала так закрыта?
                                                               Что случилось с твоей душой?
                                                               Почему ты не видишь меня?

                                                                                             NF – I just wanna know.

 
                Тишина — самый громкий звук.

                Громче, чем крик во время истерики может быть только тишина. Тишина, в которую погружается все, что тебя окружает. Тишина, когда два человека смотрят друг на друга и не произносят ни слова. Тишина, когда она говорит больше, чем крик. Когда она — единственное, что говорит вам о будущем. О том, что это конец.

                Громче, чем тишина в комнате может быть лишь тишина внутри тебя. Когда тот монотонный бесполый голос в твоей голове замолкает. Когда не остается ни единой мысли. Все, что есть для тебя — тишина. И чем больше ее, тем привычнее она становится. Тем легче она снимает душевные раны. Тем проще поговорить с ней. Тишина не поглощает. Она принимает тебя. Обволакивает бесцветными руками. Становится единственным местом, где ты счастлив и где нет страдания. Как в утробе матери.

                Я нашел покой там, где другие сходили с ума, потому что боялись одиночества. Потому что одиночество — это пустота. Пустота, в которой все дни проходят, как один. В которой ты не чувствуешь ничего. Доживаешь. Держишь порой у горла нож, но не режешь. Становишься на стул, накидываешь на шею веревку, но не вешаешься. Даешь себе шанс убить себя, но не убиваешь. Потому что знаешь, что это не убьет тебя. И в голове остается только один голос: ты не человек. Настолько не человек, что не заслуживаешь положить конец глухому шуму внутри, потому что не осталось ничего. Ни любви, ни боли, ни страха. Только тишина. Оглушающая со всех сторон тишина.

                Я проснулся посреди ночи от телефонного звонка и еще с минуту лежал на спине без движения. Рядом слышал сопение темноволосой девушки, с которой познакомился месяц назад на пляже. Она спала всегда крепко. Ее не могло разбудить ничего. По утрам она просыпалась раньше меня и уходила. Я никогда не знал, куда она уходит, но она уходила, а затем возвращалась в восемь вечера. Как по часам. Заходила в старый арендованный домик на берегу, ставила свою пляжную сумку, из которой выглядывали документы, на пол, садилась за стол со мной и просто молчала. Молчал и я. Мне нравилось, когда люди молчат. Их молчание говорило больше, чем разговоры. Когда люди молчали и не чувствовали себя неловко, я хотел молчать вместе с ними. Эта брюнетка с необычным именем Ро умела молчать лучше всех. Она молчала, потому что ее муж разбился в автомобильной аварии полгода назад, а я молчал, потому что двадцать один год назад девушка, которую я любил на протяжении семидесяти восьми лет, не справилась с управлением машины, съехала с обрыва, а затем исчезла.

                Но в ту самую чертову ночь, когда я впервые ощутил, что не просто привык к своей тишине, а полюбил эту тишину, ее для меня выключили. Я протянул руку к тумбе и не глядя нажал на кнопку приема вызова. На другом конце несколько секунд было молчание. Я молчал в ответ. Но затем дыхание. В трубке послышалось чье-то дыхание.

                — Аляска. Я здесь.

                Этот голос был знакомым. У меня сжалось сердце от этого голоса. Я мгновенно поднялся в кровати.

                — Джозабет?

                Гудки. Гудки, которые были громче хриплого, но такого знакомого голоса, что я словно выключился. Но на самом деле я не выключился. Я включился. Моя тишина упала. Будто в театре тросы не удержали вес кулис и бархатистые красные полотна рухнули. Мою тишину прервали.