Ретрит

Глава 1. Разговор за кулисами

- Когда уже ты скажешь ей? – Услышала Мари капризный шёпот за тяжёлой портьерой, у самого выхода на сцену.

Переговаривались двое, судя по голосам, - мужчина и женщина. Мари притормозила, не желая выдать себя. Она несла костюмы после примерки в свою клетушку и решила "срезать" путь, пробежав через сцену. Как оказалось, на свою голову.

- Скоро. Ну, потерпи, дорогая моя! Моя муза, моя прекрасная дама! - Шептал мужчина страстно. – Опять же, нужно съехать из центра в твои Кузьминки.

- Пока ты решишь этот вопрос, год пройдёт. – Прошипела женщина за шторой.

Мари поморщилась, так это выглядело пошло, но спустя секунду до неё вдруг дошёл весь ужас услышанного – девушка узнала обладателя баритона с чувственной хрипотцой. В сердце ее словно нож воткнули. Даже дышать стало больно и Маша замерла, осознавая, что за портьерой, в темноте сцены прятался Герман, да, судя по всему, не один. Почти сразу же пришла догадка, кого он так страстно называл музой.

В их театре была только одна муза. Прима, королева сцены. Все эти эпитеты принадлежали Полин Арно. Значит, слухи о том, что Герман ухлёстывал за ней - правда. А она, Мари, всё не верила, отбрасывая от себя даже мысль, что обожаемый ею до дрожи в коленях Герман Кор, он же Гена Картошин по паспорту и ведущий актёр театра по трудовой книжке, может путаться с актрисулькой Полиной, только-только переведённой из второго состава в основной по причине ухода ведущей актрисы в другой театр.

Поговаривали, что Поля действует по упрощённой схеме, прыгая из койки в койку покровителей, но именно в этом случае Арно перевели от безысходности. Несмотря на то что служителей Мельпомены по столице как собак нерезаных, найти на самом деле достойную, талантливую актрису на роль ведущей - если и достижимо, то совершенно точно трудноисполнимо. Вот и взял их худрук ту, что вроде бы неплохо играла на заменах.

Маша так и стояла бы за кулисами с охапкой костюмов в руках, тормозя, если бы не зычный рёв главрежа, который искал любимого ею Германа. Тот испуганно зашевелил тяжёлой тканью, путаясь в ней и пытаясь выбраться на свет Божий.

- Иду, Иван Денисович, иду! - Холодно и надменно отозвался он и продефилировал со сцены в зрительный зал.

Машу, притаившуюся за кулисами, Герман не заметил. Полина ещё возилась за толстой, пыльной занавеской, пытаясь выйти незамеченной и Маша вдруг поняла, что одного откровения с неё хватит. Подобралась, крепче сжала в руках пышные, всё в оборках и рюшках платья и шагнула в темноту коридора.

***

- Портьеры пыльные на сцене, стирать пора! - Бросила Арно, заглянув в комнату, которую Мари делила с гримёром Натальей – рыжей, кудрявой, разбитной бабёнкой.

Так и не дожила Мари до того момента, когда костюмеру выделяют отдельное помещение под мастерскую. А потому приходилось скитаться ей по углам, облачая актёров в метаниях между складом реквизита и гримёрками.

- Пыльные, так возьми и постирай! - Фыркнула Наталья, откладывая чёрный, будто угольный карандаш для глаз, и посмотрела на соперницу Мари. Только что театральная костюмерша поделилась с гримёром своим «горем».

- Пф-ф, - бросила прима презрительно. - Ещё чего! У нас на это дело Машка есть.

И ведь не обозвала даже, но почему же так обидно?

- Мари-костюмер, а не прачка. Ясно? – Отрезала Наталья, вступившись за подругу.

Гримёр - это вам не швея, которую в театре принято называть костюмером. Гримёр, если ему надерзить, может сделать такой макияж, что мало не покажется. А потому Полин промолчала, не желая связываться с Натальей. Ей ещё вечером на сцену выходить. Прима фыркнула, кинула на костюмершу презрительный взгляд и исчезла из комнаты, громко хлопнув старой, фанерной дверью.

Мари поёжилась.

- Ну, зачем ты так, Наташ?

- Ха! Ещё спрашиваешь?! - Наталья прильнула к зеркалу и, прищурившись, принялась поправлять стрелки-чёрные, жирные, вразлёт, но очень ей идущие. - Да потому, дорогая Мари, что, раз не можешь ты сама защититься от всяких там прош…профурсеток, то должен же хоть кто-то поставить её на место?

- Она – прима! - Обречённо сказала Маша, старательно распаривая рюши на платье к вечернему выступлению.

- Это не мешает ей быть, сама знаешь кем. - Наталья послюнявила карандаш и дорисовала стрелку. - А тебе давно пора научиться быть чуть смелее и отстаивать своё счастье. Зубами его выгрызать! Сейчас время такое, Мари, что за мужика надо бороться! А ты Геру отдаёшь без боя.

Девушка лишь вздохнула тяжело, слушая эту отповедь.

- Хотя, если честно, - добавила гримёрша и повернулась к Машке. - Гера-то ещё «счастье». И, может, даже хорошо, что он наконец от тебя отстанет. А то так бы и ходила всю жизнь за ним тенью.

Маша чуть слышно всхлипнула. И чтобы хоть как-то замаскировать этот свой то ли вздох, то ли всхлип по утраченному женскому счастью, она нарочито громко громыхнула утюгом, обрушив его на тяжёлую парчу, из которой было пошито платье.

- Ты не понимаешь, Наташ! Все гении, все великие люди творили, благодаря своим неприметным половинкам. Вспомни Софью Андреевну Толстую! Она же, как секретарь, переписывала рукописи Льва Николаевича по множеству раз. А Вера Николаевна Муромцева, жена Бунина? Все великие были обязаны своим половинкам тем, что могли отринуть быт и творить.