Ритикара

Ритикара

Байга, бежавшая впереди, остановилась. Подняла голову, заострила ушки, тело напряглось. Её озабоченность передалась бежавшей следом Троске, которая также остановилась и повернула морду в ту же сторону, в какую смотрела Байга.

Что-то увидели. Или учуяли незнакомый запах. Но не побежали вперёд, а остановились, словно ожидая реакции хозяина.

Димир аккуратно снял с плеча ружьё. Не просто так они остановились, впереди кто-то есть. Не медведь, на него бы они реагировали иначе. И не олень, который тоже не безобиден. И не росомаха, у которой зрение не хуже, чем у собак, она бы завидев их, спряталась на дереве, и собачьи взгляды отслеживали бы её там.

– Аху, аху, – подбодрил он.

Они бросились вперёд, но без лая, словно уведенное или почуянное где-то впереди, между деревьев не пугало, а только настораживало.

Собаки дружно перепрыгнули через распластавшийся на земле полусгнивший ствол могучей некогда сосны, и разразились призывным лаем – звали хозяина. Не потому, что завидили добычу или опасность, а потому, что не знали, как реагировать на уведенное.

Димир поспешил.

Среди сосен, на усыпанной хвоей земле, лежала бездвижная молодая женщина.

В секунду подскочил к ней и наклонился. Прикоснулся пальцами к шее – жива ли? Почувствовал ритмичные импульсы и резко поднялся.

Женщина, да ещё городского вида, одна в лесу, за десятки километров от ближайшего жилья? Откуда взялась?

– Троске, след, – скомандовал он. Собака молодая, но толковая, нюх отличный, быстро покажет, откуда эта женщина пришла.

Собака сразу поняла, что требуется. Подошла к лежавшей на земле женщине, с сожалением посмотрела на неё и рысцой побежала на юго-запад, туда, откуда тянулась цепочка следов, которые Димир мог рассмотреть и без собаки. Велел Байге охранять лежавшую женщину и побежал за Троске. Там могут оказаться другие люди, которым помощь важнее, чем этой женщине, которая худо ли бедно, но дышит.

Через несколько минут Троске привела его к Вельме, небольшой речке, петлявшей меж деревьев. Песчаный берег Вельмы хранил следы, оставленные женщиной. Вот место, где она вышла, нет, выползла, на берег. Отпечатки ног и рук перемешивались. Тут она первый раз попыталась стать на ноги, но не получилось, рядом отпечатки рук: упала. Встала, должно быть, собрала остатки сил, и пошла вперёд, то есть – куда глаза глядят. От этого места – в какую сторону ни иди, до жилья за сутки не дойдёшь и на крепких ногах. А она – городская, куда ей. Более никого не было.

Димир побежал назад, к лежавшей на земле женщине. Потом разберёмся, откуда она.

Прикоснулся к её одежде: мокрая насквозь. В реке искупалась. Что ли, через реку вплавь, прямо в одежде рванулась? Или с лодки упала? А лодка откуда? Выше по Вельме ни одной деревни нет.

Он быстро раздел женщину, отметив про себя, что молодая и красивая. Городская барышня, конечно, не замужняя, кто жену в такую даль одну отпустит? Оставил в одном белье, которое – так уж и быть – не тронул, чтобы эта барышня, если очухается, не обиделась. Бельё было непонятное, тонкое, чуть ли не прозрачное, смысла никакого, разве такое согреет?

Снял с себя кафтан и стёганку, которую тут же натянул на барышню. С тела, тёплая, пусть погреется.

Из рюкзака достал мешок, в который он давеча шишки кедровые собирал, и натянул ей на ноги. Не бог знает, что, но лучше, чем в мокрых штанах. Бечевой обвязал мешок, получилась какая-то несуразица, но кому какое дело? В лесу не до красоты. Лишь бы живым остаться. В прошлом году он нашёл околевшего мужика. В лохмотьях, тощ, как после тифа. Должно быть, каторжный. Как его только волки не съели? Димир похоронил его и Начальнику рассказал. Тот, однако, интереса не проявил, хоть и в книгу о страшной находке записал.

– Если бы мне кто прислал, что человек пропал, я бы пошёл освидетельствовать, может это тот, кого ищут – объяснил он. – А если не ищут, значит нет человека. Ибо если есть человек, то он к какому-нибудь делу приложен. Вот ты, например, к лесу приложен, что велено охраняешь, казённое жалование получаешь. Каторжник – и то к своей каторге приложен, о нём полный отчёт должен быть. Дед, по многости лет своих с печи не слезающий, к дому своему, к семье приложен. Ежели – не дай Бог – пропадёт – баба всполошится, дети кругами забегают. А тут – никто не всполошился. Значит, ни к какому месту не приложен был. А что за человек, который ни к какому месту не приложен? Что есть, что нет.

Начальник говорил долго и умно. Димир слушал его внимательно.

Одежонку этой женщины руками выкрутил и в рюкзак засунул. Туда же и ботиночки её положил. Странные ботиночки, никогда таких прежде не видел. Из полосок тонкой кожи сшитые, часть полосок чёрные, часть белые. Димир умел обувь шить, пусть не слишком красивую, но удобную, но никогда бы ему в голову не пришло делать обувь из двух кож. Подошва толстая, с зубцами, из чего сделано – непонятно. А ещё странно, что крестика на шее не было. Какой же веры она?

У женщины вещевой мешок небольшой на плечах был, но Димир решил его не брать. Без этого её не просто будет на себе тащить, до избы версты четыре, никак не меньше. А женщина не маленькая, с него ростом, пуда на четыре потянет.

Сначала нёс её на руках – под плечи правую руку подсунул, под колени – левую. Но быстро понял – так далеко не уйдёт. Опять же, голову сложно поддерживать. В конце концов перебросил её через плечо, как куль, и понёс.