Родить тебе ребенка я не могу.

Родить тебе ребенка я не могу.

Л.



Двадцать сигарет и две чашки капучино за четыре часа сделали свое дело: я была полностью восстановлена. Будто и не было кошмарного пробуждения ранним утром, будто и не было этой невыносимой боли, что властно растеклась по моему телу, будто не было ничего.
Двадцать сигарет из двух пачек и две чашки черного капучино – иногда достаточно и этого.
Четыре часа я просидела на нашей кухне, куря сигарету за сигаретой, медленно, по глотку, словно живую воду, отпивая из полной чашки с молочной пенкой, на которой была рассыпана корица. Совсем как боль по моему телу. 
Четыре часа прошло в полном молчании (в словах не было нужды, ведь они лживы, ведь они беспомощны перед нашими чувствами друг к другу): я – за столом, он – прислонившись к дверному косяку одним плечом, распустив свои длинные волосы, неотрывно смотрел на меня своими голубыми глазами. Он не пошевелился ни разу за эти четыре часа, за эти четыре часа я ни разу не взглянула в его сторону, ни разу – в сторону моего Дракона. 
Двадцать сигарет и две чашки капучино… Хотя сигарет, возможно, было и больше – я не вела им подсчет. Он – вел…
И когда сигареты закончились, а капучино было допито, он сел напротив меня.
- После тебя у меня мало что останется на память о тебе, - тихо произнесла я. – А родить тебе ребенка я не могу. 
Он никогда не узнает, что нашептал мне мой призрак на рассвете, перед тем, как я открыла глаза и простонала от разлившейся по моему телу боли. Боли знания. 
Когда умирает мужчина, у женщины остается ребенок от него, продолжение его. Когда умирает женщина, у мужчины не остается ничего. У женщины тоже…
- Ты знаешь, что у тебя останется. 
…Не остается ничего, кроме воспоминаний. 
Воспоминания – 
вот, что нам досталось 
в наследство…
 

2009 год.



Отредактировано: 21.09.2016