Роковая стрижка.2

Дождь уникален, дождь таинственно непостижим и не по-земному роскошен — он приближает к нам горизонт событий, сокращая его видимую протяженность до круга, очерченного мысленной рукой.

Только внутри этого круга мы можем созерцать кипящие черные лужи городской воды, проваливающиеся в дыры водостоков, и сверкающий асфальт нашей цивилизации, и кем-то оброненную перчатку - все остальное расплывается и смывается с холста, как Париж Сислея.

Юношей я бредил Парижем, особенно, старой, коричневой частью города, всей в солнечных зайчиках — сказывались Дюма и бессознательное преклонение перед небесной готикой, но с возрастом, помудрев и набравшись опыта из познавательных передач, где отчаянно храбрые, бескорыстные шоумены правдиво показывают нам всю неприглядность жизни в хваленых мегаполисах, я охладел к перемещениям и понял, что жизнь в Нахапетовке — именно то, что надо, чтобы тихо околеть на таблетках, прокоптив небо лет восемьдесят.

Ладно, не коптить, а, вроде, жить. Не дергаясь и не задавая вопросов.

Дождь, как вата, глушит лишние звуки и оставляет только главные — шелест лопающихся пузырей и хлёст капель по твоим плечам - и безумолчный гомон живых людей и машин исчезает, и становится понятно, что он и не нужен вовсе.

Женя не успела промокнуть, хотя с детства любила наши дожди и любила ощущать их омолаживающее прикосновение — теперь, дорожа прической, она встала под неглубокий, уютный навес возле причудливого здания, архитектор которого, видимо, до тихого,

полу-неприличного смеха болел манией граненого бетона и стекла. Вкус шестидесятых двадцатого века. Прог-рок. Металл.

Дождь охладил ее и успокоил.

«Что это я? Чего навыдумывала? Совпадения — и только. У Стоппарда герой сотню раз выбросил «орла» и подряд — значит, это очень возможно, что несколько твоих желаний, именно твоих, оказывается сегодняшней доминантой. А иначе — фантастика и бред. Ты еще реши, что продала волосы чертям».

И Женя вспомнила вежливых парикмахеров из салона.

«Милые и обслужили бесплатно».

«А ты знакома с чертями?» - спросил внутри нее насмешливый голос «той», - «А вдруг они именно «милые»?»

Женя вздрогнула — голос, несомненно, прозвучал сам по себе, без её, Жениного участия.

«Надо пойти куда-нибудь. Куда-нибудь к людям», - быстро-быстро подумала она, боясь закричать.

Её одолевал и страх и, странное дело! - и смех, и восторг одновременно. И еще её переполняло совершенно новое чувство абсолютно дикой, несдерживаемой никакими человеческими законами, свободы.

И она отворила тугую, гигантскую створку стеклянной двери, сопротивляющейся проникновению в иной, потайной мир, и вошла в холл респектабельного торгового центра. Там были люди, разные, и ей, среди тихого действа неспешной и даже откладываемой на потом купли-продажи действительно стало легче. Федор Достоевский точно отметил — «человеку всегда необходимо куда-то идти». Странно, что эту основную его мысль почти не обдумывают. А ведь это азы транзиторного анализа.

Неспешно бредя мимо бутиков, Женя смотрела и не видела, думала и ничего не понимала, и так оказалась возле длинного подиума с красной дорожкой в центре, рядами стульев по бокам и полутемными витринами, еще дальше стульев, заполненных платьями, шляпами, пальто и туфлями. Это был модельный дом «Белый шторм», и два его владельца — кутюрье Жюль Колчак и кутюрье Валери Деникин, один в вельветовом пиджачке с шарфиком на шее, другой - в полосатой рубашоночке, с бабочкой-галстуком, как раз и вышли из сумрака темных каскадов витрин и уставились на Женю.

- Какая «ба-до»! Какой «луук»! - наконец объявил свое впечатление мэтр Колчак.

- Стопа! - издал стон мэтр Деникин, - абсолютная, «пти-пари» стопа!

И подбежав к Жене и схватив ее за руки, они заговорили, будто два заводных, из старинной доброй сказки, человечка:

- Милая девушка! Как вас зовут? Женя? Женя! О, Женя! Вы должны показать, вы обязаны пройти, вы будете хитом, брендом, топом, писком. Вы и мы. Вы согласны? Валери! Она согласна! Это счастье! Я плачу.

- Скорее! Переодевайтесь скорее! Вот-вот публика займет свои места и свет погаснет. Останется только яркая красная дорожка в окружающей темноте, и вы — наша модель!

Женя недоумевала и смеялась — ей было неловко, ей было страшно! Пройти перед тысячами глаз! Но как этого хотелось, как хотелось! И она, чувствуя, что так делать нельзя, что это сон и обман, пошла в гардеробную.

«Я — ненормальная, ну и пусть!» - подумала она, - «Я почти хочу этого сумасшествия».

«Ты? Увидишь, ненормальными станут все в зале», - ответила «та», - «И мне это нравится!»

В примерочной была милая суета. Ходили наполовину готовые, то есть, почти одетые, почти причесанные и накрашенные девушки-манекенщицы, швеи второго ранга что-то на лету подшивали и обрезали, визажисты строго осматривали всё и вся, намереваясь, кажется, подправить весь мир до далеких, голубых звезд, если он будет «не в стиле», были и просто какие-то люди, болтавшие о том, о сем.

- Анна Павловна! Вот девушка для модели «Студентка на каникулах», - объявил мэтр Жюль Колчак, подводя Женю к даме лет, так, сорока с хвостиком.

Выглядела та строго, как учитель во время экзамена.

Дама придирчиво оглядела Женю и, видимо, осталась довольна.

- Пройдитесь, милая, - попросила она.

«Пройтись. А как «они» ходят - я так не умею. Будет смешно. Ты бы научила», - и Женя посмотрела даме в глаза, - «Научи же, ну».