Роковая стрижка.5

Роковая стрижка.5

«Отношения женщин и мужчин

та же игра в теннис -

подающий и принимающий меняются по очереди.

И еще.

Партнеров разделяет сетка,

сплетенная из диаметрально противоположных ощущений».

Из оттуда.

Собираясь на свидание с Женей — а она сама так и сказала ему на прощание: «Давай, у нас с тобой будет свидание, примерно, в восемь, на набережной», и уточнила место, и произнесла это слово: «свидание» так просто, так обворожительно, а у него голова «поплыла», и сердце подпрыгнуло — Сережа надел свою любимую льняную рубашку из Италии, делающую его похожим на Зорро.

Мама-судья рубашку чутко приметила.

Она встала в дверях небольшой комнаты сына с обоями в детских квадратиках и выразительно понюхала воздух. Внимательно и настороженно. Несколько раз.

- У тебя все хорошо? - спросила она, пристально глядя на гардероб кавалера.

- Все нормально, ма, я иду на вечер.

- Один? С Мишей? С кем? С девушкой?

Рубашка не оставляла место сомнениям — ее мальчик был уводим. «Какая-то» вторглась в правильную, единственно нормальную жизнь их благополучной семьи. Он был увлечен «какой-то», он терялся.

Люди теряются в «несостоявшемся» и гибнут для общества.

- Девушка может показаться тебе красивой, а быть при этом недостойной. Она может быть очень скверной и испорченной, - сказала судья, проверяя страшную догадку.

- Ма, «она» не такая.

Мама-судья вздрогнула - «та», наверняка бесстыжая дрянь, наглая и развращенная, уже овладела ее, мамы, доверчивым и наивным мальчиком! Ее маленьким, требующим заботы сыном!

- Ты не можешь знать, какая она, - твердо произнесла мама-судья, - ты еще не знаешь, как это опасно. Как страшно, иногда.

Она не пояснила, что это - «опасно». Она и не знала, ведь она была «состоявшейся», но представляла. И ей стало страшно самой.

- Дорогой! - крикнула она вглубь бездонной, прожорливой квартиры, зовя мужа, - ты нам нужен!

Папа-историк по тону голоса супруги уловил, что происходит что-то неладное и величественно нарисовался в тех же дверях.

Бородино гудело у него в голове тысячами примеров.

- Дорогой, объясни Сереженьке, как легко можно ошибиться, приглашая малознакомую девушку на вечер. Совсем незнакомую.

Папа-историк был готов и начал без предисловий.

- Сын мой! Женщины часто становятся причиной гибели великих народов и великих государств. Женщины, получив безграничную власть, подавив в себе инстинкт деторождения, становятся чудовищами, попирающими закон и мораль…

Мама-судья рухнула в кресло.

- Дорогой, - тихо произнесла она, - подай мне капель.

Она страдала по-настоящему.

Она понимала тщетность всех своих с мужем увещеваний, тщетность! И потому, что рубашка кавалера не снималась, а сын не кидался к ней на шею с криком: «Мамочка!», и потому, что общество (Интернет! Мерзкий!) демонстративно учило явно противоположному, и она почти ненавидела это общество, службе которому она посвятила всю свою жизнь, общество, будто в издевку над ней выставляющее, как эталон вкуса и «писк» моды, «испорченных и наглых» девиц.

Разрушающих судьбы доверчивым мальчикам.

Хищных дочерей порока.

Преступниц.

И вот, «перешагнув» через молящую одуматься мать, протягивающей к нему руки, как Ниоба, несколько театрально, и вырвав куртку из рук, такого до слез беспомощного, такого доброго папы, Сережа пришел на широкие, словно зовущие и бегущие ступени к бегущей в изменчивую неизвестность реке и ждал.

И холодные волны жестокой, остужающей до трезвой злости на Женю — ведь в словах матери не было лжи — не могло быть! - нет, непонимание было, но и правда, правда тоже была — ледяные волны морали отцов окатывали его и заставляли содрогаться. И эти холодные волны вдруг взрывались горячей, свирепой, огненной яростью уже по отношению к себе — как легко он поддался! Как просто позволил какой-то девчонке чуть ли не диктовать! Устанавливать свои правила!

Она вышла на гранит набережной, просто выпорхнула. Она была в белых шортах и белой майке, и с теннисной ракеткой в руке, которой она стучала по белому мячику, упруго скакавшему рядом, а вокруг и следом за ней, трепеща крыльями и замирая в воздухе, двигалась тысяча птиц — и голубей, и галок, и воробьев — и все это было, как выход голубиной королевы из старых снов.

- Привет! - и она села рядом на ту же ступень. И птицы тоже стали опускаться.

- Играешь с мячиком? - он изо всех сил старался быть спокойным, а сердце заходилось. Но он старался быть - спокойным - до - ненависти.

Сергей не смотрел на нее, а птицы, как ручные, ходили вокруг, и птичья стая покрыла все ступени живым ковром.

- Мы играем в слова, - Женя ловко барабанила мячиком по граниту.

«Блум-блам!»

- С мячиком?

- Это мой министр — видишь, какой он круглый и веселый. Он отлично прыгает.

… …

Сережа поймал мячик и сжал его. Мячик нахмурился.

- Дурацкая игра, - Сережа с силой кинул мячиком в гранитную ступень — тот отскочил, нырнул в воду, а потом поплыл вдаль, посверкивая белой головкой.

- Ничего, у меня есть запасной, - Женя засмеялась и вынула из кармана такой же белый мячик.

Сережа не улыбнулся — всё это было неправильно и почти опасно. Опасно для порядочного, честного и справедливого мира. Мира его семьи и его убеждений. Такие игры на руку врагам, а она, Женя, либо дура, либо играет на их, врагов, стороне, значит, вдвойне дура.