Ро́ман

Я

Я всегда был немного хуже остальных. Даже в интернате, где все равны. Среди малолетних убийц, грабителей, хулиганов и просто беспризорников, найденных на улице социальными службами, я не выделялся личным делом. Несколько раз ловили на краже еды, пару раз я пытался сопротивляться аресту. Потом коррекционное заведение, занятия с психологом, жёсткий распорядок дня. Мы ложились и просыпались по команде, гуляли за оградой, ходили на обед по часам. После моей прошлой жизни настоящий рай. Сухо, сытно, тепло. Не нужно драться с собаками за мусорный бак с объедками. Не нужно дрожать под картонкой, закрываясь от хлещущего дождя. Никто не сломает пару рёбер просто так, от скуки или потому, что выражение лица твоего не понравилось. Не попытается запустить руку в трусы. Всё было бы хорошо. Если бы я выглядел, как все.

— Ро́ман, смотри, не пни свой нос! — они смеялись, как стая гиен, обходили меня с разных сторон. — Он у тебя такой огромный, что до земли вист.

— Интересно, он может понюхать у себя между ног? — Ниро́ смеялся, скаля крупные зубы с желтоватым табачным налётом.

Толпа взорвалась хохотом. Они всегда делали это здесь, в углу огромного двора старого интерната. Закуток с сараями, заросший орешником и лебедой мордой скрыть десяток подростков. Здесь часто происходили разборки с неугодными. Ниро́ с дружками любил загонять меня сюда и издеваться в силу своей скудной фантазии. Бить они меня не рисковали – боялись покалечить или убить. В свои пятнадцать Ниро́ был выше сверстников и шире в плечах, а я был похож на скелет ребёнка – так сильно кожа обтягивала кости. Когда в интернат приходила проверка, меня закрывали в кладовой. Вид тощего носатого подростка с сероватой кожей, с ввалившимися глазами и выпирающими костями мог стать причиной серьёзного разбирательства. Местный фельдшер осмотрел, ощупал и прослушал меня всего, но только пожал плечами. Я был как будто здоров.

— Эй, Ро́ман, а куда ты ещё можешь сунуть свой длинный нос? Может, под подол Пачи?

Они снова загоготали. Пачи была нашей доброй старой нянюшкой. В интернате она стирала, убиралась, содержала в строгости штат работниц, которые всё время норовили запить. А ещё угощала нас домашними булочками и рассказывала сказки. Я сжал зубы, стараясь не выходить из себя. В гневе я смотрелся нелепо и мог разве что закричать. Один из дружков Ниро́ поднял с земли что-то мелкое и тёмное, а потом швырнул в меня. Отскочив от щеки, кругляш обдал меня вонью. Собачье дерьмо. Воодушевлённые они начали оглядываться по сторонам в поисках новых снарядов.

— Эй, помойные крысы, ищите, что можно сожрать? — мягкий не по годам, вибрирующий голос заставил нас замереть. — Не трудитесь, недавно здесь был уборщик – всё унёс. Можете сходить на мусорку за пищеблоком.

Кисси вышла из-за куста, хитро улыбаясь. Озорные синие глаза щурились, вздёрнутый нос и округлые щёки слегка пунцовели, а кисти рук, торчащие из рукавов огромной серой джинсовки, упирались в крутые бёдра. Тот, кто не знал Кисси, мог бы сказать, что девушка нахально заигрывает. Но многие в интернате познакомились с крутым нравом пухленькой блондинки. Когда Кисси была в бешенстве – она очаровательно улыбалась до ямочек на щеках. А потом вытаскивала из-под куртки дубинку.

Ниро́ медленно выпрямился, восхищённо улыбаясь. Только эта девчонка осмеливалась прямо указывать ему и его банде на место. Он всякий раз плотоядно скалился и пожирал глазами ладную пышную фигурку девушки, но не подходил близко. Несколько уроков, преподанных прилюдно, отбили у многих желание приближаться к милой хохотушке. Прихвостни здоровяка скучковались за спиной предводителя затылками ко мне. Очень хотелось взять камень и расколоть их черепа. Но с моей силой можно было только шишки набить.

— Кисси, я же когда-нибудь тебя отшлёпаю по сочной заднице, — почти промурлыкал здоровяк.

— Только в твоём дрочильном сне, герой, — она широко улыбнулась, распахивая куртку, под которой можно было различить рукоять дубинки, если не пялиться на грудь, — давай, тащи своих говнолизов отсюда и побыстрее. Или я позову Коштана. Он давно хотел тебя затащить на кухню.

Она сложила губы в мясистый бант и задвигала бровями. Ниро́ перестал улыбаться, лицо свело злобным оскалом, за которым поглядывал страх. Я с удовольствием рассматривал его профиль и чуть улыбался. Коштан был нашим поваром и огромным мужиком, заросшим звериной щетиной до самых глаз. Он обожал сюсюкаться с девчонками от мала до велика, души в них не чаял и всячески оберегал. Но больше девочек он любил щупать крепкие задницы парней. Повар давно приглашал к себе на кухню Ниро́, зазывая дармовой колбасой. Директор интерната знал об этом и не вмешивался. Коштан был отличным рычагом давления на отпетых хулиганов.

Когда банда скрылась, Кисси перестала улыбаться и посмотрела на меня встревоженно. Она встала рядом и принялась меня вертеть так и эдак, щупать рёбра и спину. Я тихо рассмеялся.

— Уф, Ро́ман! Я испугалась!

— Не в первый раз, — я пожал плечами, — он от меня уже никогда не отстанет. Спасибо. Мы ведь раньше не общались. Почему ты за меня вступилась?

— А почему нет? — девушка одёрнула куртку запахиваясь. — Чем ты хуже других?

— Не знаю. Наверное, тем, что я урод?

— Знаешь, — Кисси улыбнулась широко, сверкнув белыми зубами, — если сравнить тебя и Ниро́, то кубок уродства он выиграет с огромным отрывом. Пойдём, сейчас кормить будут.

С тех пор у меня появился маленький приятный секрет. У меня появился друг. Пусть мы редко виделись – женские и мужские корпуса были разделены, встречались мы только на занятиях, прогулках или на уборке территории. Но эти встречи всегда были самым прекрасным, что со мной могло случиться. Однажды она отозвала меня за шашечный стол на прогулке.

— Не хочешь прогуляться за забор? — синие глаза озорно блеснули.

— Сбежать?..

— Нет, что ты! Зачем тебе усугубление характеристики? — она сделала ход и едва заметно улыбнулась. — Просто прогуляться. Тебя ведь не отправляют на заработки.