Рожденные тьмой

Глава 1

Над лесом расползлось умиротворяющее, сонное марево. Лёгкий ветерок поглаживал острые верхушки мохнатых елей, как бабушка осоловевшего от счастья кота. Утреннее майское солнышко пекло уже совсем по-летнему, стремясь восполнить тепло, вытянутое небывало страшной, морозной зимой. Тянуло прелой сыростью и сосновой смолой. Крикливая сорока-истеричка, сорвалась со старой берёзы и яростно затрещала, увидев чужих.
К месту страшной находки вышли случайно. Сначала ветер принёс тошнотворно-сладкий аромат разложившейся плоти. Густой ольшаник расступился, рядовой Сашка Волжин, идущий головным, опустился на колено и предупреждающе поднял левую руку, держа просвет под прицелом винтовочного ствола.
Группа смертельно уставших людей припала к земле. Позади остался выматывающий, тридцати километровый ночной переход по заболоченной чаще, и отдыха пока не предвиделось. Четверо военных в советских маскхалатах цвета хаки с большими коричневыми кляксами, пятый - мужчина неопределённого возраста, где-то под пятьдесят, в костюме, сером пальто, шляпе и  круглыми очками на переносице, предающими лицу беспомощно-доброе выражение. В группе человек смотрелся, как овечка в стае волков, смешной в своей неподходящей одежде, с мягкими, неуклюжими движениями и утиной походкой. Звали его Александр Павлович Зотов, группе разведки он был известен под кодовым именем «Лис».
Зотов, пользуясь негаданной передышкой, лёг на спину и с наслаждением вытянул гудящие ноги. Шикарные брюки измызгал травой и жирной, красной глиной, пальто умудрился разорвать об острую ветку, из дыры сиротливо торчал кусок тёплой подкладки. Переодеться болван не успел, уходил в дикой спешке, и в итоге угробил костюм за полторы сотни казённых рейхсмарок.
 Ноги разнылись как дети возле лотка крикливой мороженщицы. Отвыкли столько работать, мышцы одрябли и заросли рыхлым жирком, это коням из разведки плевать, прут не разбирая дороги и отдыхая лишь когда Зотов начинал совсем уж сдавать. За ночь сделали пару коротких привалов, да перед рассветом покемарили пару часов, укрывшись в овраге. Кофе с утра никто сварить не подумал, попили водички отдающей болотом, похрустели кусочками рафинада и в путь. Короткий, урывчатый сон, вместо облегчения, налил голову тяжёлым свинцом.
Младший лейтенант Карпин прижал палец к губам и ужом пополз по толстому ковру перепревшей листвы. Зотов проводил его завистливым взглядом. Эх молодость, столько дней в пути, а сил у летёхи на пятерых. Зотову он сразу понравился. Молодой, двадцати пяти нет, но хватка у парня крепкая, дело знает. Глаза умные, внимательные, цепкие, с каплей необходимого в его работе безумия. В себе уверен, решения принимает быстро и верно.
 Рядом, за стволом упавшей берёзы, укрылся рядовой Капустин, солдат с узким лицом, глазами навыкате и коротковолновой рацией «Северок» за спиной. Радист, главная ценность разведывательно-диверсионных подразделений, если группа попадёт в переплёт, разведчики не раздумывая пожертвуют собой, прикрывая радиста, уничтожающего шифровальную книжку и передатчик. А радист оставит последнюю пулю для себя, такая работа.
Старшина Акишин, самый возрастной в группе Карпина, сибиряк с хитрым прищуром, морщинистым лицом и выгоревшими на солнце, прокуренными усами, молча развернулся и взял тылы под прицел своего «Дягтеря». Все звали старшину просто - Егорыч.
Лейтенант подполз к Волжину, разведчики перебросились парой фраз, и Карпин жестами велел подтянуться. Зотов коротким броском преодолел несколько метров. За тонкими осинками и густым подлеском из молоденьких рябин, открылась обширная поляна, делянка лесорубов, судя по грудам сгнивших стволов. Тяжело вспорхнула стая ворон, расселась на ветках и устроила сварливую трескотню. Заросшая дорога уходила на восток, теряясь в лесу. На поляне хаотично разбросаны армейские палатки с огромными красными крестами на скатах. Лагерь брошен давно, большинство палаток обрушились, вздымаясь неряшливыми грудами кольев и потемневшего, расползшегося на лохмотья брезента.
Лейтенант Карпин молча кивнул под ноги. В жидком чернижнике, ничком лежал труп в советской военной форме. Ощеренный череп с остатками плоти, смотрел с затаённой усмешкой, из глазницы, чёрными слезами, тянулась вереница деловито-сосредоточенных муравьёв. Зотов сделал шаг.
- Стой, - прошипел лейтенант.
- Чисто тут, - отозвался Зотов и многозначительно показал на раскричавшихся птиц. Без опаски вышел на просвет и склонился над павшим. Боец пролежал тут всю зиму, гимнастёрка превратилась в осклизлое месиво со следами отверстий от пуль. Скелет сохранился полностью, война распугала крупное зверьё, а мелкие смогли погрызть только мягкое, остальное сделало время. Потом волки вернулись, но тело уже замело толщей снегов. А когда оттаяло, даже волки побрезговали, им сейчас хватает свежатины. Зотов, с лёгким щелчком, открыл перочинный ножик, гнилая ткань расползлась под наточенным лезвием. В нос ударил нестерпимый смрад разложившейся плоти, показалось синюшно-коричневое мясо, насохшее на костях. Копошащиеся черви замотали острыми, безглазыми головами.
- Гадость какая, - выругался подошедший радист, любопытно заглянувший через плечо. Вся группа выбралась на поляну.
- По сторонам смотрите,- приказал лейтенант.
- Здесь ещё один,- обрадовал через мгновение Волжин. - Ого, и ещё.
Зотов направился к уцелевшим палаткам. Второй скелет лежал в траве. На сохранившихся петлицах «шпала» и эмблема в виде крыльев и пропеллера. Капитан авиации, лётчик. Убит снова в спину, кости ног замотаны отсыревшим бинтом. Фуражка откатилась в сторону и расплющилась грязным блином. Третий скелет принадлежал пехотному сержанту в одной гимнастерке, без галифе и сапог.
- Паскудное место, - Капустин заозирался по сторонам.
- Медсанбат был, - тихонечко, словно боясь потревожить мёртвых, сказал Зотов, сопоставив красные кресты, полуистлевшие бинты и принадлежность убитых к разным родам войск. - С осени лежат.
Разведчики угрюмо примолкли. Осенью сорок первого немец стремительно рвался к Москве, Красная армия беспорядочно отступала, линия фронта сломалась, танковые клинья Гудериана сходу прорвали оборону пятидесятой армии генерала Петрова и замкнули кольцо. К двадцать третьему октября из окружения, небольшими группами, вышли несколько тысяч человек, остальных поглотили жадные недра брянских лесов и болот.
Зотов шёл, внимательно глядя под ноги. Всюду разбросанные тела, снарядные ящики, котелки, пустые консервные банки и кучи заплесневевшего, окровавленного белья. Остовы рассохшихся телег, рядом, грудами вздымались полуразложившиеся конские туши, топорща жуткие веера выперших рёбер. Несколько медицинских носилок, возле них останки солдат в наброшенных поверх формы белых халатах. На носилках трупы в бинтах. Зотов отдёрнул полог единственной устоявшей палатки и прикрыл нос тёплым шарфом. Война превратила сердце в кусок холодного камня, убила чувства, выжгла эмоции. Свет проник внутрь косыми лучами. С мерзким писком разбежалось мышиное племя. На операционном столе разметался обнажённый труп, безвольно свесив руки по сторонам. На земляном полу мужчина и две женщины в грязных белых халатах. Можно различить лица, хотя разложение и грызуны успели основательно потрудиться. Одна медсестра кошмарно улыбалась объеденными губами, показывая мелкие зубы. Вторая упала на живот, рассыпав копну густых, золотистых волос. Пухлый, невысокого роста военврач, до сих пор сжимал заржавленный скальпель. Снаружи стреляли, гибли люди, а они до конца выполняли свой долг. А может уже ничего не чувствовали. Зотову приходилось наблюдать за работой полковых госпиталей в сотне метров от переднего края. Персонал держался у столов по двадцать часов в сутки, превращаясь из людей в автоматический, кровавый конвейер.
 Под каблуком захрустели разбитые ампулы и стеклянные шприцы.
- Ну что там?- следом сунулся лейтенант. Зотов посторонился и шагнул обратно на солнце, спасаясь от морозной дрожи пробежавшей вдоль позвоночника.
Карпин заглянул в палатку и сразу отошёл, зрачки неимоверно расширились.
 "Такого ты ещё не видел", - с непривычным злорадством подумал Зотов.
- Сучары, - глухо обронил лейтенант.
 Зотов присел и зачерпнул горсть тёмных, пузатых гильз, смешанных с лесным мусором и хвоёй.
- От шмайсера, девять на девятнадцать, парабелум,- кивнул Карпин. Зотов краем глаза отметил как лейтенант добела сжал кулаки. Смотри лейтенант, смотри.
- Их тут море, не экономили твари,- подтвердил Зотов. Медсанбат не успел уйти, а может и не пытался. Раненых слишком много, транспорта нет, и врачи решили остаться, уповая на милость победителей и законы войны,- он указал в сторону просеки,- Немцы вышли с дороги и открыли огонь. Стреляли методично, не спеша, как в сукином тире. Никто не ушёл.
В ушах, словно наяву, послышались автоматные очереди, крики умирающих и истошный визг лошадей. Раненых красноармейцев немцы в начале войны не жалели, всегда избавляясь от лишней обузы. Гитлеровцы пришли сюда убивать. Только дураки верят, что Гитлер принёс избавление. Таких, правда, много… Дураки на Руси никогда в дефиците не были и не будут.
- Похоронить бы ребят. И девчат, - Егорыч стащил с головы пилотку, и принялся нервно мять в больших, натруженных ладонях,- Плохо им так.
- Нет времени Егорыч, - откликнулся Карпин.
- Знаю товарищ лейтенант. Баб то за что? Мрази, - старшина вздохнул и пошёл через поляну. Зотов видел как он разговаривал с мертвецами и закрывал лица кусками брезента.
- Тов… товарищ лейтенант! – внезапно осипшим голосом позвал Сашка Волжин, - Идите сюда, тут такое… такое!
Первым Зотов увидел блюющего в кустах радиста. Толком не завтракали, поэтому Капустин, в жутких конвульсиях, давил из себя жёлтую, вонючую жидкость и исступлённо мотал головой. Волжин замер на краю небольшого овражка, покачиваясь словно оживший языческий истукан на ветру.
Даже не овражек, промоина метра два глубиной, с пологими, песчаными склонами, заросшая осокой и камышом. На дне груда сгнивших тел в обрывках солдатской формы. Зотов вздохнул как перед нырком в глубину и спрыгнул. Под ногой поехал песок и сухая, прошлогодняя трава. С сонным жужжанием поднялась туча зелёных, откормившихся мух. Трупов больше десятка, все полураздеты и густо перемотаны слоями бинтов. Тут же обломки носилок. Картина из ночного кошмара. Немцы притащили тяжелораненых и сбросили вниз, ещё живой, шевелящейся кучей. Зотов поморщился при виде расплющенных прикладами голов и вспоротых животов. Добивали штыками, ногами, палками, камнями, просто глумились. У большинства бойцов в глаза забиты винтовочные гильзы, на лицах и спинах ножами вырезаны звёзды, которые не успело скрыть разложение. Как может человек дойти до такого? Как он спит после того как упивался кровью и страхом, как смотрит в глаза своим детям? О чём думает, вспоминая убитых? Как этими руками прикасается к матери или жене? Безумие.
Лейтенант Карпин шумно сглотнул. Егорыч глянул в овраг, и ничего не сказал, зыркнув недобро из-под кустистых бровей.
- Надо уходить, - внезапно охрипнув, сказал Зотов, и остервенело полез из братской могилы. Волжин подал ледяную, влажную руку и разведгруппа растворилась в мрачном бору. Никто не оборачивался. Об увиденном они больше не разговаривали, не обсуждали. Те, кто пережил эту войну, никому ничего не рассказывали, ни родным, ни близким, ни ордам пионеров требовавших подробностей о войне, молчали даже в хмелю. Каждый навсегда унёс в своём сердце кусочек этой залитой кровью поляны. Они молчали, и лес шумел скорбно и величаво, и тянули ветки молодые осины, пытаясь своей наготой прикрыть следы жуткого преступления.   
К хутору вышли часа через два. Место намеренно выбрали уединённое, глухое, вдали от дорог. На хуторе должен ожидать партизанский связной. Лес поредел, разлапистые ёлки сменились молодой берёзовой рощей. Группа залегла на опушке. Лейтенант тихо выматерился.
 Зотов тихонечко раздвинул кусты. Хутора не было. За вспаханным полем чёрным пятном разметалось огромное пепелище, с остатками обугленного сруба и закопчённой печью, устремлённой в беззаботно-синие небеса. И тишина, только трясогузка чивкала, скача на картофельнике по комьям подсохшей земли. Зотов ненавидел тишину, есть в ней что-то зловещее… Уцелели крохотная банька, стоящая на отшибе, плетень  и ворота, на которых мерно покачивались под порывами ветра три мертвеца. Дистанция метров сто, толком не рассмотреть.
- Ну вот что за денёк сегодня такой? - Карпин передал бинокль.
Зотов приложился к окулярам, пядь за пядью изучая местность перед собой. На воротах висели мужчина с разбитым лицом, женщина в окровавленной ночной рубашке и мальчишка лет двенадцати. Валялись стулья. На груди у каждого повешенного табличка с надписью «Partisan», у мужчины прибита гвоздями, в хорошую оптику видны загнутые в разные стороны шляпки. Пытали, а потом вздёрнули. Вновь холодок пробежал по спине. А что если связной выдал и группа явилась прямо в засаду? Сейчас пронзительной трелью разольётся свисток и ближайшие заросли ощетинятся сотней стволов. Все и ляжем, по собственной глупости. Как поросята на бойне. Зотов, сейчас, очень пожалел, что не запасся оружием. Надо раскрутить лейтенанта хотя бы на пистолет, иначе чувствуешь себя голым с одним перочинным ножиком, которым и зарезаться толком не выйдет.
- Лейтенант, - шёпотом позвал Зотов, - Фланги надо проверить, особенно вон те кустики, там рота спрятаться может.
- Волжин, Егорыч, слышали? Выполнять,- Карпин покосился на очкарика. Вот навязался на мою голову. Приказ был короткий и ясный: десантироваться парашютным способом в тылу противника и в условленном месте встретить агента под кодовым именем «Лис». Вопросов не задавать. Выйти в расположение партизанской бригады «За Родину» и ждать эвакуации самолётом на Большую землю. Самостоятельных попыток пересечь линию фронта не предпринимать. Подвергать опасности жизнь Лиса строжайше запрещено. Майор Томин, начальник разведки так и сказал, неимоверно гундося из-за разорванного осколком носа: «Бегечь как стагая дева невинность, со всем возможным стаганием и прилежанием. Сами подыхайте, его доведите.»
И ещё одно запомнил Карпин. У майора, в уголочке, скромно сидел неприметный пехотный капитан, тихий такой, слова не произнёс, смотрел в стену, сонный, рохля рохлей по виду, но майор тянулся перед ним как салага-призывник перед комбригом. Карпин однажды поймал мимолётный взгляд капитана и волосы на бритом затылке зашевелились. Так смотрят бабушки у подъездов, мгновенно определяя кто пьяница, кто гулящая, а кто немецкий шпион. Дельце короче мутное.
Самое поганое, с момента встречи группой командует не лейтенант Карпин, а чёртов Лис. Где это видано чтобы фронтовой разведчик, двенадцать раз ходивший в немецкий тыл, добывший пять языков, подчинялся хрену с горы, похожему на учителя географии? От него даже чернилами пахло…
Зотов мысленно разбил сгоревший хутор на квадраты, сейчас важна каждая мелочь. Единственная малонаезженная грунтовка петлёй уводила в лес. Если связной был не рохля и ворон не считал, то вполне мог услышать гул моторов и спокойно уйти. Жильё хитро расположено среди топких болот, незаметно не подберёшься, если не знаешь тайные тропинки и гати. По уму нужно обследовать тела, многое прояснится, например, был ли среди повешенных партизана. Его выдаст синяк от приклада на плече, пороховой нагар на руках, въевшийся в кожу запах костра. Зотов чуть улыбнулся, представив, как обомлеют разведчики, увидев, попутчика, аппетитно обнюхивающего не первой свежести труп. Нет, это не вариант. Во-первых выходить из леса опасно, а во-вторых, если связной раскололся, то немцы забрали его с собой и в данный момент по душам общаются в брянском подвале гестапо.
Из зарослей выскользнул Волжин и доложил:
- Никого товарищ лейтенант, на опушке трава потоптана и примята, но уже почти вся поднялась. Если и был кто, то часов восемь назад.
Через минуту появился Егорыч и отрицательно помотал головой. От сердца чуть отлегло. Зотов вернул бинокль и сказал:
- Больше нам тут делать нечего.
Теперь в дело вступал запасной план. К партизанам придётся выходить самостоятельно, практически наугад, а это сплошной геморой.
Карпин махнул рукой. Разведчики отползли, и пригнувшись, растворились в густом, захламлённом буреломом лесу. Просвет с хутором затерялся в мешанине сомкнувшихся ёлок. Под ногами захлюпало небольшое болотце, пришлось взять в сторону и двигаться по руслу журчащего между корней ручейка. Зотов набрал горсть ледяной воды, и умыл запылённое лицо. Пить не стал, прополоскал рот и сплюнул. Жарища неимоверная, чем больше пьешь, тем больше хочется, в итоге потеешь словно ишак и выдыхаешься на первом же километре. А путь предстоит неблизкий.
Выбрались на сухое. Лейтенант напряжённо прислушался и приказал:
- Волжин, Капустин в охранение, привал десять минут, - достал карту километровку и осторожно развернул.
- Где мы? - спросил Зотов, вглядываясь в сплошную зелень лесов и синие ниточки рек. Из ориентиров грунтовка и село Алтухово оседлавшее железную дорогу Киев-Брянск.
- Тут, - грязноватый, коротко обрезанный ноготь лейтенанта указал точку на краю малопроходимых болот, и пополз на запад, пока не достиг квадрата пятьдесят девять-четырнадцать,- Двигаемся сюда.
Зотов прикинул на глаз. По прямой километров десять, да только в лесу прямых дорог не бывает, можно смело на два умножать, а то и на три. Лес на карте густой, хороший, опасных полян, просек и дорог почти нет, а те что есть, пересекать не придётся, это плюс. И спросил:
- Уверены, что отряд именно там?
- Неуверен, - признался Карпин, - Дислокация обозначена на тридцатое апреля, сегодня второе мая, за это время отряд мог уйти в любом направлении, партизанская жизнь кочевая. Если в квадрате не обнаружим, придётся выходить на связь с Центром. А этого очень не хочется.
Зотов понимающе кивнул. Радиосвязь штука крайне полезная, но опасная. Немцы пеленгуют сингал с точностью до десятка метров. Одному Богу известно сколько разведгрупп НКВД и партизанских связных, погибли или угодили в застенки гестапо, неосмотрительно выйдя на связь. Известны случаи захвата и перевербовки радистов, впоследствии ведущих двойную игру. Зимой сорок первого-сорок второго так было с агентом под позывным «Матвей», заброшеным в Белорусию. Приземлился удачно,в положенное время вышел на связь, вёл себя спокойно, отчитался о вливании в партизанский отряд. Подтвердил готовность к приёму основной группы. Была сброшена группа ОМСБОНа, пятнадцать молодых парней, сплошь кандидатов и мастеров спорта. «Матвей» доложил, что ребята успешно встречены и ждут указаний. Но в управлении особых дел тоже не дураки работают, запросили пароль известный только командиру группы. Тут «Матвей» принялся юлить и нести околесицу, стало понятно, что он работает на немцев, а десантники уничтожены в полном составе или захвачены в плен. Через пару месяцев, от минских подпольщиков, поступила информация, что советская диверсионно-разведывательная группа, на месте высадки попала в засаду и приняла бой. Живым врагу не сдался никто. Командир группы Олейник подорвал себя гранатой. Такие дела…
- Курить хочется, - мечтательно причмокнул Капустин.
- Разговорчики, - предупредил лейтенант,- Партизан встретим- покурим, табачок у них знатный, сушеный мох пополам с дубовыми листьями, а пока ни-ни у меня.
- Где они партизаны эти? - проворчал радист, отвернулся и принялся сосредоточенно жевать сорванную травинку.
Зотов закинул ноги на трухлявый пень. Сам бы покурил с удовольствием, привёл мысли в порядок, успокоил нервишки. Нельзя. Лес с виду безлюден и тих, а глубже копни, как первомай в центре Москвы, не протолкнёшься. То и дело встречались тропы со свежими следами в грязи, лошадиный помёт, затоптанные окурки. В округе до сих пор прячутся окруженцы, голодные, злые, опасные, кто в примаках, кто сам по себе, ждут пока ситуация прояснится, навсегда пришёл немец или на время. Кроме них партизаны- настоящие и не очень, и те и те грабят и стреляю чужаков без предупреждения. От бескормицы тянутся в лес жители окрестных деревенек и сёл, берут ягоды и грибы, ищут оружие и боеприпасы, брошенные отступающими частями Красной Армии, имея небольшой, но стабильный доход. Старики, женщины, дети, среди них положенная теорией вероятности часть агентов абвера, гестапо и прочих интересных организаций, где людей любят разбирать по частям. Поэтому лучше здесь не курить. В лесу папироса убивает в прямом смысле этого слова.
Лейтенант заботливо убрал карту и повёл группу в обход выгоревшего участка, усеянного пиками почерневших деревьев. Тонкий слой почвы превратился в золу, могучие сосны, потеряли опору и обрушились, жутко растопырив узловатые корни, напоминая кракенов перед атакой. Огонь отбушевал здесь в прошлом году, сквозь гарь и пепел, прибитый дождями и снегом, густой россыпью пробилась свежая, изумрудная зелень. Дробно застучал дятел, прыгая по верхушке мёртвой сосны. Сплошным морем раскинулся огромный, захламлённый сухостоем малинник. В такой лучше не соваться, треск будет слышен на сотни метров вокруг, привлекая ненужных и малоприятных свидетелей. Лес становился всё гуще, вершины елей сомкнулись над головой, закрыв небо и солнце. Заметно похолодало, Зотов застегнул пальто на все пуговицы. Весенняя жара обманчива, вроде потеешь, а дунет порывистый северный ветер и привет воспаление лёгких, давненько не виделись. До ближайшей больницы три сотни вёрст по лесам, а у лейтенанта в аптечке бинт, пузырёк йода, вата и таблетки от злого поноса. Ах да, ещё фляга спирта. Значит живём!