Рус

Рус

Русу не повезло сразу, как только он родился.

Мать, посмотрев на склизкий, издающий слабое пищание комок, отвернулась, не сказав ни слова. Акушерки переглянулись, но не стали уговаривать. Не эта первая, не это последняя, всех не науговариваешься. К тому же весь роддом был наслышан об истериках, которые закатывала эта еще молодая, но со следами потертостей, женщина. 

Избавиться от нежелательного ребенка сразу ей не удалось, поэтому, больше ни разу не увидев сына, не зная, куда его унесли, обмытого и орущего уже в полную силу, она быстро, не читая, поставила росчерк рядом со своей фамилией в бумажке об отказе, и покинула роддом.

Она вернется сюда спустя три года, но уже счастливая, унесет пухлый сверток с приятно пахнущей девочкой - сестрой Руса. Их встретит толпа новых родственников, громко празднующих прибавление. Но Рус никогда об этом не узнает.

Он мог бы найти мать, если бы хотел. Просто ему никогда не приходило это в голову. 

Если ему в чем и повезло, так в том, что он умел просто жить.

Вытянутый, нескладный, с блуждающим мечтательным взглядом, он никогда не вызывал умиления нянечек в детском доме. И желания подружиться у других детей. 

Учителя говорили, что он умственно отсталый. Даже обучаясь по спец программе, успехов он не делал, но аттестат о среднем образовании все-таким смог получить. 

Директор детского дома побаивалась странного мальчишку. Она заступила на эту должность примерно в то же время, когда и Рус появился в нем, после Дома малютки. Он был первым, кого Анастасия Федоровна увидела, приехав на новое рабочее место на окраине города.

Детский дом располагался в старом купеческом доме с большим участком, бывшим когда-то густым садом. Без ухода и от старости многие деревья погибли, но несколько вишен и яблонь еще росли, не желая сдаваться времени. 

Под начинавшей зеленеть вишней и стоял Рус, глядя на женщину, выходящую из автомобиля. Она наткнулась на его взгляд: ничего не выражающий, какой-то потусторонний. “У мальчика красивые глаза”, - подумала Анастасия, но содрогнулась, будто увидела в этом взгляде что-то такое, что напугало ее. 

Глаза у Руса и правда были красивые: большие, карие, обрамленные густыми черными ресницами. Он редко прятал взгляд, но ни на кого не смотрел долго, его взгляд скользил от одного предмета к другому, будто не различая, живое перед ним или нет. Для него не было разницы, смотрел ли он на дерево, на человека, на старую кирпичную стену или на пустое место. Наверное, именно взгляд так пугал окружающих взрослых, и заставлял сомневаться в психическом здоровье мальчика.

Лицо его, безмятежное и спокойное, также обычно ничего не выражало.

Казалось, он вообще не способен испытывать сильные эмоции. Даже наказания он переносил терпеливо - а наказывали его довольно часто. Скорее всего, от страха. Нянечкам он внушал какой-то потусторонний, сверхъестественный ужас. Но, стоило нянечке или педагогу покинуть рабочее место, как память о мальчике будто бы размывалась. Он просто никому не запоминался, не всплывая в памяти ярким пятном, а смешиваясь со старыми стенами детского дома. Это была его особенность.

Не только печали, но и радости, казалось, ему были неведомы. Когда другие дети радовались новогодним подаркам или нечастым подношениям спонсоров, его ничто не могло удивить или осчастливить, и он оставался все таким же умиротворенным, спокойным, и - нейтральным.

Менялось выражение лица и глаз у Руса только в одном случае: рядом с маленькими детьми.

Первой его талант разглядела также Анастасия Федоровна. И если поначалу ей хотелось найти способ избавиться от странного мальчишки до его восемнадцатилетия, как-нибудь обойдя закон или переведя его в другое учреждение, то теперь, с новым открытием, необходимость в этом отпала. Она по-прежнему его боялась, но разум и талант педагога превозобладал перед иррациональным.

Рус был ловцом детских душ. 

Ему было почти двенадцать, когда в детдом привезли шестилетнего Юрку. Отца Юрки, уже спишвегося совсем после смерти жены, лишили родительских прав. И Юрка, хоть и не привыкший к доброму обращению дома, но все-таки помнивший еще, каково это, когда у тебя есть мамка и папка, был похож на затравленного зверька. Он писался по ночам и плакал, подзывая маму. Ночные нянечки жалели мальчишку, но и им начали надоедать ночные концерты, когда он мешал спать другим ребятам. 

Однажды ночью Юрка не заплакал. Утром оказалось, что рядом с ним в постели лежит Рус. Младший мальчик крепко обнимал старшего, прижимаясь, а на лице его была улыбка. Постель также впервые была сухой. 

Руса вызвали к директрисе, где она собиралась отчитать парня, но вместо этого попросила больше не покидать своей постели по ночам. 

- Что произошло? - спросила она строго, когда Рус пришел к ней “на ковер”.

- Я слышал, как Юрка плакал, и решил успокоить его, - просто ответил Рус, слегка улыбаясь.

Больше ничего Анастасия Федоровна не добилась, и ограничилась лишь замечанием. “Снова испугалась мальчишки”, - укоряла она себя потом. Но в глубине души уже готова была признать, что он не такой, как остальные. Что у него дар. И решила присмотреться к парню получше. 

Юрка с тех пор плакать перестал, и дом больше не вспоминал. И хотя Рус больше не ночевал в его постели, у мальчика появлся кумир. Юрка ходил за Русом по пятам. Эта странная дружба поначалу удивляла учителей и воспитателей, но потом они заметили, что Юрка становится открытым, общительным, и, что не характерно для маленького обитателя детского дома, доверчивым. Нельзя было не признать, что именно Рус хорошо повлиял на Юрку. 

После Юрки, да и во время него, были Вадик, Никита, Саша-Слон, еще один Вадим и Зоя-Пацанка. Это из тех, кто были преданы Русу до самого его выпуска. Больше всего было птенчиков, которых он пригревал в своих руках ненадолго, а затем они, получив свою порцию любви, спокойствия, уверенности и доверия, улетали от него.