С того света

С того света

Я совсем не знаю, что говорить.

Возможно, мне нечего сказать.

Бывает такое?

Разве может быть, чтобы человеку совсем, совершенно нечего было сказать другим?

Не может. Ведь он способен рассказать, что дышит, пукает, потеет. Если тебе нечего сказать, наверно, ты умер.

Хотя, кто знает, может, мёртвым есть много чего нам, живым, рассказать. Вот только они уже не могут.

Хотя некоторые из них пытаются.

А вот и история вспомнилась. Вспомнилась, хотя лучше б её забыть.

Было это лет двадцать назад, когда я работал в морге при хосписе.

В основном селились тут тела старых и изъеденных болезнью. Помню одного старика, который был похож на пожухлую сливу. Синюшный, сморщенный, а ведь только умер. Ещё бабки две было, близнецы. В один день умерли. Вот же ж как в жизни бывает. Точнее, в смерти, лучше сказать.

Много их было, стариков этих.

А вот молодые редко в мой морг захаживали. Как-то родные всё больше с молодыми дома возятся и в хосписы не сдают. А старики что? Отработанный материал жизни.

Или смерти, да-да.

Мало было этих молодых, мало. Но бывали… и вот одна из них у меня всё никак из головы не идёт.

Сидел я, значит, на посту своём. А работал я, несмотря на то, что вы там, наверно, себе подумали, охранником. Трупы я не вскрывал, зато имел к ним доступ, как к своей заднице: при людях этого делать мне было нельзя, но вот как только все расходились… В общем, любил я захаживать к холодильникам, гадать, кто где спрятался. Мимо меня провозили всех, кто становился нашими постояльцами.

Ну и сидел я, читал Буревестника. Это наш местный журнал такой был. Ну так, газетёночка самопальная. Смешно сказать, газета нашего хосписа. Тут и шутки всякие были, анекдоты, жизненные истории. Так вот читаешь про кого-то, а он раз — и мимо тебя проезжает.

Так читал я историю одной девушки. Молодая, всего двадцать пять. Жгучая брюнетка, как говорится, а глаза — голубые. Газетка-то цветная у нас была, так я чуть и не обалдел, когда фото её увидел. Смотрит она своими голубыми глазищами, а чёрные волосы вокруг личика вьются. Я тогда и не думал, что она в хосписе в нашем. Забыл прямо. Просто смотрел, как на порно живое. Ну как тут ещё сказать? Зацепила она меня, в общем. А кого б нет? Кого б нет-то? Такая красота редкостная, что, как говорится, не описать — не обкакать.

Писали о ней, что работала она моделью в каком-то агентстве и на съёмках откуда-то грохнулась, типа с постамента какого-то, чёрт его знает. Ну и перелом позвоночника, паралич, кома, пролежни и прочая гадость. Все от неё отвернулись — никто с ней возиться с такой не хотел. Ну и сдали товарищи в хоспис. Родителей у неё не было, детдомовская.

Вот такая вот судьба у девчонки. Младше меня тогда всего на каких-то три года была.

Я тогда думать ещё стал, может, как-то пробраться к ней, пока ночью все спать будут — всё равно она парализованная…

Ну и пока думал, руку в штаны опустил, по сторонам огляделся, чтоб патологоанатом наш, Борька, не смотрел на меня. А то я его знаю, перверт, как говорится, проклятый. Борьки поблизости не было, наверно, шкурку гонял на очередную сморщенную сливу. Утром двух таких привезли. Вот он там веселился!

Но только я решил предаться утехам, как послышался скрежет лифта, и вскоре створки разъехались, санитары выкатили каталку, на которой лежала она.

Обычно трупы ввозили под простынёй. Кому охота пялиться на мертвецкую рожу? Кроме Борьки, конечно. Но она лежала раскрытая. Не полностью. Лицо только. Как пить дать санитары на неё в лифте таращились. А потом наскоро прикрыли. А лицо ненароком оставили.

Да и как такое лицо закроешь-то? Невозможно это. Нереально.

Сижу я с рукой, значит, в штанах-то. И пялюсь. Под простынёй вырисовывались грудки. Губы синеватые приоткрыты — так и манит чертовка.

Ну я руку быстренько вынул, эти даже и не заметили.

- Здоров, - говорят.

- Виделись, - отвечаю.

Тот, что спереди катил, лысый и мордатый, приосанился и лыбу мерзкую натянул.

- А мы ещё одну к вам привезли. Борька позабавится.

- О! - вскрикнул второй, - вот эту вот, - и на газету мою кивает.

Такая ревность меня охватила. А ведь и правда, Борька охочий до ебли с трупами — может и мою эту девочку оприходует. И чего о ней раньше-то не писали? Так бы успел уже ночью к ней в палату пробраться и отделать как следует.

- Вижу.

- Ну давай, - кивнул мордатый, и повезли они дальше мою подохшую красавицу.

Дело это к вечеру было, все уже расходились. Я специально ошивался поближе к Борьке, чтобы он ей не присунул. Он злился всё, спрашивал, не надо ли мне на пост и всё такое. Он-то думал, никто о его проделках не знает.

В итоге так и ушёл он, не занырнув в потроха молодухи.

- Ну пока, Манечка, - сказал он ей на прощанье. Мне кивнул, застегнул свою куртку, злобно на меня зыркнул, ещё раз кивнул и свалил наконец-то.