Сага о принце на белом коне

Глава 1. О так себе девицах

Девица была так себе. Завалящая, прямо скажем, девица. Низкорослая, удручающе плоская и темноволосая. Но Торвальд улыбнулся ей, как первой красавице Грейфьяля, и склонился в любезном поклоне.

— Приветствую тебя, благородная дева. Я Торвальд, сын ярла Эйнара, внук ярла Кнуда.

— Ивангелина Неванленнале, артефактор первой категории, — представил так-себе-девицу Барти. Посмотрел в лицо Торвальду, сочувственно вздохнул и уточнил: — Можно просто Ива. Колдунья Ива.

— Прекрасная Ива, — Торвальд улыбнулся не то чтобы с намеком, но чуть теплее, чем требовали обычаи гостеприимства. Когда пытаешься произвести впечатление на девицу, ни в коем случае нельзя обозначивать свои намерения сразу — сочтут гулякой и бабником. Нет. Действовать нужно осторожно и вкрадчиво, как рысь на охоте, подбираясь к добыче на мягких лапах. Поэтому Торвальд ограничился улыбкой и легким поклоном. — Счастлив приветствовать вас в Грейфьяле. Хорошо ли доехали? Был ли благополучен ваш путь?

— Д-да,— девица Ива оторопело моргнула, с трудом оторвала взгляд от Торвальда, и медленно, с выражением глубочайшего охренения на лице, оглядела стены Хмельной залы.

Ну еще бы она не охренела! Торвальд бывал пару раз в поселении у пришлых. Хлипкие дощатые домики, разделенные на маленькие, скудно обставленные комнатки. А над Хмельной залой прислуга трудилась всю ночь! Теряющиеся в полумраке стропила увили свежесрубленными еловыми ветками, пол посыпали чистым песком, а длинные столы выскоблили и натерли маслом так тщательно, что в них отражались золотые отблески светильников. На стены Торвальд приказал повесить самые богатые шкуры, а сзади, за тронными креслами, даже парочку турландских ковров. Мать не одобряла подобного расточительства, но отец был совершенно однозначен: пришлую девицу требуется впечатлить.

А что может впечатлить лучше, чем турландские ковры? Тонкие, мягкие, как шкурка бельчонка, они сияли дивной радугой красок даже в сумраке залы. Удивительные звери бродили среди неведомых цветов, пестрые птицы пели в ветвях чужедальних деревьев. А вокруг этой роскоши, сплетаясь в ажурную вязь, тянулся странный, путаный узор, похожий то ли на загадочные письмена, то ли на прихотливые узоры, которые рисует на ледяном металле мороз.

О себе Торвальд тоже не забыл. Те, кто утверждает, что женщина любит ушами — полные идиоты. Ну или уродливые скальды — стихотворцам за красивые слова действительно многое прощают. Но если боги не дали тебе испить бьера поэзии — придется усерднейше потрудиться. Приготовляясь к встрече, Торвальд заплел в волосах две косички, перевязав их нарядными ярко-синими лентами, а бородку и усы тщательно постриг и подровнял. Вместо обычной холщовой рубашки он надел тонкую, крашенную бузинными ягодами — от них ткань приобретала роскошный темно-лиловый цвет. Грубый каждодневный пояс Торвальд заменил на праздничный — широкий, блестящий, украшенный серебряными заклепками.

Но не красотою единой! Об угощении для гостей Торвальд тоже подумал.

На очаге уже истекал соком поросенок, маринованный в меду и можжевеловых ягодах, в котле кипела, побулькивая, пшеничная каша. Торвальд кивнул служанке, и та сорвалась с места, расставляя по столу роскошную серебряную посуду. Любимое мамино блюдо — серебряное, с богатой чеканкой, она торжественно водрузила в центре, выложив на него гору золотистых, масляно поблескивающих лепешек.

— Не откажетесь преломить со мною хлеб?

— Не откажемся! — не дожидаясь ответа спутницы, возликовал Барти. И двинулся к столу, азартно потирая руки. — Так, что тут у нас? Соленая рыба! Ив, ты обязана попробовать местную рыбу. Особенно форель — вкус изумительный! И грибочки жареные, и бекон… На ольхе закопченный между прочим, с душистыми травками. Ив, ты такого еще не пробовала!

С чувством глубокого удовлетворения Торвальд наблюдал за его восторженным токованием у стола. Судя по реакции Барти, пиршество удалось на славу. И это было личной заслугой Торвальда! Именно он составил список блюд, которые особенно нравились пришлым, выбрал из этого списка самые дорогие и праздничные, а потом запугал до полусмерти старую кухарку. Несчастная женщина всю ночь простояла у очага, зато теперь мясо было нежнейшим, лепешки — пышными, как пуховая перина, а от горшочков с тушеными потрохами шел такой дух, что рот наполнялся слюной.

— Садитесь же, прошу вас, — широким взмахом Торвальд указал на скамейку, заботливо накрытую мягкой медвежьей шкурой. — Отведайте бьера. Специально для прекрасной девы — с медом и тимьяном.

Наполнив свой кубок из цветного, рельефно отлитого стекла, Торвальд щедро плеснул на пол, жертвуя долю богам. Барти, конечно, выливать бьер не стал — это не делал никто из пришлых. Поначалу Торвальд удивлялся: почему боги не наказывают чужаков за такое неуважение? Но Ингвар, жрец Отана, только плечами пожал в ответ на его сомнения.

— А ты стал бы карать жителей Харбовью за то, что они не платят десятину ярлу Эйнару?

— Нет, конечно, — удивился Торвальд. — В заливе Харбовью правит ярл Эрнольв.

— Вот именно. Он собирает с людей дань, он и карает за неуплату. У пришлых есть собственные боги, не забывай об этом.

Обдумав слова Ингвара, Торвальд пришел к выводу, что старый жрец прав. Но на месте пришлых он все-таки жертвовал бы местным богам. Чужие-то далеко, а эти — рядом!

С другой стороны — может, у пришлых были очень ревнивые боги?

Девица Ива, с удивлением посмотрев на темную, пахнущую медом и травами лужицу, быстро впитывающуюся в золотой песок, тоже накренила свой бокал и уронила вниз несколько капель.

— А ты, я смотрю, внимательно прочитала руководство по интеграции, — малопонятно заржал Барти. — Если вы уже закончили культовые действия — может, наконец-то пожрем?

— Почему бы и нет? — Торвальд как хозяин первый взял с блюда лепешку. За ним к еде потянулся Барти, азартно сгребая к себе на тарелку толстые розовые ломти бекона. Торвальд, подвинув блюдо с поросенком, вырезал самую сочную часть вдоль хребта и положил мясо девице.