Самое важное

Самое важное

- Это ты? – проговорил он, удивлённо вглядываясь в меня -  такой?
    Его реакция на мой образ была настолько очевидной, что я, как бы оправдываясь, только развёл руками.
    - Сколько тебе? – спросил он.
    Я ответил.
    - Ужас, - сказал он. – Я даже не представляю, как можно жить в 40, а тебе…
    - Мне самому жутко, - ответил я, - когда говорю о том, сколько мне.
    - Как ты живёшь?
    - Ничего, - ответил я.
    - Бедно?
    - Нет, что ты?! – поспешно возразил я, правда, сразу же добавил, что и не очень богато.
    - А работаешь кем?
    - Инженером.
    - Как?! – воскликнул он. - Так и проработал всю жизнь инженером?
    - Нет, я ещё учителем был. А ещё бизнесом занимался. Правда, недолго и неуспешно.
    Я заторопился: столько хотелось рассказать ему. Про то, что всё не так плохо получилось в нашей жизни. Про учительство. Про жену, с которой столько лет прожили и до сих пор не опротивели друг другу. «Даже шутки друг друга понимаем, и, бывает, ржём на пару. А ещё она терпит мои слабости. И сын у нас есть».
    - Какой он?
    - Да такой же, как ты: яблоко от яблони….
Он усмехнулся, и задал вопрос, которого я ждал.
    - Ты пишешь?
    - Да, - сразу заговорил я, - пишу. Я написал почти обо всём, что ты пережил и задумал. А некоторые твои рассказы только чуть-чуть переделал. И знаешь, их неплохо читают.
    - У тебя вышли книжки?
    - Да, вышла одна, - я не хотел разочаровывать его и не сказал, что издал её за свои деньги и не очень доволен ею. Зато добавил, что в журнале несколько рассказов напечатали, и в двух сборниках.
    - А почему только одна книжка? – спросил он.
    Я стал объяснять ему про Интернет, «Проза.ру» и Фейсбук. Что это не хуже, чем книжка, потому что можешь сразу выставить написанное и имеешь обратную связь.... Мне стало неловко перед ним, получалось, что я имею то, о чём он мог только мечтать: читателей и, главное, читательниц. Ведь у него было всего несколько человек, которым он решался давать написанное. У него были и ещё предстоят встречи с редакторами, которые не будут сразу отказывать, а будут морочить голову, врать, что прочитали, юлить и переносить встречи. Говорить о том, что написано неплохо, но тема не та, что герой не тот и слишком пессимистичен, советовать написать о комсомольской стройке или битве за урожай. А ещё он получал и ещё не раз получит из редакций: «Вынуждены Вас огорчить…», «…не подходит по тематике…», «Задумано интересно, но решено напрашивающимися методами…». После которых рукописи будут рваться и будет даваться твёрдое слово: больше не писать…. А потом он будет нарушать обещания и опять писать. Не как я сейчас, лениво и по чайной ложке, ожидая месяцами великого вдохновения, а ещё лучше готовых строчек, которые залетят вдруг в мою голову, а ночами напролёт и в выходные, забывая о еде и даже о подружках. И огорчаться, что один товарищ, прочитав, пожал плечами и обронил: «Ничего так», а другой и вовсе промолчал. И лишь изредка радоваться, что сотрудницы смеялись над юмореской, что Лена, прочитав его рассказ, позвонила ему в три ночи и говорила, говорила…. И опять будут редакции и отказы, и другие единичные читатели, и… мусорное ведро, полное бумажных обрывков…
    - И что у тебя много читателей? – спросил он.
    - Немало.
    - Хорошо, - проговорил он и тут же. - Скажи, а ты написал что-нибудь такое, настоящее?
    - Не думаю, - я покачал головой.
    - Всё-таки природа после мамы отдыхала, - улыбнулся он.
    - Думаю: да, - сказал я и спросил. - Ты куда сейчас?
    - К маме. Я на два дня из М. приехал. Чтобы с Алисой побыть.
Он спросил, помню ли я её. Я кивнул.
    - Представляешь, приезжаем с ней, открываю холодильник, а там жареные цыплята и бутылка грузинского вина. Мама специально к моему приезду приготовила и завезла, хоть и обижалась, зная, что я в этот приезд даже не зайду к ней…. Вот решил, что нельзя не зайти: хоть спасибо скажу и часик поболтаем. Алиса, правда, изволила обидеться, почти поругались….
    Я очень хорошо помнил тот день, как и почти всё, связанное с мамой. И как иногда утром, проснувшись, видел стопочку отпечатанных ею листков моих написанных ночью творений. И когда успевала при её вечной занятости? И как умудрялась разбирать мои каракули?!
    Я проснулся и думал о своём сне. Не очень удивился ему: я часто думал о себе тогдашнем. По-моему, я не сумел убедить его, что у нас с ним более-менее сложилось. Я многое пытался во сне сказать ему, предостеречь, хотя бы от поступков, за которые потом всю жизнь было стыдно. Конечно, не всё, но, наверное, самое важное сказал. А на прощанье попросил: «Постарайся поменьше огорчать маму, береги её».
     А вдруг … вдруг он уговорит маму хоть раз подумать не о своих больных, а о себе и своём здоровье, и обследоваться. И её болезнь вовремя обнаружат, и она не умрёт через два года.…