Самурай

Самурай

В мире столько вещей, которые не любишь делать! Застилать постель, ездить летом в маршрутке, копать картошку, вставать по утрам, да мало ли ещё...

Но самое мерзкое среди всех – чистить засорившуюся раковину!

Тут всегда тянешь до последнего. Нет – нет, да и купишь себе вантуз. Чтобы подольше не разбирать сифон. Не сходит вода? Давишь её насильно этой чудесной резиной. Жидкость, конечно, возражает и рвётся обратно через переливное отверстие. А ты опять её туда – в манящие загадками лабиринты.

После констатации непроходимости ещё несколько недель можно продержаться на вантузировании. Если подключить к процессу каустическую соду – период такого перетягивания каната посильно продлить до месяца. Однако, всё-равно настаёт момент, когда и это не помогает. Мелкие тактические победы уступают место крупному стратегическому поражению.

После каждого пользования мойка превращается в бассейн с сальной ватерлинией, заполненный как будто наваристым супом. Пища, смытая с тарелок ведёт себя в этом бульоне по-разному. Если не лениться, и каждый день выделять для наблюдений хотя бы два часа, можно сделать много сенсационных открытий.

Например, кусочки котлет почти всегда сразу идут на дно, как утюг. А морковка отлично плавает. Кто бы мог подумать?! Ломтики буряка с пятнадцатиградусным дифферентом на корму зависают в толще воды, подобно субмаринам.

По паспорту плотность варёной вермишели из твёрдых сортов пшеницы, если кто не знает, сопоставима с плотностью воды и составляет немногим более 1000 гилограмм на кубический метр. Поэтому она тонет медленно, с достоинством. Как крейсер «Варяг». Это безусловно вызывает уважение.

Зелёный горошек плавает там и сям, как сорванные штормом якорные мины.

Не лишено любопытства поведение лапши. Порой она фиксируется в водоёме в вертикальном положении, словно водоросли в Саргассовом море. Отдельные лапшины сбиваются в стайки, переплетаются в жгуты, и элегантно колышатся в такт волне. Успокаивает лучше, чем гупии и меченосцы. Даже убаюкивает.

В поведении сельдерея просматривается известный каприз. Его фрагменты, словно насмехаясь над законами гидравлики, всплывают, отфыркиваются, будто ловцы жемчуга, и ныряют опять. Это явление ещё не до конца изучено учёными.

Герпетическими пузырьками различимы анклавы слипшихся зёрен горчицы.

С капустой – сложнее. У белокачанной совсем нет духа приключений, авантюризма и воли к победе. Она всегда тонет, как картошка какая-то. Пекинская и брюссельская соперничают в синхронном плавании. И только цветная – белыми лилиями украшает поверхность.

Среди весёлых радужных плевков жира кайфуют надувные матрасики жареного лука.

Доминирует над всеми объедками полузатопленный авианосец надкусанного салатного листа.

Если на какое-то время оставить такой аквариум в покое, в нём образуются устойчивые внутренние связи. Экосистема, если хотите. И потом даже немного жаль нарушать её хрупкое равновесие.

Настраиваешься задолго до битвы. Дважды в день освежаешь в памяти кодекс бусидо. Воплощаешься кухонным самураем.

И вот, наступает момент истины. Руки трусятся, коленки дрожат. Натягивешь парадное кимоно, вяжешь на голову белую повязку, садишься на татами. Обнажаешь вакидзаси, замаскированный под тяжёлый газовый ключ, и бережно кладёшь его себе на колени. После того, как твоя скво закончит чайную церемонию, удаляешь из кухни всё живое: стариков, детей, женщин и хомячков. Ты почти готов. Берёшь инструмент и выступаешь. Чистя слив, всегда переживаешь маленькую клиническую смерть. Тренировочную. Это не хорошо и не плохо. Просто так есть.

Поэтому перед самой атакой лучше представить себя уже погибшим. Тогда страх исчезает, и ты становишься непобедимым. Memento mori. Так немного легче лезть под раковину.

В гробу гораздо просторнее и светлее, чем здесь. Переборов клаустрофобию и осмотревшись, первым делом приветствуешь пауков. Вежливость – прежде всего!

Постепенно глаза привыкают к темноте, и взгляд отмечает мандариновые шкурки, огрызки и фантики, не попавшие в мусорное ведро в канун Нового Года. С ними можно не здороваться. Хочется отрапортовать на Землю: «Хьюстон, я на месте. Вижу объект. Приступаю к откручиванию накидной гайки. Приём».

Сразу после этого приходит сожаление, что дома нет респиратора. Но ты собираешь волю в кулак, и, как берсерк, охваченный боевым безумием, бросаешься в самую гущу. В самую гущу.

Затем отрывисто, по-военному докладываешь: «Хьюстон, я уже проблевался. Состояние улучшается. Могу продолжить работу. Приём». В эфире тишина, Хьюстон не отвечает. Но ты чувствуешь - он не возражает против продолжения. А так хочется услышать сквозь помехи: «Если ты не сделаешь это, то никто не сделает. Держись, сынок»!

Далее. Поборол ты, допустим, всю эту вонючку. Промыл все прокладки, колени, отводы и переходники. Для простоты восприятия здесь надо привести художественное сравнение сантехника и альпиниста.

У альпиниста как бывает? Поднялся на вершину. Вроде бы: самое сложное преодолел. Может, стошнило по дороге два-три раза от горняшки. (Тождественно разборке и промывке сифона с сопутствующей рвотой). Посидел, отдышался минутку. Но теперь надо вниз. И почти столько же усилий! (Тождественно обратной сборке устройства). Сантехник, считай: тот же скалолаз. Только ему стократ горше. Ибо один дышит свежим разреженным воздухом, а другой – тоже свежим и тоже разреженным. Но – говном. И ещё: восходитель худо-бедно спустится с горы, а ты никогда уже не скрутишь все трубочки так, чтобы не текло. Никогда!

Это, между прочим, противоречит нулевому постулату термодинамики. Если кто подзабыл, вот он: «изолированная термодинамическая система с течением времени самопроизвольно переходит в состояние термодинамического равновесия и остаётся в нём сколь угодно долго, если внешние условия сохраняются неизменными». Каково? Хрен там! О каком термодинамическом равновесии нам толкуют, когда всякий раз капает в новом месте, падло?! Ведь и силикон не помогает.И много силикона!