Савва и Краснокнижный Кречет

ГЛАВА IV ВСТРЕЧА У ЛЕСНИЧЕГО

Домой я вернулся поздно. До четырёх утра мы с профессором Гнедовым изучали книгу. Из-за старорусского наречия читать её было довольно тяжело. Кроме легенды о Марье-Самоцветнице нам удалось разобрать ещё три рассказа.

Легенда о Жар-Птице

В лето мироздания 6916 года явились люди с дальних земель и основали город на холмах вблизи Ирийского леса, назвав его Холмогорском. Среди прибывших были купцы Игнатий Алтуфьев, Порфирий Изотов и Степанид Коротков с женами, детьми и челядью.

Приезжие скупали у местных жителей куньи да соболиные меха, но традиций и обычаев аборигенов не чтили. В августе же 6918 года пошёл Порфирий Изотов к охотникам за новой пушниной и увидел на окраине леса незнаемую птицу высотой в три аршина, оперенье её, как радуга, переливалось разными цветами и сияло ярче солнечных лучей, пела же она с усладою для слуха. Порфирий не стал кланяться лесному чуду и чествовать его, а вынул лук со стрелами и отпустил стрелу, птица в тот же миг упала замертво. Купец подобрал её и унёс к себе в терем, чтобы похвастаться перед женою.

Ночью в доме купца случился великий пожар, всем городом тушили его, однако огонь этот простой водой залить не удавалось, а на другие дома и близстоящие деревья он не переходил. Терем купца сгорел дотла.

Во время пожара соседи слышали, как из гущи пламени раздавалось дивное пение, а потом из самой середины огня выпорхнула невиданной красоты птица и улетела в сторону Ирийской чащи, оставляя за собой след из падающих звёзд. Когда же птица скрылась из виду, огонь погас. Сам же Порфирий Изотов пропал в пожаре.

Мрачная красота рассказа изумляла, как и легенда про Марьюшку. Вторая история, где упоминался мой хороший знакомый, поразила меня ещё больше.

Сказ об Аукином блюде

В Ирийском лесу от Калинова моста до терема Гамаюна раскинулся Аукин бор. Сам Аука невелик ростом - от силы полтора аршина, на голове вместо шапки - большая шляпа от гриба-боровика. Борода у Ауки до полу, волосы золотистые, как солома пшеничная, сам он может в пень или куст по своему желанию обратиться, любы ему всякие шутки да забавы. Было у Ауки три дочки, красавицы писаные; простому человеку встречаться с ними опасно: кто их увидит - голову потеряет навек, жизнь ему не мила без них станет, ни есть, ни пить, ни радоваться уже не сможет.

Сам же Аука на людей сильно осерчал, и простые путники встречи с ним избегали. Поговаривают, что было у Ауки блюдо из хазарского серебра, Аука на это блюдо яблочко дикое клал, по блюду катал да приговаривал: "Катись, катись яблочко, всю правду мне открой о доченьках моих, где они сейчас, каким делом занимаются." Тут на блюдечке, как в зеркале венецианском, всё и отражалось, так Аука за своими дочками и следил.

Осерчали Аукины дочки на батюшку своего, нигде от него покоя не было. И решили они у отца блюдо выкрасть да спрятать.

Пошли девушки на окраину леса, где проживала иноземная бабка-травница Ядвига Скендер со своим внуком Евгешкой, и уговорили её за шёлковый платок да каменные бусы Ауку у старой черёмухи подкараулить да разговор с ним завести.

Так Ядвижка и сделала: подкараулила в назначенный час Ауку да давай его нахваливать: "Какой, говорит, пригожий да статный мужичок, век бы, говорит, смотрела, да глаз не отводила!" Ну, Аука голову и потерял.

А Ядвижка то никак не угомонится: «У такого-то богатыря да добра молодца, наверное, и чадушки красивые!» Аука щеками заалел, глазками заморгал и отвечает: «Есть у меня доченьки, три девицы-лесовицы, красоты невиданной, только непослушные очень да своенравные, я тебе их сейчас покажу!» Вытащил Аука из-за пазухи блюдо хазарское и давай по нему яблочко дикое катать да приговаривать: «Покажи, блюдушко, дочек моих любимых». Узор мудрёный на блюде разгладился и, как в зеркале, Аукины дочки в нём и отразились.

А бабка Ядвижка на блюдо-то и не смотрела, пока Аука дочками любовался, она нарвала баюн-цветов и сплела из них венок, потом этот венок на Аукину голову надела и говорит: «Дай-ка, я на тебя в венке полюбуюсь, ты и так лицом красен, а в веночке вообще век не насмотришься!». А баюн-цветы, из камней выросшие, силой снотворной обладали; Аука и сам не заметил, как глаза у него закрылись. Так он под черёмухой и уснул. Ядвижка же блюдо хазарское взяла и в избу свою поспешила, не стала она Аукиным дочкам блюдо отдавать, решила его себе оставить.

Аукины дочки долго травницу ждали, а потом почуяли неладное да к черёмухе старой поспешили, видят: под деревом отец их спит, а блюда хазарского при нём нет. Опечалились они, да делать нечего, венок из баюн-цветов с батюшки своего сняли, Аука в тот же миг и проснулся.

Сильно Аука гневался, по всему Ирийскому лесу треск да шум стоял. Обещал он Ядвижку наказать, а заодно и внука её, Евгешу; кричал, ногами топал, головою тряс: «Пусть только Ядвижка к Калинову мосту подойдёт, живо на неё кикимор напущу, и на отрока её младшего тоже!»

Да только Ядвига умная была, у моста она больше не появлялась, и внука своего тоже туда не пускала. Так Аука без блюда своего и остался.