Счастье

Счастье

Однажды я пообещала Оленьке: когда она выздоровеет, мы отправимся в парк и прокатимся на всех каруселях, включая те, к которым врачи запрещали ей даже подходить. Каждый раз, когда Оленьке становилось хуже, я принималась рассказывать, как весело мы покатаемся на машинках, обгоняя друг друга на поворотах, как высоко поднимемся в кабине колеса обозрения, чтобы увидеть многоэтажки размером с кукольные домики. Она закрывала глаза и облизывала бледные губки, представляя вкус сладкой ваты. Когда Оленька засыпала, я выходила в коридор. За дверью палаты меня ждал коричневый диванчик с мраморным рисунком из трещин на дерматине. На нем я часами сидела перед дверью палаты и плакала.

Из приступов отчаяния меня выводил Андрей. Он и сам был на грани, но ответственность врача не позволяла опускать руки. Присаживаясь рядом, он обнимал меня за плечи и шептал: «Мы выживем, мы сможем, мы сильные». Не знаю, кого именно он имел в виду. Может быть, шестилетнюю Оленьку, перенесшую две сложнейших операции на сердце и нуждавшуюся еще в одной, самой тяжелой и опасной. Или меня, полюбившую ребенка как своего, готовую на все, лишь бы ей помочь. Или себя, каждый день спасавшего жизни, насмотревшегося на человеческие мучения, но так и не сумевшего к ним привыкнуть.

Легко смириться с существованием боли, считая себя и своих близких неуязвимыми. Таким было и мое отношение, когда на дне рождения брата я познакомилась с красавцем-брюнетом Андреем. Известие о том, что новый знакомый работает кардиохирургом, вызвало за столом рассуждения о престиже и достойной зарплате. Андрей перевел тему разговора, спросив, кем работаю я. Когда я рассказала о своей фирме и о том, каких усилий стоило заключить последнюю сделку, он заметил:

— Вы, Мария, трудолюбивая девушка с массой нерастраченной энергии. Заходите-ка на неделе ко мне в клинику.

— Нет уж, спасибо, — я поперхнулась шампанским и вместо приятного тепла в животе, почувствовала жжение в носоглотке. — Может я и трудоголик, но чувствую себя пока нормально.

— Думаете, к нам только больные приходят?

— Что делать здоровым в больнице, если только они не медработники?

— Помогать.

— Свою нерастраченную энергию, как вы говорите, я с большей пользой направлю на работу, а часть гонорара переведу на счет клиники.

— Здоровье, как и счастье, за деньги не купишь.

— Лучше заплатить квалифицированному работнику, который обеспечит больным должный уход, чем подпускать к ним неумеху вроде меня.

— Спорим, вы измените свое мнение? Приходите в понедельник ко мне в кабинет, если не боитесь передумать.

Обычно я не «ведусь на слабо», но, приняв улыбку Андрея за флирт, согласилась на свидание. Надежды на экскурсию по клинике и обед в ближайшем кафе рухнули, когда Андрей встретил меня на пороге кабинета.

— Будешь моей медсестрой, — сказал он и протянул белый халат.

Я испугалась, что мне предлагают поучаствовать в сексуальной игре или, еще хуже, в операции на открытом сердце, но Андрей достал из картотеки несколько папок и сказал, что должен провести обход. Со вздохом облегчения я поплелась за ним, уверенная, что избежала нервных потрясений. Мы ходили из палаты в палату, Андрей осматривал пациентов, а я стояла в сторонке и наблюдала. Я видела обычных людей: пожилых и молодых, симпатичных и не очень. Андрей расспрашивал каждого о самочувствии, подбадривал шутками. Выходя из палаты, он объяснял, что молодая женщина, рассказывавшая, как утром ее навещал муж с годовалым сыночком, не проживет и двух месяцев без шунтирования, парень, похожий на моего брата, может умереть, так и не дождавшись донора.

В последнюю очередь мы зашли в палату к Оленьке. Она обрадовалась Андрею, хотела подняться с кровати ему навстречу, но трубки капельницы сковали ей ручки.

— Оленька, знакомься, это Маша, — подтолкнул меня Андрей.

— Привет, Маша, — еле слышным голосом сказала она, помахав зажатой в кулачке барби. — Ты любишь играть в куклы?

— Еще бы, — улыбнулась я и потянулась за лежащим на тумбочке кеном. — Можно?

Она кивнула. Куклы ожили, заговорив нашими голосами. Пока я развлекала девочку, Андрей проводил обследование. Отвлекшись на минуту от игры, я заметила, как сошлись брови на его переносице и опустились уголки рта.

— Оленька, — погладил девочку по голове Андрей, — плохие новости.

— Опять?! — ее глаза округлились и заблестели.

— Да, придется еще разок.

— Не хочу операцию, — замотала она головой. — Не буду!

Оленькино лицо побледнело, на губах проступила синева. Я положила руку ей на плечо, пытаясь успокоить. Сквозь тонкую футболку я почувствовала, как часто пульсирует венка на ее ключице. Оленьку затрясло, она открыла рот и принялась часто дышать. Андрей шагнул к капельнице и покрутил колесико. Девочка дрожала, из горла доносились свистящие звуки.

— Ты что, больше ничего не сделаешь? — посмотрела я на Андрея. — Помоги ей!

Вместо ответа он развел руками. Я прижала Оленьку к груди и принялась поглаживать по спинке. Так мама успокаивала нас с братом после кошмарных снов. Постепенно свистящие звуки стали доноситься реже, а потом и вовсе затихли. Оленька снова начала дышать носом, ее перестала бить дрожь. Выйдя из палаты, я впервые села на коричневый диванчик и расплакалась. Андрей присел рядом.