Сердце Грааля.

Глава 1. Монтрель.

Лангедок, 1227 год от рождества Христова.

Утро выдалось почти таким же тихим, как и всегда, только вот за горизонтом медленно поднимались густые клубы чёрного дыма. - В это утро я, Элиза де Монтрель, что означает Элиза из Монтреля, стояла на краю сада, вглядываясь в это ужасное зрелище, и не могла сдвинуться с места. Словно ноги к земле приросли. Это был не просто дым — это было предвестие чего-то ужасного, что неумолимо приближалось к нам. Ветер замер, и запахи горелого дерева, конского пота и подгоревшего мяса стелились по земле, перемешиваясь с привычными для моего любимого Монтреля ароматами тимьяна и розмарина.

Я закрыла глаза, пытаясь на мгновение сосредоточиться на знакомом, уютном запахе трав, но тревога в душе не унималась. Этот дым, эта тишина… Всё говорило о том, что беда уже здесь. Словно хищные тени, заметались в моей памяти слухи о крестовом походе, о тех безжалостных и страшных людях, которые пришли на нашу землю. Я знала об этом только из обрывков разговоров, которые обычно говорят шёпотом. Тётка Жанна пыталась оградить меня от страшных новостей, будто бы молчание могло защитить нас. Но я чувствовала, что мир вокруг больше не будет прежним. Я прощалась с ним. Прощалась, может быть, навсегда.

Монтрель всегда казался мне крепостью. Узкие улочки с домами из светлого камня, виноградники и поля, дубовые рощи, словно стражи, окружали нас, создавая ощущение, что мы отделены от всего зла в этом мире. Я любила эти холмы, заросшие травами и цветами. Я росла здесь, бегала по этим улочкам, ощущала тепло солнца на коже и слушала, как ветер шепчется с листьями. Это был мой дом. Но сегодня воздух был полон плохими предчуствиями. Это ощущение нельзя было игнорировать.

Я смотрела, как мягкие сиреневые оттенки неба сменяются румяными лучами восходящего солнца. Но даже свет, который всегда казался таким успокаивающим, сейчас выглядел пугающе красным. Словно само небо кровоточило, предчувствуя неизбежное. Я пыталась глубоко вдохнуть, сосредоточиться на настоящем, но мысли возвращали меня к прошлому — к тем дням, когда я ещё верила, что будущее светло и безоблачно.

Во сне я снова видела лицо матери, её тёплый, чуть грустный взгляд. Отца — высокого и молчаливого, склонившегося над моей колыбелью, что-то тихо нашёптывающего. И то же самое утреннее солнце, как и сегодня, лилось в наш дом.

Но каждый раз их голоса становились всё тише, пока не исчезали совсем, и всё окутывала пугающая холодная тьма.

Вновь и вновь я видела эти сны. Одни и те же сны. Сны о моих матери и отце - они не отпускали меня последние ночи. В этих снах я видела, как она стоит рядом со мной в ярком свете утреннего солнца, видела её добрые глаза, её руки, которые осторожно заплетают мои волосы, слышала её голос, напевающий мелодии на языке ок. Этот язык, наш язык, был мягким, певучим, полным тайны и красоты. По названию нашу страну назвали Окситанией, а может быть язык назвали по названию страны? “Ок” – означает “да”. У нас всегда была страна согласия. Нет причин, почему люди не могут договориться… Так мне казалось. Так всем нам казалось тогда когда всё это только началось.

Мама пела мне песни – колыбельные, а ещё песни о прекрасной любви, надежде и вере, которые я не всегда понимала, но её голос всегда дарил мне спокойствие.

В этих снах был и мой отец. Что сказать о нём? Мой отец был молчаливым, сильным человеком. Он редко говорил, но его присутствие всегда ощущалось — как прочный стержень, на который можно было опереться в любой момент.

Всё было хорошо. До одного черного дня, точнее вечера – уже смеркалось и на небе появились первые звёзды. В тот день словно кто-то вырывал у меня сердце, превращая душу в холодную пустоту.

Мы были в саду. Мама заплетала мне волосы , и её движения были лёгкими и заботливыми. Утро было тёплым и ясным, и я чувствовала себя так, словно весь мир вокруг желает мне счастья и радости.

Но крики за оградой нарушили эту идиллию. Крики и бешеный, требовательный, злой стук в ворота. Они не просили позволения войти, они ломали двери. Я помню, как мама сжала мою руку, как её глаза наполнились страхом. Всё произошло слишком быстро. Фигуры с факелами, вспышки света, тяжёлые шаги. Мама схватила меня и, крепко прижав к себе, побежала внутрь дома, едва успев захлопнуть за собой дверь.

- Почему они пришли сюда, мама, почему они напали на нас?

Мама прижала меня крепче, её голос дрожал, но она пыталась говорить спокойно:
— Потому что они не принимают нашу веру, Элиза. Они считают нас еретиками, опасными для их мира, и хотят уничтожить всё, что не похоже на них.

Отец - его лицо было спокойным, но взгляд говорил о том, что времени нет. Он притянул нас к себе, крепко обнял, словно пытаясь запомнить каждую секунду. «Бегите», — это его последнее слово долго звучало в моей голове эхом. И сейчас звучит. Его голос был твёрдым, но в нём слышалась боль. Мы спустились по лестнице, ведущей в подвал, когда раздался грохот — это сломали дверь. Мама держала меня, пока мы пробирались через узкий коридор. Её руки дрожали, но она старалась не показывать страха. В какой-то момент грохот стал громче, а затем я услышала крик отца. Слёзы наполнили мои глаза. Мама сжала мои пальцы сильнее и продолжала идти.

— Ты должна быть храброй, как он, — прошептала мама. Мы почти спустились в подвал, где был тайный выход, когда глухой стук сменился грохотом — им удалось сломать дверь. Дом затрясся, и я услышала леденящий кровь крик отца. Мама застыла, потрясённая этим звуком, и в этот момент пронзительный свист арбалетной стрелы разорвал тишину. Вторая стрела поразила её в спину.

— Хватайте их! Не дайте ведьмам уйти! — грубые голоса и грохот сапог приближались.

— Беги к Жанне, — едва слышно сказала мама, почти шёпотом.

— Нет, я останусь с тобой!

— Беги к Жанне, — из последних сил она втолкнула меня в узкий проход. — Беги и не смотри назад.

Я слышала приближающиеся шаги, крики. Меня захлестнула волна страха. Я бежала, спотыкаясь, по узкому коридору, чувствуя холод и запах сырости. Несколько крыс с писком разбежались с моего пути. Хлюпала чёрная вода под ногами, а я бежала, не зная, что будет дальше.