Сфумато требует крайне осторожного обращения

Сфумато требует крайне осторожного обращения

– Ты же сказала, что его здесь не будет.

– Я сказала, здесь будут те, кто с ним связан. Ты сможешь познакомиться, поговорить…

– Зачем?

Луч стробоскопа скользнул по темной глади столешницы, и Арина поморщилась от яркого света, ударившего по глазам. Зря она согласилась на эту дурацкую вечеринку. Зря поддалась уговорам Нелли и позволила привести себя в этот клуб. Скучно ей, видишь ли, стало. Она провела пальцем по бокалу с коктейлем. Сидела бы сейчас дома, смотрела какое-нибудь убогое шоу по телевизору. Или отсыпалась бы после долгой недели.

Так нет же.

– Ты сама говорила, что тебе не хватает остроты ощущений, – Нелли не унималась. – Что хочешь попробовать что-нибудь… ну, что-то из ряда вон.

– Что-то из ряда вон, Нелли, не обязательно означает быть отхлестанной плетью.

Нелли театрально вздохнула.

Бросив на нее раздраженный взгляд, Арина внезапно смягчилась. Напрасно она на нее набросилась. В конце концов, хотя прийти сюда было идеей Нелли, чей интерес к подобному был хорошо известен всем ее друзьям, конкретно в этот клуб и конкретно этим вечером они явились исключительно благодаря Арине.

Верней, благодаря ее упрямству и склонности к авантюрам.

Арина вздохнула и сделала большой глоток из бокала.

Все дело было в долбаном сфумато. Да, должно быть, в нем.

…

– Я сотню раз говорила вам, мистер Гэлливан, – подобная техника не терпит поспешности, – Арина перехватила телефон поудобнее и сжала пальцами переносицу. – В сущности, никакая не терпит. Реставрация – процесс сложный, почти… интимный. Да, и коммерческая реставрация тоже. Речь о произведении, которому более пяти веков. Велика опасность вмешательства в изначальный замысел мастера. В этом случае повреждения… Да, я знаю, – Арина переложила телефон из затекшей от неподвижности левой руки в правую. – Я знаю, что вы спешите. Но вам нужно учитывать… – она набрала в грудь воздуха, пережидая тираду на другом конце. – Нам с вами следует быть терпеливыми. Сфумато требует крайне осторожного обращения. Слишком капризный материал. Слишком много работы. И слишком мало времени! – неудержимо захотелось ей рявкнуть в трубку. – В сложившейся ситуации…

– Мисс Уилберн, у вас недостоверная информация.

Арина замерла. Произнесенные холодным бесстрастным тоном, слова собеседника заставили ее, как в ускоренной перемотке, «провернуть» перед мысленным взором прошедшие пять недель. Неужели ее директор ошибся, и до выставки, на которой должен был демонстрироваться безумно дорогой и в безумно же плохом состоянии доставшийся вот уже второй месяц морочившему голову ей и всей ее мастерской коллекционеру «вновь обретенный» (чертова пресса!) этюд Леонардо, не чуть более полугода, а…

– Недостоверная информация, мисс Уилберн, – вернул Арину к реальности голос Гэлливана, – касательно моего отношения к непрофессионализму и отговоркам. Те, кто сказал вам, что я стану терпеть все ваши выходки и оправдания, солгали. Мне совершенно не интересно, какими способами и какими силами вы это сделаете, но Леонардо должен быть готов к экспонированию двадцать шестого апреля. В противном случае готовыми быть следует вам – к выплате неустойки.

Арина застонала и выругалась. По счастью, Гэлливан ее не слышал, – буквально выплюнув последние слова, он бросил трубку.

Тоскливо посмотрев на телефон в своей руке и переведя взгляд на фотографию злосчастного шедевра, пришпиленную кем-то к экрану компьютера на ее рабочем столе, Арина дала себе слово, что когда все это закончится, она по крайней мере год не взглянет на картины Леонардо да Винчи. А еще – оторвется как следует.

Томас Гэлливан был миллионером, меценатом и обладателем одной из самых больших коллекций изобразительного искусства в Западной Европе. Попасть в число компаний, работающих с ним, было все равно что получить членство в элитарном клубе. Десятки мастерских и их владельцев отдали бы что угодно для того, чтобы хотя бы быть представленными Гэлливану, – вернее, его секретарю, через которого тот вел переговоры. Шанс, что коммерческая мастерская «с улицы», пусть с неплохим портфолио и прекрасной командой, получит у него контракт, равнялся практически нулю. Поэтому когда шесть недель назад представитель Гэлливана позвонил в ее офис, Арина решила, что это шутка. Когда сухой холодный голос на противоположном конце провода заявил, что мистер Гэлливан желает нанять их мастеров для реставрации не известной ранее работы Леонардо, которую планирует представить публике уже этой весной, она молча сбросила звонок. Арина предпочитала не тратить время на разговоры с сумасшедшими.

Но тот человек перезвонил. Еще, и еще раз, – до тех пор, пока не убедил ее, что в самом деле представляет интересы мистера Томаса Гэлливана, и – каким-то образом, Арина сама не понимала как – убедил ее взять этот чертов заказ.

Тогда это казалось сказкой. Спустя неделю, когда выяснилось, что шуткой не было не только предложение, но и информация о грядущей выставке и сроках, Арина наотрез отказалась. Тогда ей позвонил сам Гэлливан и предложил двойную плату и личную рекомендацию ведущим музеям мира, включая Прадо, Уффици и Лувр.

И Арина сдалась.

О чем, естественно, немедленно пожалела. Но было поздно. Контракт был подписан, творение Леонардо – с величайшими предосторожностями перевезено мастерскую, а двадцать шестое апреля повисло над ней как дамоклов меч.

…

Официант забрал пустой бокал из-под коктейля и поставил перед ней новый. Арина сделала глоток и повела плечами. Они успели. Каким-то чудом, в буквальном смысле утратив покой и сон, сумели привести этюд в надлежащий вид и выиграть сражение со временем, Гэлливаном и сфумато, и теперь в ее активе был самый выгодный в ее жизни контракт и требовательно стучащий в двери уставшего разума нервный срыв.