Шиза в квадрате

1. Только что из дурдома

Когда Бог хочет свести человека с ума,

Он начинает исполнять все его желания

Пауло Коэльо «Валькирии»

Ближе к полудню слегка похмельный и потому особенно словоохотливый журналист Забурдаев решил нанести неожиданный визит старому приятелю, директору художественного училища Виктору Ингиберовичу, в простонародье Вик-Ингу, непосредственно по его месту службы.

Но, вопреки ожиданиям страстного любителя халявы Забурдаева, в приёмной его ждала не дармовая выпивка, а кое-что пострашнее самого тяжёлого похмелья. За допотопным агрегатом, отдалённо напоминающим компьютер, восседало нечто трудно определяемой половой принадлежности. Только по косвенным признакам (накрученная на одну бигудюшку травлёная гидроперитом чёлка и два гигантских горба на месте, где полагалось носить грудь) натруженный глаз опытного ловеласа определил, что перед ним всё же не самец, а самка. Существо весом несколько центнеров венчал породисто-горбоносый профиль, словно с монет чеканки Античного Рима. Забурдаев невольно залюбовался.

Патологический дамский угодник питал непреодолимую тягу ко всем женским особям без разбору. Потому, не задумываясь о последствиях, рефлекторно начал ритуальный брачный танец соблазнения:

– Категорически вас приветствую! Вот заглянул в сей рассадник культуры, может, думаю, удастся чайком потешиться. Что, снова нет? А я так надеялся, – наткнувшись на ледяной взгляд секретарши, Забурдаев осёкся и сменил тактику молниеносного штурма «пришёл, увидел, наследил» на тягучую слащаво-приторную патоку «я вас любил, и всё…»

– Кудесница, экие манящие ланита, жаркие младые чресла! Невыноси-и-имо! Исступленно ласкать алчу! Позвольте ветерану прильнуть к межгрудному пространству! Что, вновь пренебрегаете слабеющим пенсионером?!

Тогда не разрешите ли раздеться? А что вы так напряглись?.. Хотя, конечно, вид ветерана без кальсон – отвратительно жалкое зрелище!

Но и новая тактика не вызвала эмоционального отклика у диковато-чопорной секретарши Регины Зиновьевны, старой девы по прозвищу Резина. Тогда проворный журналюга, явно намеревающийся поправить здоровье рюмкой-другой коньяку из директорских запасников, опасаясь быть выдворенным из учреждения до прихода хозяина, пустился в подкупающую откровенность на грани приличия. Этот приём действовал безотказно в кабинетах любого ранга и должен был позволить пройдохе потянуть время. Ведь всем интересно знать, до какой степени этакий хам дойдёт в самобичевании и обнажении собственных пороков:

– Третьего дни состоялся в светских пенатах маленький курунтай. Мастера кисти и подмалёвка пили настоящий джидайский напиток – продукт самогоноварения! И я вот решил, так сказать приобщиться, слегонца алкоголизироваться, а в результате допился до того, что стал шубу в трусы заправлять. После чего, страдая от жестокого похмелья, скатился в пучину мрачной достоевщины. Так что приношу прекрасной барышне свои запоздалые извинения. Смиренно каюсь, грешен!

Не дождавшись приглашения, Забурдаев повесил свою «шубу» – потёртую кожаную куртку, пристроил на пачку бумаг серебристый мотоциклетный шлем и продолжил монолог совершенно другим – деловитым тоном, стараясь не обращать внимания на то, что собеседница поджимала губы с всё более презрительным выражением и демонстративно не поддерживала беседы:

– А вы чего здесь все такие мрачно-суетные? Это неправильно! Творить высокое искусство надобно в неге и лени. Что, говорите – просмотр пленэрных работ завтра?

Ну, что ж, экзамен – штука коварная. Лотерея! Может вмешаться нечто из космосу! А народец-то ведь тут совершенно непредсказуемый! Всё сплошь члены союзные. Художники, они ж как дети, только что из дурдома. Очленённое тайное братство, вооружённое тюбиками да непомерною гордынею.

Видя, что его мужское обаяние стреляет мимо цели, судя по злобному, подчёркнуто надменному молчанию, непрошеный гость ясно осознавал, что сейчас терпение Резины лопнет и тогда быть ему выдворенным восвояси без вожделенной дозы. Он подбавил своей исповеди перцу, дабы, несмотря ни на что, дождаться спасителя-виночерпия.

– Сойдутся этакие таинственные розенкрейцеры на великий худсовет и давай друг дружке на головы какать да покряхтывать! А то я знаю, к чему приводят эти извечные культурологические диспуты: «Я гений, а ты – гэ на палочке!», – тут Забурдаев наконец-то уловил желанный одобрительный блеск в глазах секретарши и воодушевлённо продолжил: – многие из этих корифеев отечественного искуЙсства утратили память, совесть и профессиональные навыки. А некоторые достигли таких возрастных и алкогольных рубежей, что уже стали стираться и половые признаки. Что ни говори, а натуральные начала должны превалировать.

Прихожу намедни на родное ТиВи к главному генератору творческих идей, чтобы выплакаться на рыхлой груди старого невостребованного педераста. А тот сидит в своём одиозном кабинетище и манерно смакует «Мартини». Когда я вошёл он, ме-е-едленно поднял тяжёлый влажный взор и посмотрел на меня та-а-ак неоднозначно, что мой бедный анус испуганно сжался. Да и собственное моё семейство последнее время смотрит на меня точно также, и с каждым разом всё свирепее и свирепее, тоже хочут отыметь в извращённой форме. Денег жаждут… – доверительно пожаловался седовласый, но всё ещё импозантный Забурдаев, доведя бархатные интонации голоса до высших пределов интимности: Я-то сам не пахал землю, не стоял у станка, а в течение многих десятилетий имитировал интеллектуальные изыскания. Да теперь уж силы не те, чтоб мелко сучить ножками. Когда меня последний раз выгнали с работы – это ж был миг нечеловеческого счастья.

Наконец дверь порывисто распахнулась, и всегда нервно-дёрганный Вик-Инг, не здороваясь, повелительным жестом указал Забурдаеву пройти в директорский кабинет.

Войдя в кабинет, эти двое словно по взмаху волшебной палочки мгновенно поменялись ролями. Забурдаев по-хозяйски открыл бар, налил бокал самого дорогого коньяку по-деревенски – до самых краёв, и жадно, как воду, не морщась, выпил, шумно глотая. Капли, оставшиеся на дне, он бесцеремонно выплеснул в лицо директора.