Бабушка купила мне на день рождения огромный дубовый шкаф. Она сказала, что подрастающей даме нужно место, чтобы хранить свой гардероб, пускай этот гардероб и состоит из сарафанов, маек и шортов. Этот темно-коричневый, блестящий от свежего лака исполин занял четверть комнаты, грозно нависнув над остальной мебелью. Пол нашего старого деревянного домика как будто просел. Стол, кровать, стул, даже занавески – все сжалось, сраженное величием нового соседа. Все царапины и выбоины, трещины и отколовшаяся краска теперь были особенно заметны, и мебель стыдливо стояла, будто потупив взор. Я, так же сжавшись и стараясь не поднимать глаза, протискивалась от двери через узкий проход, оставшийся между ним и кроватью, к своему письменному столу. Пока я доставала тетрадки, учебники, раскладывала ручки и карандаши, я спиной чувствовала его тяжесть. Открывая новую книгу из списка для летнего чтения, я ощущала его внимательный взгляд. Шкаф присутствовал.
Я с трепетом открывала дверцы, чтобы достать одежду. Выдвигая нижнюю полку или сидя на коленях и перебирая вещи, я была поклонником древнего культа. Шкаф милостиво взирал на меня, ничтожную, ползающую у его подножия. Я смиренно подносила ему дары – апельсиновые корки и мешочки с сушеной лавандой от моли.
Он пах свежестью и новизной, но к этим запахам примешивалось что-то первобытное. Возможно, так пахли языческие идолы и коридоры древних храмов. Сколько я ни открывала окно, в моей комнате навсегда поселился запах шкафа.
Светлыми июньскими ночами я не закрывала шторы, чтобы не оставаться в полной темноте. Черным пятном шкаф нависал, тем или иным образом присутствуя в моих сновидениях. Иногда он просто был частью обстановки, иногда я проваливалась в его темные недра, иногда повисала на его ручках, уменьшаясь и уменьшаясь, иногда я просто знала, что он у меня за спиной, но стоило обернуться, и его там не было… Я просыпалась в середине ночи и смотрела на него, а он смотрел на меня. Потом я засыпала, и, возможно, он засыпал тоже. Что ему снилось? Может быть, как девочка залезает все глубже, пытаясь найти платье, а он захлопывает дверцы? Хотя кто я, чтобы снится этому гиганту, этому божеству? Скорее, ему снились апельсиновые деревья и лавандовые поля, луга, солнце и запах горячей травы. И дуб, старый, древний, годами наблюдавший, как льют дожди, как заметает все снегом, как робко вылезают первые ростки, как цветет лаванда, спеют апельсины, виноград превращается в вино, как бабочки машут крыльями, и ветер, созданный ими, приносит грозы.
К середине лета мы привыкли друг к другу. Ночью мы бродили вместе по его снам. Я была одна, но он был рядом, он был присутствием. Мы взбирались на зеленые холмы, окутанные туманами, сидели на берегу реки, наблюдая закат. Мы стояли на вершине горы и смотрели, как холодные струи водопада разбиваются о белые камни.
«Ты все это видел?» – спрашивала я, а в голове у меня раздавался ответ: «Ветер нашептал».
Он вел меня тайными ходами в пещеры, полные драгоценных камней. Он показывал мне, как горы рождают облака.
Осенью шкаф поехал в город. То ли его плохо закрепили, то ли он был слишком тяжелым для простых веревок, а может быть, он просто не выносил быть связанным. Может быть, он не хотел уезжать в шумный бетонный город. На выезде из деревни, на крутом подъеме у реки он отвязался, вышиб своим весом дверцы грузовичка и покатился по склону, разбиваясь в щепки. Куски, обломки прекрасного дерева, сверкая лаком, унесены были медленным течением нашей болотистой речки. Я бродила среди щепок, орошая склон реки слезами. Мы наконец-то гуляем вместе по-настоящему… Трава пробивается на каменистом склоне реки. На другой стороне деревья шелестят сухими листьями, пропитанными летней жарой, срывающиеся один за другим от порывов прохладного осеннего ветра. Лениво течет река, несет тебя к большой воде… Щепки застревают в камышах, тонут в болотцах, покрываются тиной, их выносит на берега, где с ними играют собаки. Ты, мой летний друг, древнее языческое божество, вырвался, наконец, на свободу. Как джин покидает опостылевшие стены лампы, ты, хохоча, вырвался из своих дубовых оков. Все удивлялись, как такой прочный шкаф мог разлететься на такие мелкие щепки, все, но не я.
Ниже по течению, у плакучей ивы, чьи ветви лежат прямо на воде, я нашла большой кусок дверцы. Бережно обняв его – тебя – я брела домой. Бабушка отдала обломок местному умельцу, и он выточил дубовый листок, который я ношу на шее. Он пахнет новым лаком и немного болотом, но еще он пахнет чем-то древним.
Ты, древний дух, свободно носишься с ветром, в облаках и в глубинах пещер, но иногда ты вспоминаешь о своем лете в тесной комнатке старого деревянного дома и возвращаешься, чтобы во снах показать мне места, где ты был.