Школа и я

Школа и я

В школу не хотелось отчаянно, до тошноты, до рвоты.

Но не идти было нельзя. Настя и так пропустила полчетверти, и по нескольким предметам ей уже грозила неаттестация. А неаттестация Насте была совсем не нужна, надо было подойти к историчке, географичке и обежешнице, договориться, что там сдать-пересдать, чтобы получить какие-нибудь оценки.

Настя вздохнула, натянула школьный сарафан, надела дубленку, обулась, закинула за плечи ненавистный рюкзак и пошла к двери.

Бабушка вышла проводить ее из кухни.

- Ну ничего, ничего, - успокоительно проговорила она. – Ничего. Три недельки осталось, а там Новый Год, каникулы…

- Пока, - сквозь зубы огрызнулась Настя.

Уже выходя из подъезда, пожалела: и зачем так? Причем тут бабушка? Старается же, всю пенсию на нее тратит… Из сил выбивается…

Мать с ними не жила. Вернее, то жила, то не жила, в очередном загуле строя где-то на стороне личную жизнь. Честно говоря, Настя больше любила, когда ее нет, тогда дома было спокойнее, никто не вваливался домой в три часа ночи, не пытался воспитывать ее с пьяных глаз, не скандалил и не ругался. Периоды, когда мать, потерпев очередное сокрушительное поражение на личном фронте, возвращалась к родным берегам, всегда были для Насти тяжелым временем. Тогда и дома становилось невыносимо, не только в школе…

Отец с ними не жил, их с матерью брак продлился шесть месяцев – три до рождения дочери и три после. Жил отец хоть и в том же городе, но совсем сам по себе, с женой и детьми. Платил алименты да поздравлял с днем рожденья, спасибо и на этом.

Вообще-то Насте нравилось, когда у матери кто-то есть. Тогда она становилась доброй, летала, как на крыльях, обнимала дочку со слезами «Ты моя единственная, ненаглядная девочка». Помощи от нее, конечно, было не дождаться, но она хоть и жить-то не мешала…

Настя не замечает, как начинает думать взрослыми бабушкиными словами.

В школу ей надо идти мимо гаражей, по разбитой дороге, освещенной всего двумя фонарями на километр. Снега еще нет, темно, хоть глаз коли. Насте всегда страшно тут ходить, и она ускоряет шаг.

Школа проклятущая… Ничего, три недельки всего, три, а там Новый Год, каникулы… Настя вспоминает, как заботливо и тревожно смотрела на нее перед выходом бабушка, и сердце ее наполняется теплом и чувством вины. Она очень любит бабулю. Это ее лучший друг. Вместе с бабулей они читают романы для девочек и фэнтези, вместе пекут пирожки и ездят на дачу. Бабуля ее вырастила, вынянчила с самого младенчества, бабуля живет ради нее. Настя для нее – самый дорогой человек.

И она для Насти.

Конечно, есть в классе девочки, у которых нормальные родители, но Настя им не очень завидует. Мало ли у кого что есть. У олигархов дворцы и самолеты, у президента, наверно, тоже много чего, а у кого-то нормальные мама и папа. К тому же полные семьи в классе составляют меньшинство, в основном ребята живут с матерями, отчимами, а кто-то даже с опекунами… Всегда есть те, кому хуже. Так тоже говорит бабушка.

Настя идет мимо общежития, мимо котельной, мимо огромных надземных труб. По весне мальчишки жгут здесь траву, и земля стоит черная, мертвая. У Влада Капитонова даже сменка сгорела. На выжженной земле блестят бутылки и другой мусор. Но сейчас так темно, что ничего не видно.

Настя живет на рабочей окраине областного центра. Здесь мало красивого. Когда вот такой ноябрь-декабрь, без солнца и света, так вообще ничего.

По весне ребят сгоняют на уборку пришкольной территории. Но здесь, у гаражей и общаги, кажется, не убирает никто… У новых домов детские площадки, скамейки, там чисто. А тут вот так.

В классе довольно жесткое социальное деление. Те, кто живут в новых ипотечных квартирах, обычно неплохо учатся, всегда делают домашку, ходят в форме. Их досуг занят разнообразными кружками и репетиторами. В этих семьях есть какие-то деньги, они куда-то ездят, что-то видят. Дети общежитий, частного сектора и полученных когда-то от завода хрущоб учатся, как правило (но не всегда), хуже, в свободное время лазают по гаражам и опорам моста, зимой катаются с горки на ледянках и ватрушках. В городе такого не увидишь, а здесь – сколько угодно.  

В тот год, когда Настя пошла в школу, набрали два класса. Коррекционного в их параллели не было (Настя не знает почему, но даже ей понятно, что программу общеобразовательной школы в ее классе способны освоить не все). Просто всех, кто подходил по возрасту, собрали и отправили учиться.

В начальной школе был жесткий авторитарный учитель, который держал класс в ежовых рукавицах. Ну, или не в ежовых, во всяком случае какой-то порядок был… Конечно, Мартынов иногда кусал кого-нибудь за ноги под партами, а Ковалев вечно вскакивал, то с текущей пастой, то с текущей из носа кровью, но все-таки на уроке можно было что-то расслышать…

В пятом классе их отдали Галине Николаевне, пожилой, интеллигентной учительнице русского языка и литературы. И тут ребята развернулись вовсю. По классу летали парты, на уроки для обеспечения порядка приглашали родителей. Галину Николаевну часто вызывали к директору, она плакала… Настя и другие ребята из тех, кто обычно вел себя более-менее прилично, жалели ее.

Трое к этому моменту состояли на учете в комиссии по делам несовершеннолетних, двое по итогам года получили двойки. Но так как на второй год по новым правилам переводят только по заявлению родителей, в шестой класс пошли все.