Школьная реформа, начало девяностых

Школьная реформа, начало девяностых

   1.
   Володя стоял перед письменным столом директрисы, широко расставив ноги и крепко держа за руку шестилетнего сына. За окном бесшабашно играл яркими солнечными лучами май 1989-го перестроечного года. Едва вырвавшись из мёрзлого грунта, первая ярко-зелёная травка жадно тянулась своими нежными тонкими стеблями вверх – к могучему небесному светилу, которое, проснувшись после зимней спячки, обрушило вдруг долгожданные потоки тепла и света на исстрадавшуюся от лютых морозов щедрую на урожай землю Среднего Поволжья.

   Директор гимназии, внимательно изучив документы посетителей, наконец, ответила на их молчаливый вопрос неожиданно мягким успокаивающим голосом многоопытного педагога:
   – Молодой человек, вы прекрасно знаете, что ваш сын должен учиться в другой школе, рядом с домом. ГорОНО распределяет первоклассников согласно прописке. Таков порядок, это удобно для горожан, и для вас в первую очередь.
   – Я всё понимаю, но дело в том, что школа эта – она для детей с умственными отклонениями, – с едва заметным возмущением возразил Володя.

   – Нет-нет, всё изменилось, – бросила на него быстрый взгляд директриса. – Теперь туда набирают первоклассников как обычно, а контингент нынешнего учебного заведения… впрочем, это вас не касается, разберёмся сами.
   – Не хочу в «дебильную» школу! Надо мной ребята смеяться будут – вмешался в разговор парнишка, но отец цыкнул на него и продолжил:
   – Дело в том, что в вашу гимназию начинают принимать шестилеток, а Павлу как раз шесть исполнилось. Кроме того… у вас учится моя старшая дочь, и мы с супругой хотим… было бы очень удобно, если бы Павлик учился в одной школе с сестрой. Вы не думайте, он способный мальчик, мы с ним занимались...

   – Хо-тим… – протянула с усталой улыбкой директриса, и, неспешно переведя свой умиротворяющий взор на парнишку, спросила его с лёгкой иронией:
   – Ну, скажи, вундеркинд, буквы-то ты хоть знаешь? 
   – Конечно, знает, и читать умеет, и считает до ста прилично, – вступился за сына папаша.
   – До тысячи могу, – гордо ответил не по годам умный чудо-ребёнок, спокойно глядя на собеседницу своими выразительными небесного цвета глазами. 
   – Ну, что же, – задумалась на минуту директриса. И, видимо, окончательно решившись, сказала:
   – Наша школа всегда была лучшей в городе, вы знаете. А теперь мы ещё и гимназия. Эксперимент с шестилетками нам провести разрешили, но исключительно на конкурсной основе и, заметьте, с последующим раздельным обучением детей, сдавших вступительные экзамены. Формируются два класса – для мальчиков и для девочек. Это большая наша победа. Вы только подумайте: ничего подобного в нашей стране не было очень давно, и лишь в царской России… Ну, вы согласны? – оборвала она сама себя на полуслове.

   Конечно, Володя был согласен. Тем более что Павлуша, в отличие от старшей дочери Лидии, рос послушным и уравновешенным ребёнком. Кроме того, он сносно для своего возраста читал и обладал почти феноменальной памятью: легко мог запомнить полстраницы текста даже с новыми для него словами.
   – Значит так, – ещё немного поразмыслив, сказала Владимиру директриса, – собеседование у нас будет через неделю. Требования вы можете посмотреть на стенде в коридоре. Списки претендентов мы уже сдали наверх, поэтому вам придётся написать заявление и отнести его начальнику горОНО. Я ему позвоню, постараюсь убедить, и если он согласится, то ваш сын сможет принять участие в конкурсе. А уж там будет видно: как решит комиссия. Он у вас, я смотрю, парнишка бойкий… в общем, удачи!

   2.
   – Что она делает?! – укоризненно и даже с некоторой толикой ужаса в голосе воскликнул главный городской начальник по надзору за образованием. – Какие эксперименты?! Она рушит систему! Уничтожает то, что мы собирали по крупицам, нарабатывали десятилетиями!
   – А если она права? В стране застой. Об этом даже с высоких трибун вещают. Нужна свежая струя, новые подходы к образованию: попробовать одно, другое, третье, выбрать лучшее. На то она и Перестройка! – решился возразить Володя, стоя всё в той же беспардонно-самоуверенной позе знающего себе цену просителя и по-прежнему держа сына за руку. Однако на сей раз действо происходило в кабинете начальника горОНО.

   – Вы не понимаете, – непроизвольно ввязался в спор уже немолодой спортивного телосложения чиновник. – Вот у шахтёров есть такая большая объёмистая книга – Правила техники безопасности. В ней каждый абзац, каждый параграф написан кровью. Слишком часто и регулярно опасная работа горняков забирает жизни людей… и всякий раз после очередной трагедии появлялся новый запрет, новый пунктик в этих самых Правилах. Чтобы ни одна шахта Союза больше никогда, ни при каких обстоятельствах не выдавала на-гора гробы по той конкретной причине, по которой несчастные семьи остались без кормильцев на этот раз.
 
   Система образования тоже, случается, калечит молодые души, коверкает жизни людей. Правда, мы узнаём об этом спустя время, когда исправить уже ничего нельзя. А посему у педагогов, как и у шахтёров, существуют свои зачастую негласные «Правила безопасности», наработанные многими поколениями воспитателей. И нарушать этот священный катехизис, а тем более забывать о его существовании не рекомендуется никому. Ведь мы, учителя взвалили на свои плечи нелёгкий груз – заботу о воспитании тех, кто придёт после нас.

   – А не слишком ли много вы на себя берёте? – не выдержал напора чересчур правильных мыслей Володя. – И вообще, кто вам дал право формировать личности наших детей? А может быть, мы не хотим, чтобы они вырастали одинаковыми, будто спички из общего коробка?! Ваша школьная система… шаг вправо, шаг влево – побег, расстрел?! Нетушки, прошли те времена, на дворе Перестройка. А это значит – надо искать новые пути во всём, и в воспитании детей тоже. Мы, родители за них в ответе. А ваше дело – вложить в их головы необходимый объём знаний, не более того.