Шорох листьев

Шорох листьев

Шорох листьев

Человек предполагает, а Бог располагает.

(Фома Кемпийский,

«О подражании Христу»)

I

Он шёл уже около часа без отдыха. Сухой лес редел, но никаких видимых изменений вокруг не было. Высохшие деревья всё также трещали и стонали, сбрасывая с себя последние пожухшие листья. Желтое марево из песка и пыли, закрывающее солнце, всё также давило и отбирало ощущение времени. Он уже не пытался обходить сухие ветки, старые шишки и засохшую скрюченную траву, а посему каждый его шаг тяжелым хрустом разносился по остаткам того, что некогда было зеленым пушистым лесом. Уже давно не было смысла осторожничать. Он позволял себе громко чихать и кашлять от древесной трухи и пыли в воздухе. Зверь, идущий где-то впереди, кажется тоже это осознавал, и сухой трескучий шум из-под его четырёх копыт методично разносился далеко вокруг. Таким образом они шли уже седьмые сутки.

Назвать эту ситуацию «охотой» человек не мог, да и «выслеживание добычи» или даже «преследование жертвы» сюда не подходило никоим образом. Вначале всего этого действа, когда прошедший мимо лагеря зверь вывел человека из забытья, поднял на ноги и заставил идти следом, – да, вероятно, это была и охота. Но сейчас, спустя неделю преследования, он всё больше склонялся к мысли, что это какая-то странная нелепая игра. И он охотно принимал правила игры – просто идя следом, и уже и не пытаясь нарушить установленные рамки.

Ещё три-четыре дня назад, ведомый голодом и злобой, он предпринимал различные попытки нагнать зверя, но каждый раз, когда начинал сокращать расстояние межу ними – преследуемый равнозначно увеличивал скорость и уходил далеко вперёд. А затем каждый раз останавливался и ждал. Когда же человек подходил на приемлемое расстояние – зверь снова двигался в путь. Именно эти действия животного, напрочь лишенные какого-то логического объяснения, вынудили человека продолжать данную игру и, по возможности, довести её до конца.

Вернуться назад и идти своим прежним путём он больше не планировал, да и не хотел. В принципе, желание выжить любой ценой в умирающем мире, которое охватывало его первые недели и месяцы после случившейся катастрофы, больше не занимало его разум. Вести свои записи, календарь, поиски выживших он бросил – всё это давно перестало быть важным. И даже постоянно донимающий голод уже не так сильно пугал и мешал, как раньше. Всё это отошло куда-то на задворки сознания. Теперь он жил одним днём, не задумываясь о том, что будет дальше.

Сейчас важен только шум от копыт, идущего впереди. Важно завершить игру.

Где-то вдали, как будто услышав эту мысль, в подтверждение громко затрещала переломанная копытом сухая ветка. И снова наступила давящая тишина, нарушаемая только тихим шорохом опадающей листвы.

Иногда ему казалось, что он сам уже превратился в этот шорох. Он слышал его и во сне, и наяву, и ничто не могло его заглушить – ведь других звуков вокруг почти не осталось. Ни птиц, ни животных, ни ветра. Ничего. Только шорохи, скрипы и стоны деревьев, иногда журчание мелких ручьёв и скатывающиеся по склонам камни.

Недавно ещё мир шумел, как гигантский парк аттракционов – и днём и ночью текла в нём электрическая жизнь; грохот и шум индустриальных, музыка и концертные басы развлекательных городов разносились эхом по лесам и горам, а люди наполняли каждый закоулок мира каким-то новым шумным смыслом. Теперь везде царила мёртвая тишина.

Он остановился на вершине небольшого пригорка, вытер вспотевшее лицо платком, и, тяжело дыша, осмотрелся. Снова закашлялся. Из-под его сапог полетели по склону мелкие камешки, разнося известие о его присутствии. Видимо, дело шло к закату. Марево из облаков, пыли и песка делало небосвод вокруг солнца одним большим оранжевым пятном. Возможно, это песок каких-то далеких пустынь, а может это просто пыль умирающих и тлеющих где-то городов. Уже не важно. Сейчас нужно найти подходящее место для лагеря, дать ногам отдых.

Похоже, что он постепенно подходит к горам: появились, наконец, какие-то изменения – лес значительно поредел, везде торчали пучки какого-то сухого колючего кустарника, а из земли выглядывали заострённые белые камни. Может, если подняться повыше, воздух станет лучше – не такой тяжелый и пыльный, как в лесу.

Он всмотрелся вдаль. Глаза слезились, видели они уже не так хорошо, как раньше. Но он продолжал смотреть. Зверя не было видно. Последние дни желание узнать, что это за животное, стало его навязчивой идеей. Изначально он перебирал множество вариантов – косуля, олень, лось, лама, лошадь, а может даже зубр, сбежавший из развалившегося городского зоопарка? Это мог быть кто угодно. Теперь склонялся к тому, что это лось, или олень. Ситуация даже забавляла, ведь он шел уже неделю неизвестно за кем, преследовал неизвестно кого. Может это вообще галлюцинация? Нет. Такой мысли допускать нельзя. Нельзя даже думать о том, что он может сойти с ума. Нет. Столько держаться, чтобы сойти с ума – это бессмысленно, беспощадно, не по-человечески. Надо просто идти вперёд к своей цели и не думать об этом.

Отогнав от себя нехорошие злые мысли, при этом реально махнув рукой перед лицом, он снова принялся выбирать место под лагерь. Недалеко внизу у склона одиноко торчала из земли белая каменная глыба, а вокруг неё имелась ровная полянка, без сухостоя. Хорошее место. Если развести костёр, то можно не бояться, что вылетевший ночью уголёк спалит вокруг тебя половину леса.