Штефан

Часть 2. Глава 17. Недолгая любовь

                                                                            1

Степан болел тяжело, но постепенно хворь отступала. Землю между тем укрыло снегом, и он стал понемногу выходить из дома. Сидел на лавке, с удовольствием вдыхая свежий воздух и щурясь на искрящийся под солнцем снег. В бекеше было тепло. Однажды взялся за топор и принялся колоть дрова, почуяв, что утерянные до поры силы начали возвращаться. Настасья в то утро вышла на улицу развесить белье, остановилась и стала им любоваться. «Моим будет» - подумала она, и сердце от этой мысли обдало жаром.

- Ты чего? – заметил ее Степан.

- Да так, ничего.

Она по-лисьи улыбнулась, стрельнула из-под бровей и пошла, высоко задрав подбородок и качая бедрами. Степан невольно прильнул к ней взглядом, а опомнившись, зарделся, и принялся махать топором с удвоенной силой. Давно уже не знал он женской ласки, и оттого тянуло его к Настасье. Она сумела поднять его на ноги, и когда он метался в бреду, всегда была рядом: кормила, как маленького, с ложки, отпаивала отварами, мыла, обстирывала. И он, мучаясь совестью из-за далекой и незримой Христины, все больше оказывался в плену нескромных желаний. Настасья тоже изнемогала, долгие месяцы не зная мужчины. Сначала она выхаживала Степана из жалости, но со временем стала смотреть на него, как на своего мужа.

- Кто такая Хрестя? – как-то спросила она его, заштопывая рубаху.

- Жена, - ответил Степан.

- Понятно, - усмехнулась Настасья. – Сильно ты по ней истосковался. Так меня сгрудил, что у меня аж дыхание перехватило.  - И закатывая глаза, добавила елейным голосом: - Но в любви ты хорош, хорош. Ничего не скажешь.

- Как это? – оторопел Степан.

Настасья удивленно вскинула брови и отложила рубаху в сторону.

- Неужели ничего не помнишь?

- Нет.

- Вот это да. А я все думаю, не в себе он что ли, раз Христиной меня кличет? Пусть, думаю, не все ли равно, когда такая страсть кипит?

Степан, услышав это, сделался белее простыни.

- Хочешь сказать, - дрогнувшим голосом начал он, - у нас это… все было?

- Конечно, - весело воскликнула она. Растерянный вид Степана ее сильно позабавил. – А может, ты только притворяешься, что не помнишь? Знаю я вас, мужиков - дело сделали и бегом в кусты. А после поминай, как звали.

- Нет, я не такой, - стал оправдываться Степан. «Как же это я? Вот ведь стыдоба!» - колотилась в висок одна и та же мысль.

Но потом немного успокоился. Он ведь находился в беспамятстве, а значит, измены как таковой не было. Но с того дня его все больше стало тянуть к Настасье, а мысль о том, что «у них уже все было», вызывала у него нестерпимое желание это повторить. Он все чаще стал заглядываться на нее, а она его словно дразнила. Однажды стала при нем переодеваться, и он увидел ее полные обнаженные груди. Разумеется, долго так продолжаться не могло. Однажды Степан вышел из парной в предбанник, чтобы охладиться и испить воды, но открыв дверь, увидел перед собой Настасью. Она стояла совершенно нагая и глаза ее пылали дьявольским огнем. И Степан, не в силах больше сдерживать себя, сгорел в них без остатка.

                                                                                   2

Шло время. Гражданская война понемногу утихала. Белые армии были разгромлены. На юге остатки войск барона Врангеля[1] эвакуировались из Крыма, открывая новую трагическую страницу нашей истории, повествующей о грустной эмигрантской судьбе. Тем же, кто понадеялся на гуманность Советской власти или по другим причинам не покинул полуостров, была дарована смерть.

 На Украине, как и в остальных частях России, установилась Советская власть. Участвуя в братоубийственной войне, каждый день, наблюдая ложь и несправедливость, прикрытую красивыми лозунгами и обещаниями светлого будущего, Степан все больше в себе запутывался и уже не мог найти оправдания многим своим поступкам. В конце концов, все его мучительные размышления свелись к простой, но многозначительной фразе, ничего, впрочем, не объяснявшей:

- Так было надо.

Без этих спасительных слов его душу тяготил камень. Впору было пойти к речке и утопиться. Вспоминалась Христина и сын Алексей. Как она? Какой он? Встретишь ведь на улице и не узнаешь.

За годы гражданской войны село не раз переходило то к Красным, то к Белым.  Коммунисты, рассылая во все стороны продотряды, выгребали из амбаров все, что крестьяне не успели спрятать. Надо ж было чем-то кормить город и армию? Союз рабочих и крестьян как-то не складывался. К новой власти село восторга не испытывало, жили все впрологолодь. И однажды, замученные поборами и нуждой, крестьяне взбунтовались. Председателя местного сельсовета, выскочившего из избы в одних портах, растерзали на месте, а саму избу спалили. С криками «долой продотряды» и «дайте нам житья», пошли по улицам. И тут кто-то вспомнил, что Настасья Потапова любилась с красногвардейцем. Толпа тут же устремилась к ее дому и, снеся калитку вместе с изгородью, потребовала выдачи Степана.

- Нету его, - крикнула Настасья, выходя на крыльцо, и предупредила: - Из дому не уйду и детей за порог не выпущу. Хотите палить - палите. Пусть смерть ребятишек будет на вашей совести.