Штрихи

Штрихи

Автор не скрывает что внутренний мир персонажа «Я» в значительной мере списан с внутреннего мира самого автора, к тому же он не исключает, что ситуации, описанные далее, могут совпадать с существующими, или существовавшими когда-то. Впрочем, такое совпадение является предрассудком, либо излишней мнительностью читателя.
 

ШТРИХИ

Из жизни молодого идиота

Рассказ

1

Я сижу на заднем сидении маршрутки. Всхлипывая, по окнам плаксиво скребется дождь. Всматриваюсь в лицо сидящей напротив меня женщины – по форме оно полное, но в тоже время расплывчатое – как тот же дождь за стеклом. Её колени открыты – рваные джинсы затмевают всякое ощущение закутанной в них личности. Через окно вижу серо-бледно-жёлтое созвездие однообразных зданий, зелёные и голубые вывески, будто искусственные пигментные пятна на влажной щеке продрогших улиц.

Я не понимаю - куда и зачем я еду. Человековозка качается из стороны в сторону, прилипшей к сидению пятой точкой ощущаю каждую пробоину в пупырчатом асфальте. В театре сейчас аншлаг: я должен прибыть туда в 7, найти славную женщину – некую Инну Анатольевну – образчик культуры и воспитанности настолько, что я сомневаюсь – человечьей ли она породы. После спектакля – очередной свистопляски с песнями и переодеваниями – пресс-конференция со столичным критиком.

Едем медленно – вечерние пробки угнетают. Я устало держусь за виски, полузакрыв глаза. Женщина впереди выходит, шелестя задом как многостраничным романом. Смотрю вниз под освободившееся сидение – в мрачный ржавый водоворот автомобильных запчастей. Пробираюсь ближе к выходу, едва не наступаю на чьи-то неловкие ноги. Я уже собирался сказать пресную фразу: «На остановке, пожалуйста», но мой язык обмяк, а губы заиндевели не в силах разжаться и что-то произнести. Я стою, прижавшись грудью к двери выхода, ожидаю кого-нибудь поразговорчивее. Голос сзади через две остановки – и я вылезаю под дождь.

Как идиот стою возле запертого ларька – не знаю, что мне делать. Рука, как заведенная тянется к телефону. Смотрю на экран – у меня ещё есть время – поражаюсь, как фатально это звучит. Иду вдоль дороги по тротуару – чувствую, что волосы намокают и по лицу как скупая слеза стекает сопливая природа. Захожу в книжный магазин – там тепло и сухо. Как инородное существо иду через ряды книжных полок. Грязный плащ развевается сзади, чтобы ничего не задеть я укутываюсь в него сильнее. Историко-политические мифы, детские головомойки, подростковая фантастика – захожу в отдел худлитературы. Отечественные и зарубежные авторы разделены на две противоположные стороны – как два противоборствующих лагеря. Перебираю фолиант за фолиантом. Мягкие дешёвые обложки – целая энциклопедия мнений. Открываю современных писателей – Бегдебер, Леви, Уэльбек смотрят на меня с обложки улыбающимися зажиточными лицами, которые меньше всего похожи на писателей. Вырываю их мысли без контекста, пытаюсь узреть что-то новое.

Провожу в магазине около получаса, пока ко мне не подходят с претензией - заявляют: «Мужчина, - с протяжным «щи», - Мы закрываемся». «А мне казалось, что нахождение в среде мыслей облагораживает человека» – хотел было сказать. Промолчал – ставлю на место Олдоса Хаксли. Чувствую, как позади меня исчезают цветные стеллажи. Полчаса не прошли впустую – за это время прочитал страниц пять текстов разных по эпохе и содержанию. Выйдя из магазина, почувствовал, что холодает – зубами ощутил дивный новый мир.

Снова беру телефон – время убежало – не успеваю в театр. Материал прогорел – придётся высасывать из ручки оправдание для главредактора. А дождь всё моросит – укутываюсь теплее в плащ – поднимаю воротник, иду к храму.

Я вспоминаю позавчерашнюю встречу с Сашей – она лежала в моей кровати. У неё сухая кожа и её бедра чуть шершавые, когда прикасаешься к ним губами. Её веки едва открыты, а в ресницах ненароком можно запутаться. Её взгляд не проникает – оседает на лице, распрямляя первые морщины. Она постоянно кусает нижнюю губу – в волнении, судорожно, до боли. Боль становится наваждением – изысканным капризом, призывающим сострадание. Это призрак ночных мыслей, триумф человечности.

Я встаю под навес деревянного дома – дважды открывается дверь, и я вынужден отходить в сторону. Тем временем, дождь элегантно превращается в ливень, и я всё сильнее прижимаюсь к двери. Крыша маленькая и правое плечо все равно мокрое – по складкам чёрной кожи вода стекает в лужу у крыльца. Массивная дверь храма открывается – под дождь вытекают прихожане – серые и безликие. Тужась, они выходит из храмового двора – с молитвами и религиозными телодвижениями. Снова крестятся, уходят прочь и вот – я уже смотрю в спину ускользающей толпы.

Саша выходит через несколько минут. Не выходит – сбегает по широкой лестнице, легко – всё ниже к воротам. Она меня не видит – просто спускается и, затем, идёт в сторону дома. Я подкрадываюсь сзади, преступник с добрыми намерениями – ловлю её за руку. Прижимаюсь лицом к её лицу. Она что-то шепчет мне, но я едва понимаю что. Голубые глаза испуганны – они не ожидали меня увидеть сегодня, но всё же им приятно, что о них кто-то думал. Целуя её, запускаю руку во влажное лоно чёрных как смоль волос. Мы проходим медленно по промокающему переулку. Я сжимаю Сашу за талию – тисками, словно боясь, что её заберёт проворливый дождь.