Синдром Купидона

Синдром Купидона

Синдром Купидона

Ник Трейси

За два дня до завершения гаплоидного цикла Ханс сидел по-турецки в большой кровати и медитировал с открытыми глазами. Его взор устремлялся за прозрачную стену-окно, где из густого молочного тумана медленно выплывали серо-стеклянные углы небоскребов. На ковре алели лепестки распотрошенных роз, вдоль белых стен стоял ряд маленьких свечей на круглых подставках с морским песком, которые ждали вечера, чтобы замерцать в атмосфере романтической мистерии. Над изголовьем кровати, прямо за спиной Ханса, висел постер глазастой красотки с пышно опадающими рыжими локонами. Рекламная Нони. Женщина, сводившая с ума всех мужчин на континенте.

Огромный голый торс покрылся испариной, а руки до сих пор дрожали. Медитация не помогала. Время для кроссинговера истекало, а он все еще оставался девственником. Приближающийся конец увлекал и пьянил, как песнь губительных сирен. Близость смерти засасывала, как черная дыра. В этом был весь Ханс. Он жил только тогда, когда ходил по краю пропасти, но теперь край действительно обрывался….   

Большинство мужчин к тридцати пяти годам уже соединили свою ДНК с женской яйцеклеткой. Ханс выглядел беззаботным холостяком и это казалось нормальным. Жить без семьи не возбранялось и даже было модно, особенно в честолюбивых кварталах Гуам-сити, где, как известно, обитала самая соль прогрессивного общества. Дизайнеры андроидов, художники, пишущие пустынно-оазисные пейзажи для подарочных упаковок, ловцы чишуанского жемчуга, что продают свои истории алчным таблоидам. В таких кругах нередко встречались свободолюбивые харизматики, сорящие деньгами и готовые умереть от передоза новомодным алколоидом или схватить пулю в необдуманном конфликте с уличными гангстерами, что с коварной обманчивостью косят под местных бомжар. Многие из отчаянных прожигателей жизни были одиночками, бьющими себя в грудь перед показным риском. Кто-то из них может и не боялся смерти, но никто в здравом уме не принял бы конец через понижение статуса.

 Закон принуждал к процедуре всех мужчин, отказывавшихся делать вклад в обогащение разнообразия вида хомо сапиенс. И Ханс, в отличии от показных холостяков, рисковал по-настоящему. Через два дня ему стукнет 35, а его клеточные маркеры до сих пор не поучаствовали в чуде божественного творения. Он понимал, что его имя уже давно вычленено и перенесено в черную базу данных, где соседствует с какими-то наркоманами, бродягами или алкашами, чьи часы тоже сочтены.     

Ханс понимал, что поступает неразумно. С его подтянуто-жилистым телосложением и скандинавским ростом и бледно-голубыми глазами на худом и брутально изможденном лице он мог зачать ребенка уже тысячу раз. Достаточно спуститься к Цветочному бульвару после заката солнца и заказать одинокой блондинке мартини с маслиной. Хватило бы тупого, животного контакта в виртуальных домах свиданий, где сосредоточены самые склизкие и сладкие грехи человечества. Твое семя всего за несколько монет с радостью примут в чрево неимущие деревенские барышни, что грезят о статусе безработной домохозяйки. Ханс отверг все пути к гарантированному спасению, сорвавшись в пропасть тайной страсти.

Трудно сказать, насколько любовь к рекламной Нони была искренней. В его обстоятельствах она скорее представлялась призом в игре со смертью, чем объектом пылких чувств. И все же в глубине души жила надежда, что истоки загадочной тяги прорастают из сложных мотивов сердечной струны и лишь на поверхности кажутся корыстными. Его почти инфантильное безрассудство пустило буйные корни во все уголки психики. За пульсирующими пластами детских воспоминаний скрывались десятки предшественниц Нони.

Ханс влюблялся взахлеб с семилетнего возраста, но никогда не достигал ответных чувств. Все его дамы оставались заранее недостижимы. Сначала это были девушки по старше, которые лишь в альтернативной вселенной могут влюбится в мальчика из младшего класса, а после…..Ханс кажется помнил, как называется его отклонение…Какой-то синдром, когда ты безумно влюбляешься во всякую, кто тебя сразу заранее отвергает. Если девушка в ответ на улыбку Ханса бросала презрительный взгляд, то её образ в считанные секунды заполнял сердечные кубки души и уже в скором времени переливался через край, заливая каждую извилину мозга, каждое облако на небе и каждый силуэт на улице, который отдаленно напоминал о ней…..Все это заканчивалось ничем, хотя и проходило не без боли…..Выброшенные цветы, выплаканные глаза, осушенные бутылки алкоголя, замкнутость, долгие часы в полумраке собственной квартиры – все по порядку взросления….Ханс не был похож на остальных….Он играл со смертью  уже в семь, когда полюбил шестиклассницу с французским косами, которая была на полторы головы выше. Уже тогда, осознав пропасть между ними, он забирался за решетчатые барьеры пирса, где таблички предупреждали о начале периода спаривания дантуонских зуборезов, и бродил по краю дощатого настила, глядя, как в прозрачной океанской воде величаво снуют огромные морские чудовища, чьи высокие острые плавники с белыми пятнами можно было спокойно задеть протянутой ногой. Пребывание на пирсе в эту весеннюю пору было чистым безумием….Самки зуборезов пребывали в состоянии гормональной агрессии, поэтому легко кидались на любую подвижную плоть, что находилось вблизи. И хотя за год под зубами глубоководных хищников успевало перемолоться не одна сотня нерадивых рыбаков, маленькому (а потом и взрослому) Хансу всегда везло….Хищники не трогали его…. и это усугубляло изоляцию мальчика…..

Он ощущал непохожесть на других….Ханс не переставал играть со смертью и часто не принимал синие противораковые пилюли по несколько дней, пока его кожа не начинала покрываться странными алыми пятнами….Лишь эти внешние сигналы понуждали его вернуться в правила общества…..быть, как все…Быть контролируемым на уровне клетки, где к каждой хромосоме прикреплялись радиоактивные маркеры…..Если ты не принимал ежедневную норму препарата, то твоя метка начинала пожирать тебя изнутри…..очень быстро и мучительно…..Но Хансу везло….Организм каким-то чудом выдерживал стресс и алые пятна скоро проходили и жизнь продолжалась без опухолей  и метастазов….Ханс понимал, что он не такой, как все…..Любой другой бы давно умер, но не он.....