Синее платье

Синее платье

Ветер выносил на дорогу начинающие желтеть листья. Пока не заметные на общем фоне, они, как первые морщины, провозглашали, что пора надежд и цветения закончилась. Да, впереди – самое яркое буйство красок, настоящий фейерверк страстей. Но это последний бал на тонущем корабле. За ним неизбежная зима, окончательное, необратимое увядание – и смерть. 

Два ярких цвета – оранжевый и синий – притягивали к себе взгляд издалека. Первый, как выяснилось, когда расстояние сократилось, принадлежал облаку цветочных головок. Они радовались жизни, собравшись в солидных размеров стаю всего в полуметре от обочины, на которой располагался второй. Он оказался платьем, натянутым на бесформенный, словно растекающийся, манекен. Вся его кожа была единым буро-фиолетовым кровоподтеком.
 
Впрочем, на этот счет Андрей не стал обманываться. 
 
Никаких луж крови на дороге, лишь пара темных полос, а на ярко-синем платье – несколько бурых пятен. Тело лежало, повернув на бок голову. Подъехав ближе, Андрей подумал, что оно выглядело скорее так, как будто упало с большой высоты, чем как жертва дорожного происшествия – тем более, рядом нет и следов торможения. Только откуда могла упасть эта девушка здесь, в 40 км от города, на совершенно пустынном участке трассы? 

Андрей сбавил скорость уже почти до нуля. 

Первым порывом было остановиться, подойти и сделать то, что нужно в таких случаях – то есть вызвать тех, кому положено заниматься подобными вещами. Но испуганный возглас дочери посеял смуту в душе. Настя ловко выскользнула из «клетки» – она никак не желала признавать ненавистное детское кресло троном принцессы – и просунула нарядную голову с пышными белыми бантами между передними сиденьями. Глаза округлились, но детский мозг отказывался признавать очевидное. 

– Это кукла, сломанная большая кукла, – сказал Андрей. 

В его голове Праведник и Прагматик – персональные ангел и демон – затеяли ожесточенный спор. 

Первый приказывал немедленно остановиться и подойти. «Иначе что за человек ты вообще? А если бы это была твоя дочь (неприятный укол), мать, жена?» – стандартная, но правильная речь. Однако именно в ней Праведник и допустил слабину. Уж кого, а свою еще-чуть-чуть-и-бывшую супругу Андрей как раз бы и не отказался увидеть в таком положении.

Второй в ответ не менее громко указывал на то, что сегодня у его единственной дочери – особенный, можно сказать, переломный момент. С него у ребенка начнется долгий путь во взрослую, скучную, подлую и пугающую жизнь. Так что и для самого Андрея это не менее важный день – и какое ему дело до какого-то трупа в синем платье?

«Слушай, ну почему это должен быть именно ты? Ты не единственный здесь ездишь. И уж кто-нибудь другой, без сомнения, окажет находке должное внимание».
Андрей вез Настю «в первый раз в первый класс». Из «гостевого дома» – квартиры своего приятеля – выехал еще ночью, чтобы успеть в деревню – забрать у родителей дочь. У них Настя пережидала всю эту омерзительную историю, которую организовала ее мать. 

Андрей почти не спал: уснул, очевидно, так поздно, что даже не заметил, как это произошло. Но в половине первого он смотрел на часы – значит, это произошло позже. А встал – в 4. Мало того, что не выспался, так утомительная долгая дорога совсем добила. Андрей чувствовал себя измотанным, опустошенным, да что там – распластанным, как это тело.

И что, все напрасно, да? Из-за того, кому уже абсолютно все равно?

«И не только это, – доверительно шепнул подкравшийся совсем близко Прагматик. – Ты не думал о том, что если заявишь об этой находке, то тут же станешь подозреваемым? И это именно сейчас, когда тебе и так всего хватает?»
Машина, нырнувшая было вправо, вернулась на середину полосы и быстро набрала скорость. Весь спор не занял и минуты. 

Но и теперь Андрей не чувствовал себя спокойно. Нет, он неправильно поступил. 
Это все усталость. Она, как похмелье.  От нее человеку тоже начинает казаться, что он чувствует муки совести. Да, интересно устроено: в тебе выделяется какой-то злобный гормон. А ты не знаешь об этом и думаешь, будто перед всем миром виноват. Нет, все чистая химия. И с усталостью точно так же. Просто нужно уснуть и забыться.

***

– Папа, а почему она так лежит?

Дочь забралась с ногами (о, светло-серый салон!) на заднее сиденье. Привстала на коленях, схватившись руками за спинку, и продолжала рассматривать то, чего ей вообще, в принципе, видеть не стоило. 

– А ну-ка сядь обратно в свое кресло и пристегнись!
 
– Не хочу, – она и не думала шевелиться.

– Настя, сядь! А то сейчас остановимся и я тебе врежу!

Слова, рожденные раздражением, вырвались сами собой. Андрей в жизни пальцем не тронул дочь. Да даже голос не повышал! 

Но девочка, пораженная окриком (обычно это была прерогатива мамы), тут же послушалась. И от страха даже не стала плакать, хотя ее лицо успело характерно сжаться.  Сдерживалась. 

А ведь и без этого она сильно волновалась, хоть и казалась такой спокойной. Андрей, еще когда забирал ее, отметил, что все щеки покрылись знакомой буро-розовой сыпью. Но он убедил себя, что все в порядке. А теперь еще и орет, потому что самому не по себе, не только дочери.

– Настя, а где твой мишка? 

Неуклюжая попытка отвлечь, но Настя не стала лезть в бутылку. Сопя, зашелестела своим пакетом с первосентябрьскими сокровищами. Его, конечно, собрала бабушка, не мама. У той теперь есть дела и поинтереснее.
   
Настя заговорила, как ни в чем не бывало, но диалога не вышло. Андрей отключился, полностью уйдя в собственные мысли, и не слышал голоса дочери.

Да, нужно на что-то переключиться. Ведь чем-то же он занимался, когда был не женат? 

Какой гадкий день, месяц, какое отвратительное лето… Синее пятно хоть и не обдумывалось напрямую, но никуда не исчезло: застряло комом в горле.

На въезде в город ждала очередная неприятность: чудовищных размеров пробка. Как обычно, ее создали всего лишь двое. Но почему именно сейчас?

Андрей окончательно вышел из себя. Уже не оглядываясь на ребенка, он не стеснялся в выражениях, переругиваясь сразу с двумя соседями, которых сам и зацепил. Один из них тоже не стал держать себя в руках. Он вылез из машины и пошел к Андрею. Но отпугнули пушистые цветы-банты, обладательница которых громко рыдала, покрасневшая и в чем-то перепачканная.

– Ты лучше за ребенком бы следил, – сказал оппонент и вернулся к себе. Даже окно закрыл, чтобы больше ни на кого не обращать внимания.

Отец предложил дочери воды, чтобы унять икоту. Бантики-то поникли, завяли… Точно, как цветы. Черт, еще же эти проклятые цветы!

Когда Андрей наконец-то проезжал мимо ДТП, то не удержался и плюнул в окно в сторону пострадавших. Не попал, и никто этого даже не заметил.
 
***

Ларек еще не открылся, а в магазине столпилась очередь из таких же горе-родителей. Прождав минут десять, Андрей решил, что придется обойтись без цветов – время уже поджимало.

Помчались в школу. Она располагалась очень удобно: всего в трех домах от их бывшей квартиры. К тому же, считалась довольно престижной, хоть и не была ни частной, ни гимназией. Обычная, условно-бесплатная: не считать же регулярные спонсорские взносы?

Прибыли ровно за 5 минут до окончания мероприятия, но все же встали «в строй».  Заплаканная, растрепанная Настя смотрелась настоящим гадким утенком на фоне белых маленьких лебедят. Встала, склонив голову: похоже, чувствовала неодобрительные взгляды будущих наставниц. Одна из них потом попыталась уклончиво донести до Андрея мысль о вреде опозданий.  Он ответил довольно грубо. Еще один жирный минус на чистом листе, с которого начнет заполняться новое десятилетие в жизни ребенка.
 
После линейки они зашли в магазин. Андрей купил по мороженому. Продавщица его узнала: поздоровалась, заулыбалась: «Давно вас не видно». Андрей и на нее рыкнул: «А какое отношение это имеет к вам?» Она потемнела, опустила глаза. 
Никакого удовольствия. Хоть он и не отдавал себе в этом отчет, но стремился нарваться на равного: агрессивного, раздраженного, злого. Такого, как он сам, чтобы наконец-то выпустить пар. Но и тут не везло.

Обиженная Настя ела мороженое молча и скорбно. На все попытки растормошить реагировала одинаково: «Хочу домой! К маме!». Затем снова заплакала, а еще – захотела в туалет. Не вести же дочь-первоклассницу в кусты? Хотя и они лучше, чем ее дом (да и можно ли его теперь так назвать?). 

Андрей вернулся в магазин и униженно попросился в служебный сортир. Продавщица оказалась незлопамятной. А может, просто пожалела девочку с висящими на ресницах каплями слез. 

***

Все, наконец-то все дела переделаны. Дочь умыта. Вода, кофе в жестяных банках и сигареты в дорогу куплены. Медведь найден в недрах машины и счастливо зацелован. Настало время для торжественного объявления: едем к деду и бабушке! Ура! Публика встретила весть без энтузиазма. 

Двинулись в обратный путь. Пробка уже рассосалась. В третий раз за утро здравствуй, пустынная, относительно новая трасса. Солнце игриво щекотало через стекло воспаленные бессонницей глаза. Вот бы остановиться прямо здесь и вздремнуть пару часов. Но, как бы не сильно было искушение, нельзя, нельзя… 
Внезапно мысль о синем платье, которая все это время была запущена в фоновом режиме, заполнила собой все пространство.  Андрей вдруг почувствовал, что снова увидит его. Разум запротестовал. Прошло уже больше двух часов. Там наверняка уже «работают», а тело увезено или хотя бы накрыто. 

Вон там это было. Там, где яма на дороге напоминает ощеренную волчью пасть, а к дереву прибита табличка-объявление с непонятным словом, приземленный смысл которого Андрей случайно узнал совсем недавно. «Сделаем шамбо» – выгребную яму. 
… Там, за небольшим изгибом дороги, у которого сейчас почему-то стоит его заглушенная машина (неужели все же съехал на обочину и задремал?) лежит распластанное синее платье. Андрей завелся, и не дожидаясь, пока успевший остыть двигатель прогреется, рванул с места – но, свернув, снова остановился.

С силой растирая глазные яблоки, будто нашпигованные осколками стекла, он спросил у дочери:

– Настя, помнишь, утром мы видели здесь куклу?

– Ага. Страшную, – охотно подтвердила дочь, которая молча возилась с медведем.

Ну, значит рассудок Андрея не покинул. Но как такое может быть? Дорога чиста, за исключением следов размазанной травы да комьев грязи… Ничего, никаких следов.  
Андрей вышел из машины. Задумался, не находя объяснения, и не заметил, как подкралась Настя.

– Папа, – потрогала Андрея за край рубашки, сбежавший из костюмных брюк. – Пап!
 
Он молчал. Мысли блуждали. Возможно ли, чтобы все службы, которым положено здесь побывать, успели завершить свою бюрократическую миссию всего лишь за два коротких часа? То есть не просто все запротоколировали и забрали синее платье, но и еще почистили дорогу?

– Папа, а где…кукла?

– Ее забрали.

– Кто забрал? Тетенька?

– Почему? – Андрей искренне удивился. 
 
– Потому, что она была большая. Маленькие девочки играют с маленькими куклами, а большие тетеньки с большими.

–Да, – Андрей взял дочь за руку и повел обратно.

А все-таки, который час? В 12-летней машине часов не имелось. Телефон он где-то выронил еще пару дней назад. И это неплохо: иначе мать окончательно издергала бы звонками. Не был бы отец так плох, что его нельзя бросить и на пару часов – она бы обязательно поехала с ними. И даже нельзя сказать, стало бы от этого лучше.
 Часы, которые он снял и забросил в бардачок – браслет сломался, и теперь они постоянно расстегивались – показывали половину пятого.
 
***

Но неприятности не кончались. Когда Андрей добрался до родительского дома, ему пришлось ответить на шквал вопросов и выслушать десятки упреков. 

Да как же он мог ни разу – совсем ни разу – хотя бы на телефон! Специально, что ли, потерял? – не сфотографировать единственную дочь?! Такое вообще возможно?

Подлила масла в огонь и Настя, старательно наябедничав на отца. Не забыла ни о цветах, ни об опоздании – лишь о стоянке на дороге почему-то не упомнила. Впрочем, она и о синем платье умолчала.

Все это раздражало, но Андрей чувствовал себя слишком уставшим, чтобы в полной мере реагировать на проработку. К тому же он, похоже, простудился – бросало то в жар, то в холод. Да и упреки-то, по большому счету, справедливы. Он виноват, и что тут возражать?

Выдержавший очередное испытание Андрей был, наконец, отпущен восвояси. Мать занялась изготовлением чего-то необычного в большом кукольном доме, который вот уже на протяжение двух лет – потрясающее постоянство! – просто обожала Настя. 
Андрей ушел в свою бывшую детскую комнату, которую теперь («всего на пару дней!», – неискренне говорили все они) делил с дочерью.

На самом деле он не знал, на сколько придется задержаться. И пока не хотел об этом думать. Впрочем, иногда он, как вчера, уезжал ночевать в квартиру Зельмана – своего студенческого друга. Уютную, с большим аквариумом. 

Зельман все чаще гостил у одной из своих подруг, и охотно пускал к себе Андрея. Собственно, он даже сделал ему ключи. Но Андрей оставался на ночь, не дольше: одиночество угнетало.  

Андрей лег на кровать, прикрыл глаза. Перед закрытыми веками метались красные точки. От усталости кружилась голова, озноб усиливался. Мысли то ускользали куда-то на край сознания, то снова накатывали волной. Он мечтал забыться без алкоголя и снотворного, но от переутомления сон не шел. Наоборот, сдавив ледяными пальцами грудь, снова нахлынули воспоминания о синем платье. 

Но, когда он все-таки начал проваливаться в сон, труп уступил свое место в синем платье. Теперь в него была одета Настина мать. Она помолодела лет на десять, снова отрастила волосы до поясницы, постройнела и отправилась кататься с Андреем на ночном пароходе. Она нежно улыбалась, выглядела умиротворенной, счастливой, и такой… своей?  Горечь утраты жалила даже сквозь полудрему. «Русалка», как он звал ее в те далекие дни. 

Уплыла. И корабль заодно потопила.

Однажды вечером она спокойно сообщила, что хочет развестись. Ничего нового: Андрей приготовился слушать долгий список претензий. А выслушав, кивнуть, как обычно, и коротко ответить – «Ну и уходи». Но после ее реплики спектакль пошел не по плану. Жена самодовольно усмехнулась, глядя на Андрея совсем не колко, а ласково.

– Знаю, что ты хочешь сказать. Но я никуда не уйду. Это и моя квартира тоже. Я просто довожу до тебя: я хочу развестись. Я встретила другого человека и планирую жить с ним. Здесь.

Если бы не последние несколько слов, то Андрей как-нибудь одолел бы эту новость. Пусть, может, и не совсем легко, но все-таки. Он же и сам был не без греха, хотя и скрывал свои похождения. Догадывалась ли она? Он не знал. Во всяком случае, они никогда об этом не говорили. 

Но полностью все сообщение отказывалось помещаться в голове.

Потом жена очень легко согласилась на то, чтобы за ребенком, пока она обустраивает свою новую жизнь, приглядывала мать Андрея. С другой стороны, ее-то собственные родители жили в другом городе. 

А дальше мамочка занялась собой. Настолько, что не только не пришла к дочери в школу 1 сентября, но даже и желания не проявила. И не пыталась никак это облагородить. Ей просто некогда – и все. Вот такая мать-ехидна.

Слово свое она и в самом деле сдержала. И заявление в ЗАГС написала, и своего Бармалея приволокла. Впрочем, от соседей Андрей узнал, что бывает он в квартире не часто – как и она сама. Видимо, обычно они живут у него. А тут появляются только для того, чтобы его позлить. Просто хотят выжить.

В самом начале Андрей попытался поговорить с преемником по-мужски. Но дело даже не дошло до потасовки. Тот его не только не боялся, но и открыто презирал. Драться категорически не хотел. 

Каким же выставила его жена? Что именно из их семейной жизни – когда-то вполне счастливой – становилось за его спиной достоянием общественности?

Но, конечно, жить там в самом деле стало невозможно. Вот он и скитался по углам. 
Андрей очнулся от полусна. Встал, вышел на улицу покурить. Стояла глухая ночь, все в доме спали. Настю бабушка, видимо, взяла к себе в кровать – утешить после заботы отца. 

***

Пару дней Андрей относился с особым вниманием ко всем видам новостей. Но так и не услышал ни слова о синем платье. Он уже снова начал сомневаться: может, их с Настей посетила коллективная галлюцинация? 

Но потом он зашел на местный форум – перекинуться словом с виртуальным приятелем. Как раз в этот момент он совершенно не думал о первосентябрьском происшествии.
 
Однако не прошло и минуты, как он смог убедиться: одинокое брошенное тело вовсе не было видением. «Помогите! Пропала Наталья Смирнова. Upd: тело найдено» – гласила тема ветки. Андрей открыл ее машинально, еще никак не связывая события.
На него смотрела девушка. Короткие светлые волосы, голубые глаза с неестественно длинными ресницами, большой нос, узкие губы. Неброское, некрасивое лицо. Про таких говорят – «серая мышь».

Ниже она же – в джинсах и тельняшке. Коренастая.

Андрей просматривал тему по диагонали. 

Друзья и родственники ищут Наталью Смирнову. 27 лет. Рост 164 см. Фотограф, фрилансер.  И как все успевала, ведь, похоже, «жила» в Интернете?
Пропала 29 августа при невыясненных обстоятельствах. В последний раз ее слышали по домашнему телефону, тогда же она находилась в Whats up. А потом стала недоступна. 

30-го родители («вот паникеры – подумаешь, загуляла чуток» – ответила аудитория) вместе с МЧС, полицией и пожарными проникли в ее съемную квартиру.
(«Хозяева там тоже были. Но открыть не могли: замки она без их ведома сменила» – ворчливо дополнил кто-то). 

Но и внутри не нашлось ничего, что указывало бы на то, куда исчезла Наталья.
Два дня тема, насчитывающая больше трех десятков страниц, забавляла публику.

Постоянные обитатели форума переругивались с группой поддержки пропавшей – те, похоже, не сразу нашли тему, и яростно наверстывали упущенное, защищая подругу.
 
«Ну чего вы волну гоните-то, а? Ну мало ли, куда захотелось уйти взрослому человеку? И что, она обязана докладывать об этом? Понятно, что и родители могут быть не в курсе». – «Нет!», – отвечали оппоненты. Их Наталья не такова: она никогда не исчезает по-английски.

Но ближе к вечеру 1 сентября по интернет-страницам словно прошелестел холодный ветер. Водитель нашел тело на обочине пригородной дороги у леса. Убитую, со следами насилия. В синем платье, которого, как заметили друзья, у Натальи никогда не было. В цитируемом официальном пресс-релизе говорилось, что убили Наталью днем раньше, и лишь потом выбросили.

Дальше Андрей не читал. Ему стало не интересно. На душе полегчало: тело нашли, гражданский долг выполнили, и он ни в чем не был виноват.

Была пятница. Он собирался уйти с работы пораньше и напиться в квартире Зельмана. И, возможно, не один, а в компании привлекательной консультантки из салона связи – того, что по соседству с его офисом. Там Андрей вчера купил новый телефон.
 
Настоящая русская красавица с затейливой татуировкой на запястье, 21 года от роду.  

Жена сообщила, что сегодня сама заберет дочь – якобы, ее очередь. Где же были ее чувства 1 сентября? Ну и отлично, пусть забирает. Только и в школу пусть сама отвезет.

***

Все счастливо прояснилось, но почему-то синее платье отказывалось идти из головы. 
Прошло еще два дня, и, глядя в рабочий отчет, Андрей вдруг неудержимо захотел еще раз рассмотреть обочину, на которой нашел «сломанную куклу». 

– Глупо, – сказал Прагматик.
 
Во-первых – для чего? Во-вторых, если даже принять в расчет такой вариант ответа, как любопытство – что он там ожидал увидеть?

– Не только бессмысленно, но и жестоко – это место преступления, а не аттракцион, – наивно добавил Праведник.

Андрей не желал слышать ни того, ни другого.
 
Накануне он опять ночевал у Зельмана, который уже давно не показывался. А сегодня решил поехать к родителям. Впрочем, была и веская, бесспорная причина: у них находилась Настя. Мать-ехидна все не повезла ее в школу.  
 
А по пути можно и остановиться на привал. И почему бы ни в том самом месте? 

Но сделать то, чего так хотелось, Андрей не смог. Только он начал парковаться, как заметил, что на обочине, в кустах, спрятавшись от глаз посторонних, стоит автомобиль. Серый, с выключенными фарами, заглушенный. Он как будто наблюдал из своего открытия и чего-то ждал.

Андрей почувствовал тревогу и нажал на газ. Мало ли, кто и от чего там спрятался, незачем так явно искать проблемы.

Но через час он вернулся. Дочь спала, а матери Андрей сказал, что поехал прокатиться, чтобы успокоить нервы. Она глянула с недоверием, но ничего не сказала. 

Вечер портили тучи – в 9 часов опустилась полная тьма. Однако обочину синего платья Андрей узнал без труда. 

– Что ты намерен тут найти, дурак? – спросил он вслух. 

Озноб вновь прополз по ногам. 

Он вышел и осмотрелся. Тихо и пусто. Что-то шмыгнуло у колес. Мышь? Лягушка? Глядя в ее сторону, Андрей заметил освещенную фарами белую надпись на асфальте: «Старт». Видимо, соревновались «дикие» гонщики. 

Андрею вдруг захотелось выяснить – куда же вел их маршрут? А почему бы и нет? 
Он двинулся в сторону незримого финиша. По пути сюда он не видел надписей, и разумно предположил, что стоило ехать вперед.
 
Почти сразу же выяснилось, что в поисках ему решили помочь безмолвные друзья – широкие полосы той же белой краски, что и надпись, не понятно кем и для чего нанесенные на дорогу. 

Андрей решил им довериться – но, похоже, они просто заманивали куда-то. Он все ехал, ехал и ехал. Не может быть, чтобы заезд был на такое расстояние. А может, финиш и впрямь находился в другой стороне? Но полосы, нагло и уверенно улыбаясь, продолжали звать за собой. И постепенно Андрей понял, что смутная догадка, которой он пытался не давать слова, оказалась верной. Полосы, хитро прищуренные глаза из краски, и в самом деле, вели в город. 

Появилось какое-то смутное предчувствие, но он не хотел задумываться о нем, продолжая двигаться по пути, проложенному краской. 

Вот уже впереди поворот на городскую дорогу. Белые указатели уверенно смотрели туда.  Довольно скоро Андрей въезжал в отдаленный спальный район. В муравейнике полосы уверенно свернули к выбранному ими дому. 

Жирную полосу, как итоговую черту, подвели под ступеньками подъезда.  Андрей вышел из машины и пошел к нему. Домофон? Внутрь не попасть, но он все же потянул дверь на себя. Она открылась. 

И куда дальше? Внутри узкого, тесного, сырого и вонючего чрева хрущевки он снова встретил краску – и пошел за ней. Недалеко, на второй этаж. И под одной из дверей, раскуроченной (с виду – совсем недавно), залепленной бумажкой со штампом и большим словом «ОПЕЧАТАНО», его встретила надпись «финиш».

***

Андрей опять очнулся в машине. Она стояла на обочине дороги, заглушенная и закрытая изнутри. А он лежал, вытянувшись на откинутом переднем сиденье. И как это произошло? Только что перед ним находилась взломанная дверь, закрытая одним лишь узким клочком бумаги. Или это сон? 

Андрей закурил и подумал о том, что жену это всегда раздражало. Он несколько раз пытался бросить ради нее, но теперь ему больше никто не укажет, что делать. Он свободен. 

10.15. Андрей позвонил на работу. Услышал понимающее хмыканье начальника в ответ на попытки оправдаться. Оно значило – на этот раз прощаю, но лучше больше не продолжай испытывать мое терпение. 

Он посидел еще минут десять, снова чувствуя озноб. 

Как он оказался здесь? И что за дом он посетил вчера, если оно, конечно, ему не приснилось? Надо проверить. А потом – заправить машину: она уже показывала красный огонек. Он двинулся в путь, но оказалось, что путеводные полосы пропали.  Кто их стирал всю ночь? 

Но и без них Андрей по памяти смог добраться до нужного дома. Все, как вчера. 

Домофон сломан. Дверь все так же раскурочена, но приоткрыта, а печать сорвана и сиротливым комком лежит на полу. 

Щель проема манила, и Андрей было решился расширить ее. Но вместо этого повернулся и быстро, перепрыгивая через ступеньки, бросился из подъезда. 

***

Дни скатывались в единый склизкий ком. Андрею не здоровилось. Его по-прежнему морозило, суставы ныли. 

Он забрал Настю к себе – в пустующую без хозяина конуру Зельмана. Тот наверняка не стал бы протестовать, но обсудить этот вопрос не удавалось. Андрей по-прежнему пытался дозвониться, но с 1 сентября упорно слышал «аппарат вызываемого абонента выключен» – и так до тех пор, пока не «истек период ожидания доступности этого абонента».

Однако, похоже, Зельман как-то все-таки заходил. И, наверное, они вместе до беспамятства пили, как в былые славные времена, когда не было ни обуз, ни ограничений. Иначе как объяснить, что недоступный телефон с характерной наклейкой – звездой Давида – однажды обнаружился на дне полумертвого аквариума.

Андрей больше не ходил на работу и игнорировал звонки начальства. Сначала они были довольно частыми, но постепенно иссякли.
 
Потом, потом, когда станет немного полегче. А сейчас главное – дочь. 

По утрам Андрей обычно отвозил Настю в школу, днем забирал, кормил обедом, пытался помогать с уроками. Но семьи не получалось.  Сначала дочь постоянно припоминала ему о промахах – то он забыл ее отвезти (но не забрать же!), то накормить… Затем начались попытки клеветать на Андрея школьным стервам, которые, как счастливое воронье, тут же принимались стаей его клевать. 

А дальше Настя просто попробовала сбежать. С тех пор Андрей больше не пускал ее на улицу.  

Послушная, веселая и смышленая девочка превратилась в совсем неизвестное существо. Андрей больше не узнавал дочь. Она постоянно плакала громко кричала.
 
– Мама! Мамочка! Хочу к маме! Я все маме расскажу! Мамааа…

Андрей терпел, не спорил. Не мешал ребенку высказаться. Но, в конце концов, ударил ее. Не сильно, просто шлепнул по маленькой ягодице. Он только хотел, чтобы девочка успокоилась, прекратила истерику и снова стала его любимой Настей. Но дочь глянула исподлобья тяжелым материнским взглядом и изо всех своих детских сил ударила его в ответ. 

И тут Андрей перестал себя контролировать. Он избивал лежащего на полу ребенка до тех пор, пока не выдохся. А потом вышел за дверь. Ему срочно требовалось почувствовать свежий воздух.

***

Андрей проснулся на голом полу, застеленном безвкусным линолеумом под зеленый мрамор. Подушкой ему служил локоть, и оттого теперь ныли и рука, и скула.
 
Сквозь голое окно, с которого безжалостно сорвали занавеску – ее останки скомканными лежали в углу – прямо на него в упор бесстыдно пялилась ночь. Андрей не знал, когда вернулся и почему уснул в таком положении. 

Он по-прежнему чувствовал себя нездоровым. Снова озноб и ломота. Такие привычные – уже почти неприметные – друзья. Не похмелье. Но лучше бы это было оно. Тогда он мог бы понять, что же все-таки происходит.

– Настя, ты где? – привстав, позвал Андрей.
 
Комната носила явные следы бедствия. Погибшая мебель, подняв кверху ножки, покорно признавала себя проигравшей. Зельману будет, чему удивляться, когда он все-таки заглянет домой.  

Пахло мерзко. Вода по всему полу. Лужа началась от подоконника и проползла до порога, почти касаясь ног Андрея. Но признаков аквариума – а что еще могло привести к такому наводнению? – он пока не заметил.

– Настя! – снова позвал Андрей, хотя и чувствовал, что в квартире, кроме него, никого.

Где же Настя?
 
Он встал, снова взглянул в оконную темноту. И вдруг понял, что входная дверь борется из последних сил. С полминуты Андрей смотрел, как под ударами тяжеленных ног сыпется штукатурка, а потом отвернулся к окну. Так спиной гостей и встретил.

– О! А вот и Андрюха. А мы-то думали, ты все-таки ушел через окно. Думали, упустили мы тебя – а ты вот он. Ну все, Андрюха. Это – все.

Он не сопротивлялся, но, несмотря на это, его ударили, сбили с ног, и только потом грубо поволокли, как будто он был не человеком, а так – сломанным манекеном.

С самого начала он им не верил. Но сначала с тревогой думал, что что-то случилось с Настей. Но нет: оказалось, что она уже неделю жила у матери. 

Всему виной было проклятое синее платье.  

Все с ним абсолютно ясно, говорили они. Одно только не понятно, пусть даже это и совсем не важно. Откуда оно взялось? 

Андрей молчал. 

Его пытались подставить. Сначала просто прессовали, видимо, в расчете, что он не выдержит. Потом – совали лживые факты, что-то про заточенную отвертку в бачке унитаза и молоток в ящике для носков, следы в ванной, отпечатки, свидетелей. Переписку в его компьютере со Смирновой. О том, как они познакомились, и что на следующий день она позвала его в гости. Говорили, что нашли в мусорном контейнере и тело Зельмана с отрезанной головой. 

– Понятно, заколол ты их заточкой. Но кости-то зачем девчонке на живую молотком перемолол? А ты ведь садист, Андрюха.

Все это, только чтобы вынудить рассказать. Но как это сделать, когда самому Андрею ничего не было известно?

Их по-звериному злила уверенность, с которой он продолжал все отрицать. Они решили, что он заранее все просчитал и теперь врет, разыгрывает перед ними невменяемость. Его стали бить, снова и снова. И Андрей честно пытался найти в себе хоть что-нибудь, хоть какие-нибудь слабые отголоски, которые помогли бы со всем этим покончить. Пусть даже на короткое время. 

Но никакие слова, никакие факты и показания свидетелей не вызывали ни малейшего шороха в темных коридорах сознания. В них совсем ничего не пряталось. Просто потому, что все это совершил не он – иначе в памяти что-то бы, да осталось.Кому другому, как ни Андрею, об этом знать?
 
И только поэтому он и не мог вспомнить, как ни старался. Сложно восстановить чужие воспоминания, даже если они принадлежат человеку с твоим лицом и отпечатками пальцев.