Сказка мертвого океана

Пролог

Тонким лезвием душераздирающий громкий крик вспорол застывшую в особняке тишину. Эхо его прокатилось по мрачным коридорам, взмыло вверх по лестничным пролетам, ворвалось в распахнутые двери пустующих комнат, ударилось о стекла, завибрировало в зеркалах и вырвалось, наконец, едва слышным гулом сквозь распахнутые настежь двери огромной оранжереи. Прохладный осенний ветер подхватил его и понес над городом куда-то в сторону бухты.

Едва затихнув, крик повторился. А потом еще раз. И еще.

С каждым разом легче не становилось. Внутри словно перекатывался тяжелый свинцовый шарик, больно ударяясь о ребра и позвоночник, проминая внутренние органы, передавливая кровеносные сосуды и крупные артерии. В моменты напряженной тишины замирал и этот шарик, чтобы с удвоенной силой врезаться в грудь, когда за тяжелой дубовой дверью кто-то вновь заходился в иступляющем вопле.

Рейк так крепко сжимал пальцы в тщетной попытке унять тремор, что костяшки начали болезненно ныть. Озноб пробивал насквозь, заставлял загривок дыбиться, но он ничего не мог с этим поделать. Тело словно стремилось сорваться с места, броситься прочь, убежать, не разбирая дороги, но разум упорно велел сидеть смирно и просто ждать. Ждать развязки, каким бы ужасающим итогом она не обернулась.

Холл утопал в темноте и безмолвии. От страшного грохота на стенах в страхе подпрыгивали картины, на резном кленовом столике дребезжал хрустальный графин. Кажется, никто из присутствующих этого даже не замечал: мрачные мысли поглощали их настолько, что все прочее попросту не помещалось в сознании.

Крик. Грохот. Со стены упал натюрморт какого-то неизвестного художника.

— Что я наделал?

На крепко стиснутые кулаки легла прохладная рука. Изящные пальцы заскользили по его коже, трепетно и настойчиво стирая с нее напряжение. Она и правда беспокоилась о нем. Впервые за долгое время в этом действии была искренность. И от этого внутри горячей, почти обжигающей волной начал подниматься гнев. Рейк до боли закусил губу.

— Посмотри на меня, — тихо попросила Она, едва касаясь его лица. — Рейк, посмотри на меня.

Глаза невидяще вперились в стену напротив. Он не станет, он не посмеет. Если посмотрит, потеряет контроль, снова провалится в зеленую топь глаз, потеряется в ней, утонет. Он не мог себе этого позволить.

— Впервые в жизни ты поступил правильно.

Рейк крепко сжал ее холодные пальцы, почти до хруста. Какой там. Он поступил чудовищно. Не было и капли правильности в том, чтобы заставлять человека так страдать. Может он этого и заслуживал, но чем заслужили подобное все остальные, кто волей или неволей был к этому причастен?

—Ты так считаешь?

Остальные присутствующие сохраняли молчание. В их пустых, поддернутых молочной пеленой глазах не было ни укора, ни сожаления, ни гнева. Та часть, что когда-то позволяла им чувствовать и мыслить была похищена и безвозвратно утеряна. И виной тому болезненная потребность Рейка угодить той, кто никогда не принимал его чувств. Столько жизней, включая и собственную, он загубил ради мелочных целей, из-за паскудного желания поступить справедливо.

Люди вокруг или то, что от них осталось, замерли точно мраморные статуи. Они ждали приказа нового хозяина. Безропотные, опустошенные, неживые. Смотрели на него безжизненными глазами, не упрекая, не жалуясь, пока за стеной не утихая вопила в ужасе новая жертва.

Он потянулся к Ней, пропустил между пальцами длинный, черный локон и взглянул, наконец, в эти невозможные зеленые глаза. Наверное, он просто хотел бы в них захлебнуться.

— Прав был дядя, — голос Рейка казался сухим, лишенным эмоций. Ноющая пустота внутри поглотила и его. — Любовь к тебе уничтожает все на своем пути. Она разрушительна.