Сказка на ночь

Сказка на ночь

Маленький Тимка вертелся на кровати не желая засыпать.

— Мам, ну расскажи мне сказку! — всё канючил малыш, жалобно глядя на маму глазами кота из «Шрека».

— Тимош, тише, ты разбудишь сестрёнку. — Стараясь утихомирить сынишку шепнула та.

— Так Жуня тоже сказки любит!

— Не Жуня, а Женя, сколько раз тебе можно говорить, врединка ты маленький? — улыбнувшись мама погрозила ему пальцем.

— Да хоть Жужа, — раздался сонный голос со второго яруса детской кровати, — расскажи ты уже ему сказку, мамуль, я тоже послушать хочу.

Сверху свесилась взъерошенная голова дочери.

— Сдаюсь, сдаюсь, изверги малолетние. — Рассмеялась мама, — будет вам сказка, только чур не перебивать и потом сразу спать.

— Ура! — раздалось радостное двуголосье в ответ

***

Давным-давно в некой сказочной стране жил-поживал Никола-мастер. Был он известным изобретателем, но люто не любил он людей вокруг. Одиночество он берёг своё как зеницу ока. Даже жить ушёл в сторожку, что стояла посреди леса дремучего. Там и эксперименты можно было творить не опасаясь, что прибьёшь кого-то нечаянно, да и не мешался никто под ногами.

Так и жил он, горя не знал, изобретал различные устройства, что-то на продажу иногда отвозил, чтобы было на что запчасти закупить.

Вот и сегодня закрыв двери на систему хитроумных замков, которые сам же и смастерил, Никола отправился в небольшой городок Тригород, продать некоторые из своих изобретений, которые горожане смогут использовать в быту.

Тем временем в деревеньке под названием Большие Ухи был невиданный ажиотаж. Там жили дремучие люди, верящие во всех богов сразу, так на всякий случай. Чем и пользовалась злая ведьма, что жила неподалёку. Запуганные жители каждый год приносили старухе в жертву одного из жителей деревни, кого жалко не было, да с других деревень народ красть не гнушались.

И вот старуха вновь потребовала себе жертву, напустив порчу на коров деревни, и те перестали приносить молоко. Жители деревни Больших Ух были доверчивы и трусливы, что и не думали ведьме сопротивляться, стали совет держать, кому на этот раз жертвой быть. Долго спорили, всех бездарей вроде как уже извели, а остальные и пригодиться могут. Да и выкрасть никого не сподобились, опасно, слухи ходить начали, что люд пропадает. Вот и держали совет жители деревни у старосты в избе.

Сам Прокоп был старостой Больших Ух уже очень давно, имел колючий характер, трусливую натуру и очень уж любил командовать. Вот и сейчас он сидел во главе стола и поглаживал ладонью сальную бороду, в которой застряли щи, съеденные перед началом собрания.

Он давно нашёл жертву для лесной ведьмы, пусть негодница, посмевшая отказать его сыночку, его кровиночке, поплатится за свою гордость, да наглость.

Кринка была дочкой деревенского охотника, который не вернулся с охоты прошлой зимой. Мать её ещё при родах померла, так что никто за ней скучать не станет. Не захотела быть Старостиной невесткой, пусть станет ведьминой кормушкой. За молодую девицу поди старая карга его деревню зимы две ещё не потревожит.

— А что, Агафья, может дочку твою, Серафиму, ведьме отдадим? — Лениво проговорил староста, прекрасно зная, как Агафья любит свою дочурку.

— Помилуй Прокоп Никитич! За что кровинушку то? — Запричитала женщина и бухнулась на пол, мелодично подвывая на одной ноте.

— Ну или у тебя, Семён, сын, говорят, приболел немного? Отдадим ведьме, чтобы не мучался.

Мужчина, сидевший по правую руку от старосты, резко побледнел и замотал головой отрицательно.

— Ну, а кого? За старика нам ведьма все посевы сгноит, снова зимой голодать будем, а за всех молодых родня держится.

— Кринка одна живёт, Прокоп Никитич! — Оживилась вновь Агафья, вскакивая с колен. — Да и хата у ней уж больно добротная, Сирофимушке с сыночком вашим хорошая изба будет, видела я довеча они миловались за деревней, за руки держалися!

Народ вокруг зароптал: как же так? Каринка же все травы знает, сколько людей вылечила, а её ведьме скормить?

— А ну тихо! — Гаркнул вдруг староста, — или у кого есть другие кандидатуры? Себя ли старой отдать хотите?

В ответ была тишина, как бы ни было жалко жителям Больших Ух молодую красавицу, да к тому же сиротку, но своя душонка ближе всяко.

Уже начало смеркаться, когда под трели цикад деревенские жители направились в сторону дома травницы. В небольшом оконце дома горел свет от свечи, «Дома, стало быть.», тихо и как-то обречённо пробормотал Семён, сына которого Кринка на ноги за пару дней поставила, от простуды лютой уберегла.

Вперёд вышел Прокоп и не замолкающая не на миг Агафья, постучали в дверь, и староста позвал:

— Выходи, травница, прими решение совета деревенского!

— Здравы будьте, люди добрые. — Вежливо поздоровалась вышедшая из избы девушка. — Что ж за решение вы приняли, уважаемые? Со свету кого опять сживить? Так я в ваших обрядах дурных не участвую, ведьме не служу. — Спокойно проговорила девушка и замолчав, оглядела небольшую толпу, собравшуюся у её порога.

— По твою душу мы пришли, Кринка, Савина дочь, — не сдержав гадливой ухмылки сказал Прокоп и жестом велел своим сыновьям связать девицу и отвести в чащу леса, к старой ели, у которой они каждый год дары старой ведьме оставляли.

Кринка не стала сопротивляться, когда её схватили, чуяла она, что эти остолопы деревенские и до неё доберутся рано или поздно. Лишь спокойно подняла взгляд на старосту по началу: — Гнилой ты, Прокоп, и сыновья у тебя гнилые, так и сгинете гнилью переполнившись. — Потом повернулась к прячущейся за спинами мужчин Агафье: — Не жить Серафиме в избе моей, иначе сгорит огнём лёгочным к зиме уже, пусть в город едет, там помогут. — И уже не глядя сказала, проходя сквозь толпу: Семён, на столе в светлице пузырёк из синего стекла, в нём настой лечебный сыну твоему. За избой моей смотри, вернусь скоро. А кто вещи мои тронет, прокляну. — Сказала и пошла в сторону леса, под гробовое молчание жителей деревни.